2
2
Новая структура мыслилась ленинградскими переводчиками как ассоциация, но в Москве уже была создана секция, и пришлось оставить прежний статус. В архиве Ганзен сохранились черновики устава ассоциации переводчиков-литераторов при ЛО ФОСП, переработанного затем в положение о секции (Приложение XII), основу которого составили задачи идеологического характера. Переводчики, как и все литераторы, должны были включиться «в дело культурной революции в СССР», участвовать в просвещении рабоче-крестьянских слоев, основы будущей советской интеллигенции, их ознакомлении, «в правильном освещении», с революционным движением в других странах и с достижениями мировой культуры. Вступающим в секцию предъявлялись в первую очередь общественно-политические требования, затем — профессиональные (Приложение XIV).
Видимо, в самом начале 1930 года многие переводчики, оставленные в Союзе писателей, одновременно вступили и в секцию при ФОСП, в том числе Брошниовская, Выгодский, Ганзен, Горлин, Губер, Жихарева, Левберг, Лозинский, Руссатье, Смирнов, Федоров и др. Их имена внесены рукой Ганзен в один из машинописных экземпляров списка членов ассоциации при ФОСП. В результате численность. секции ФОСП возросла до 114 человек. Обе секции, при ФОСП и ВССП, объединили свою деятельность, сохранив тем самым прежнее сообщество. К участию в работе была привлечена также Ассоциация друзей иностранной литературы при Доме печати (АДРИЛ).
В бюро новой институции вошли переводчики, возглавлявшие прежнюю секцию Союза писателей: Ганзен (председатель), Выгодский (заместитель председателя), Брошниовская (секретарь), Жихарева, Кублицкая-Пиоттух. Для идейного руководства в состав бюро были введены члены Ленинградской ассоциации пролетарских писателей В. П. Друзин и Г. С. Фиш, не занимавшиеся переводом профессионально; позже кооптированы Горлин (дли связи с издательствами) и А. И. Моргулис (для связи с московской секцией). Квалификационную (приемную) комиссию и студию для подготовки квалифицированных переводчиков возглавил А. А. Смирнов (ассистенты в студии — Брошниовская и Жихарева). Сведения о какой-либо самостоятельной деятельности секции иностранной литературы Союза писателей не выявлены; вероятно, и создана она была формально, по тактическим соображениям. Лишь однажды, в отчете правления Союза общему собранию 2 января 1931 года, в положительном контексте упоминалось о ее сотрудничестве с секцией ФОСП и АДРИЛ.
Некоторое время переводчикам удавалось придерживаться традиционных форм работы. Хотя план на 1930 год (Приложение XIII) включал обязательную общественную и популярно-агитационную деятельность, творческие проблемы все же оставались главными. Планировалось устройство литературных вечеров, лекций, докладов специального и исследовательского характера. На заседаниях бюро обсуждалась привычная тематика: издание трудов секции, взаимоотношения с издательствами и проблема безработицы, по-прежнему острая для ленинградских переводчиков, организация справочного и библиографического бюро, библиотеки, студии для начинающих переводчиков и переводчиков-профессионалов. Сведения о работе студии в документах секции не сохранились. Известно лишь, что первое занятие с докладом А. А. Смирнова «Формы и методы художественного перевода» состоялось 16 апреля. В небольшом списке участников студии значатся Н. Н. Арбенева, О. Н. Брошниовская, К. И. Варшавская, А. В. Ганзен, К. М. Жихарева, С. П. Кублицкая-Пиоттух, М. Е. Левберг, Н. П. Мартынова, Е. Л. Овсянникова, Е. Н. Троповский, В. В. Харламова, Т. Ю. Хмельницкая. Судя по тому, что протоколы бюро секции утверждались секретариатом ЛО ФОСП без каких-либо замечаний, взаимоотношения с Федерацией первое время складывались вполне благоприятно. Ленинградская ФОСП, в руководстве которой было сильное представительство «попутчиков», вообще отличалась большим либерализмом, нежели центральная, московская.
Очередная волна реорганизаций, принимавших характер разгрома, началась во второй половине 1930 года, после XVI съезда ВКП (б) (26 июня — 13 июля 1930), утвердившего программу «развернутого наступления социализма по всему фронту». Перестройка всех организаций и учреждений «применительно к потребностям реконструктивного периода», борьба за кадры «новых работников снизу», вытеснение «капиталистических элементов» из всех сфер жизнедеятельности обсуждались на съезде как важнейшие составляющие партийной политики. Сразу после съезда была реформирована московская ФОСП: ей отводилась роль центра, руководящего литературной перестройкой в духе решений съезда. Принятая советом ФОСП резолюция определила основные задачи Федерации: «закрепление руководящей роли пролетарской литературы, мобилизация писательских сил на социалистическое строительство, борьба с враждебными тенденциями, усвоение марксистского мировоззрения и овладение диалектико-материалистическим методом»[906]. Установка на создание нового, советского типа писателя-общественника, изменение мировоззрения через практическое, повседневное участие в социалистическом строительстве, политической работе и классовой борьбе, овладение второй, рабочей профессией перевернула всю писательскую жизнь.
Перспектива превращения писателя в общественного деятеля, а литературы — в «служанку злобы дня» вызвала в литературной среде Ленинграда негативную реакцию[907]. Вопросы перестройки ФОСП и всей литературы довольно бурно обсуждались на совещании актива и исполбюро ЛО ФОСП (23 июля 1930) в присутствии комиссии московской ФОСП[908], метко названной ленинградскими писателями «карательной экспедицией», присланной «для разгрома Ленотдела ФОСПа»[909]. П. К. Губер, член секции переводчиков, доказывал, в частности, что «предложение вырвать писателя из кабинета и поставить его на производство противоречит общеизвестным фактам из истории мировой литературы». В качестве примера он привел Бальзака, писателя кабинетного, что «не помешало ему дать в своих произведениях такую полную картину жизни Франции, что ими можно пользоваться сейчас как историческим источником»[910]. Ленинградские писатели выразили также несогласие с негативной оценкой работы ЛО ФОСП и отдельными пунктами московской резолюции: слияние «Издательства писателей в Ленинграде»[911] с московским издательством «Федерация», умаление роли «попутнической» литературы, жесткая критика литературной группы «Перевал»[912].
Хотя в итоге ленинградцы присоединились к резолюции московской ФОСП, их демарш на собрании был расценен как несогласие с реформированием Федерации (а значит — и с линией партии), как «реакционная канитель Губеров», утверждающих, что Вольтер, Бальзак, Данте «и без лозунга „ближе к массам“ <…> заработали право витать в стенах Пантеона»[913]. В резолюции московской комиссии особо подчеркивалось «антиобщественное поведение» ленинградских писателей, не усвоивших, что участие в социалистическом строительстве — «не общественная нагрузка, а основная предпосылка для всей <…> творческой деятельности»[914]. Ленинградской Федерации предписывалось вести борьбу «с правыми настроениями и аполитичностью, <…> изжить противоречия попутнической идеологии и перейти на позиции пролетариата»[915].
Губер был вынужден объясняться и оправдываться: «Выступил я на собрании с некоторыми полемическими замечаниями, касающимися лишь некоторых второстепенных <вопросов>, затронутых в прениях, — указывал он в заявлении в секретариат ЛО ФОСП. — Так, на Бальзака я ссылался по в<опросу> о технике литературного творчества, а Вольтера процити<ровал> в связи с поднятой т. Слепневым темой о злоупотреблен<иях> газетной критики. О Данте, сколько помнится, не упо<минал> вовсе. Мне и в голову не приходило указывать на этих <вели>канов мировой литературы для опровержения лозунга „бли<же к> массам“. Опровергать такой лозунг — значит стремиться снизит<ь> литературу до уровня простого комнатного рукоделия, и я <ни>когда не позволил бы себе преподать моим товарищам пи<сателям> такой нелепый совет»[916].
Неудивительно, что в контексте новых задач секция переводчиков ФОСП также подверглась критике в печати[917] и проверке. Обследованием ленинградской секции (ноябрь 1930 — март 1931), завершившимся ее разгромом, занималась специальная комиссия ЛО ФОСП, в состав которой входили коммунисты, в недавнем прошлом — бойцы и политработники Красной Армии: Я. А. Калнынь (председатель), В. А. Найда, В. Н. Владимиров. О репрессивных задачах «тройки» можно судить уже по ее составу. Весьма символична для комиссий подобного рода личность ее председателя, Яна Антоновича Калныня, уроженца Лифляндской губернии, командира Уфимского батальона латышских стрелков (1918), политработника Красной Армии (1920–1928), сотрудника органов ВЧК — ГПУ — НКВД[918]. Образование он имел среднее. Первая публикация (рассказ «Сухари») появилась в 1927 году в газете «Красная звезда». В литературе строго придерживался генеральной линии: писал очерки и статьи на военную тематику, в 1931 году издал книгу очерков о коллективизации «Кипуны: По районам сплошной коллективизации». В описываемый период состоял в руководстве ЛАПП, Литературного объединения Красной Армии и Флота (ЛОКАФ), ЛО ФОСП. Примечательно, что в комиссии не было членов Союза писателей, родственной переводчикам организации. Калнынь представлял ЛАПП, Найда — ЛОКАФ и ЛО Московского общества драматических писателей и композиторов (МОДПиК), Владимиров — Местком писателей. Переводом они не занимались и оценить профессионализм членов секции вряд ли могли. Как и следовало ожидать, деятельность секции признали неудовлетворительной, исключительно академичной и совершенно аполитичной, а работу идеологически неблагонадежных переводчиков-«попутчиков» с иностранными специалистами[919] — даже вредной (Приложение XV).
По результатам обследования работа секции была приостановлена, бюро распущено и намечена «чистка», направленная на изгнание социально-чуждых элементов («буржуазных» специалистов и «остатков дворянства») и пролетаризацию организаций и учреждений. Не случайно комиссия по проверке в негативном контексте отметила процент дворян в секции и отсутствие «пролетарского элемента». К этому времени в секции уже были первые потери: репрессированы переводчики Гельмерсен и В. И. Стенич. В стилистике времени была составлена и комиссия по «чистке» под председательством литературного функционера Карла Ялмаровича Халме, человека с неполным средним образованием, в тот период — сотрудника иногруппы Ленинградского Областлита, цензурировавшей иностранную литературу. Занимался он переводом на финский язык произведений советских писателей с революционной и социально-значимой тематикой, в основном пьес, и достаточного опыта переводческой работы не имел. Литературная деятельность Халме началась в середине 1920-х годов; первый перевод опубликован в финском издательстве «Кирья» (Ленинград; 1923–1934) в 1928 году. В комиссию вошли также В. Н. Владимиров и В. А. Найда, перед этим обследовавшие секцию, Б. Рест (от «Литературной газеты»), Выгодский и Ганзен (от секции переводчиков).
Расследование велось тщательно, в течение четырех месяцев, и, несмотря на неоднократные напоминания руководства ФОСП о сроках, завершилось лишь к середине июля 1931 года. О непростой ситуации внутри самой комиссии свидетельствует факт дополнительного включения в ее состав представителя Союза писателей Н. Л. Брауна. Материалы комиссии не сохранились и число выбывших неизвестно, но представление о характере «чистки» можно составить по протоколам заседаний секретариата ФОСП, утверждавшего решения комиссии и рассматривавшего апелляции переводчиков. Очевидно, на многих переводчиков было собрано весомое досье, характеризующее их общественно-политическую позицию, что косвенно подтверждается некоторыми протокольными записями. Так, утверждая постановление комиссии об исключении Э. Я. Сильмана, руководство ФОСП предложило Б. Ресту «использовать материал для печати, осветив Сильмана как антиобщественного человека»[920].
Негативные характеристики, вероятно, идеологического характера, получили исключенные комиссией секретарь секции Брошниовская, Губер и Федоров, уже в тот период — автор работ по теории художественного перевода, выполненных, как отмечала критика, с позиций ленинградского формализма[921]. Их дело пересматривалось секретариатом ФОСП по ходатайству членов секции иностранной литературы Союза писателей:
Мы, нижеподписавшиеся члены секции иностранной литературы Союза советских писателей, считаем приведенные в постановлении комиссии по чистке секции переводчиков при ФОСП мотивы исключения из этой секции 3-х наших товарищей по Союзу и по секции иностранной литературы: О. Н. Брошниовской, П. К. Губера и А. В. Федорова неосновательными, и просим президиум предпринять соответствующие шаги для пересмотра постановления комиссии секретариатом ФОСП и снятия незаслуженного клейма с наших товарищей.
К. Жихарева, А. А. Смирнов, Е. Руссатье, М. Лозинский, Э. Выгодская.
6 / VII 1931 г.[922]
На просьбу руководства ФОСП «уточнить формулировки» относительно этих переводчиков комиссия, скорее всего, не отреагировала. По-видимому, в деле Брошниовской не последнюю роль сыграла история с публикацией сфальсифицированного дневника Вырубовой[923], содержавшего «политически вредные места», извращающие партийную концепцию российской истории начала XX века[924]. Она была исключена из секции переводчиков ФОСП и Союза писателей (мотивировка не указана) и, по свидетельству Ю. Г. Оксмана, выслана в Сибирь[925]. Вполне возможно, что Губеру припомнили недавнее выступление на собрании о реформировании ФОСП, но в секции все же оставили и рекомендовали новому руководству «обратить серьезное внимание на его общественное лицо и на его работу»[926]. В действительности он был восстановлен лишь в октябре 1931 года.
Для характеристики председателей обеих комиссий небезынтересно отметить один эпизод с участием Калныня, Халме и Губера. В декабре 1929 года они входили в комиссию Л О ФОСП по делу прозаика Е. Г. Геркена, обвиняемого в «лжеавторстве». Необъективные приемы работы комиссии, превратившейся из товарищеского суда чести в судебно-следственный орган, побудили Губера выйти из ее состава. В заявлении в Союз писателей он подробно изложил мотивы своего решения, и правление Союза потребовало от ФОСП провести квалифицированную экспертизу, заменить состав комиссии «более литературно-авторитетным и объективно настроенным». Вновь избранная комиссия ФОСП (И. И. Садофьев, П. Т. Журба, М. Э. Козаков) и экспертная комиссия (Б. А. Лавренев, Е. Г. Полонская, Ю. Н. Либединский) признали обвинения в адрес Геркена необоснованными[927]. Сведения о каком-либо решении в отношении Федорова не выявлены; в черновом списке членов секции, составленном, видимо, в начале 1932 года, он не значился. В Союзе писателей он был перерегистрирован лишь при условии «обязательного включения в идейно-творческую и практическую работу Союза»[928].
Тогда же выбыли члены прежней секции Союза писателей, общая и профессиональная культура которых сформировалась в предреволюционные годы; многие — дворяне по происхождению; В. Н. Васильева-Небиэри, Е. С. Коц, С. П. Кублицкая-Пиоттух, И. Б. Мандельштам, Т. Л. Равинская, В. А. Розеншильд-Паулин, Е. М. Самборская, Б. П. Спиро, Д. Ф. Таубе.
Выводы комиссии ФОСП учитывались и при достаточно жесткой перерегистрации в Союзе писателей летом 1931 года. Многие переводчики, «вычищенные» из секции ФОСП, были исключены также из Союза писателей. Работа комиссии завершилась к середине июля 1931 года и была признана «в основном правильной и стоящей на должной высоте»[929]. При восстановлении в секции переводчикам предлагалось вновь пройти «квалификацию и чистку». Процедура восстановления некоторых из них, в частности Равинской, Спиро, Кублицкой-Пиоттух, длилась более полугода.
Последний период деятельности переводческой институции жестко связан с государственной политикой в области интеллектуального творчества и рапповскими установками на пролетаризацию литературы. В августе, по завершении «чистки», было избрано новое бюро, рекомендованное руководством ЛО ФОСП: Халме (председатель), Выгодский (заместитель председателя), B. C. Вальдман (секретарь), М. Е. Левберг, Л. Б. Грюнберг, И. И. Гринберг; кандидат — М. А. Чумандрина, официально утвержденная в секции лишь в декабре 1931 года. Исключение составила член прежней секции Союза писателей В. Е. Аренс-Гаккель, кандидатуру которой, видимо, предложили на общем собрании переводчиков (протокол не сохранился). Хотя процедура выборов была соблюдена, впервые в истории секции ее руководство назначили сверху. С установочным докладом на собрании выступал представитель Обкома партии, что позволяет говорить о введении партийного контроля над переводом, как делом исключительной политической важности, и лицами, владеющими иностранным языком. С этого времени переводчик должен был работать, руководствуясь не столько художественно-эстетическими, сколько идеологическими критериями, текущими политическими и рапповскими лозунгами, направленными на ломку художественного сознания, формирование новых стереотипов и превращение творческой интеллигенции в спецов, обслуживающих нужды социалистического строительства.
Как и предписывалось комиссией по «чистке», в секции были выделены четыре группы: художественные переводчики, технические, научные, группа драматического перевода, созданная первоначально при Всероскомдраме[930]. Научные и технические переводчики перешли впоследствии в ведение Государственного научно-технического издательства[931]. В соответствии с новыми задачами складывались направления и формы работы, в течение нескольких десятилетий определявшие жизнь литературно-художественных институций. Как видно из протоколов заседаний бюро (Приложения XVI–XVIII), секция в значительной степени ориентировалась на массовую, общественно-просветительскую работу: обучение широких слоев населения иностранным языкам, повышение общекультурного уровня пролетарских писателей (ознакомление их с иностранной литературой), участие в создании истории заводов и фабрик, подготовка книг по педагогике и учебников иностранных языков. Массовой работой секции руководил Халме, общественной — Гринберг. За усовершенствование квалификации переводчиков отвечала Вальдман, за связь с издательствами, библиотечную и библиографическую работу — Выгодский. В конце ноября, в связи с мобилизацией Халме в колхозы, секретариат ФОСП назначил исполняющей обязанности председателя бюро Чумандрину, но по неизвестной причине в работе бюро она не участвовала и секцией руководила Вальдман. Ответственность за массовую работу на время отсутствия Халме руководство ФОСП возложило на фанатичного лапповского критика, «ушибленного РАППом», как о нем отзывались современники[932], Н. В. Лесючевского, не занимавшегося переводом.
Особое внимание уделялось обслуживанию необходимых социалистической стройке иностранных специалистов и призыву иностранных рабочих-ударников в литературу; для их «выявления» создавались специальные «ячейки». Причем члены секции назначались в интернациональные бригады как «технические работники», владеющие иностранными языками; политическое руководство осуществлял Дом печати. Совместная работа переводчиков с Домом печати по каким-то причинам не задалась, и в конце 1931 года обсуждался вопрос о передаче руководства интернациональными бригадами Ленинградской ассоциации пролетарских писателей. Для этой цели в ЛАПП срочно создавалась иностранная секция.
Выполнение постановлений бюро неукоснительно контролировалось особой «тройкой». Переводчики выполняли многочисленные общественные нагрузки, осваивали политграмоту в созданном при секции политкружке, изучали постановления правящей партии и РАПП (Приложение XIX). Первое время после «чистки» привычная творческая деятельность была сведена до такого минимума, что на одном из заседаний обсуждался вопрос о ее расширении. Иные оттенки приобрело и само понятие творческой работы. К ней относили устройство вечеров по призыву иностранцев-ударников в литературу, организацию иностранных литстраничек на радио с социально-значимой тематикой («Красная Армия и война», «Красная Армия и соцстроительство»), В сохранившихся протоколах бюро упоминается лишь об одном «классическом» заседании секции с докладом Губера «Творчество Дос Пассоса. 42-я параллель»[933]. Приоритетное значение получил перевод произведений советских писателей для «экспорта их за границу» и перевод литературы национальных республик. Оценивая перестройку секции, Союз писателей, также переживший коренную ломку, отмечал, что ее прежнее руководство «оказалось не на высоте» и только в результате жесткой чистки «секция стала на правильный путь»[934].
Подконтрольная секция постепенно включалась в организацию выпуска переводной литературы: налаживались контакты с издательствами, представители секции участвовали в обсуждении издательских планов, наметилась некоторая плановость и приоритетность в предоставлении переводов членам секции, введен учет переводной литературы, издаваемой в СССР, и рецензий на выпускаемые издания. С официальным признанием труда переводчика профессией были утверждены членские билеты, специальные анкеты и личные учетные карточки переводчиков. Заметим, что первые формы анкеты и членского билета разрабатывались еще в начале 1920-х годов Всероссийским обществом переводчиков-литераторов.
Переводчики получили реальную возможность влиять на уровень выпускаемых переводов. К этому времени сложилась группа профессионалов, способная взять на себя ответственность за подготовку квалифицированных кадров. Все переводы до их выхода в свет проходили апробацию на производственном кружке; регулярно проводилась квалификация переводчиков с учетом разработанных секцией требований к переводчикам. В декабре 1931 года открылась студия с четырьмя отделениями: французское (руководитель А. А. Смирнов), английское (Д. М. Горфинкель), немецкое (И. Б. Мандельштам), театральное (В. Ф. Боцяновский, ассистент — А. Д. Радлова).
Секция, не имевшая прежде денег даже на рассылку оповещений о литературных «субботниках», регулярно получала денежную субсидию от ФОСП. Вступление в профсоюзную организацию, Горком писателей, обеспечило переводчикам многие социально-бытовые льготы: санаторно-курортное обслуживание, социальное страхование, право на дополнительную жилплощадь, получение продуктов и промтоваров в закрытом распределителе, созданном для руководителей и «актива» организаций. Профсоюзным заботам — участию в разных комиссиях (столовой, лавочной) и секторах Горкома — на заседаниях бюро отводилось немало времени. Иначе говоря, многие проблемы дела перевода, входившие в сферу внимания и секции переводчиков Союза писателей, и первого Союза переводчиков, разрешились в процессе огосударствления институции.
История секции переводчиков 1920-х годов типична для объединений дореволюционной литературно-художественной интеллигенции. В условиях тоталитарного режима любые попытки сохранить творческую и организационную самостоятельность, свое особое место в духовной жизни общества априори обрекались на неудачу. Объясняя позицию партии, председатель Наркомпроса Луначарский признавался, что «передача полномочий <…> каким-нибудь <…> художественным объединениям, какой-нибудь художественной учредилке — означала бы крах советской политики в этой области и капитуляцию перед защитой старинки»[935]. Неизбежность утверждения такой системы художественных ценностей, в которой определяющая роль отводилась идеологическим критериям, предопределялась всем ходом пореволюционного развития страны.
Дальнейший процесс централизации дела перевода проходил в контексте подготовки к первому съезду писателей и создания единого Союза советских писателей. Последний из сохранившихся протоколов заседаний бюро секции переводчиков при ФОСП датирован
1 февраля 1932 года. После известного постановления 23 апреля 1932 года «О перестройке литературно-художественных организаций» и роспуска всех литературных организаций секция перешла в ведение Оргомитета по подготовке к съезду советских писателей и с 1934 года существовала в рамках Союза советских писателей.
* * *
Ниже публикуются документы из фондов Пушкинского Дома (ф. 291, ф. 492, ф. 702), иллюстрирующие историю возникновения и деятельности ленинградской секции переводчиков. Орфография и пунктуация в них приведены в соответствие с современными нормами, исправлены очевидные опечатки, подчеркивания в тексте выделены курсивом, зачеркивания заключены в квадратные скобки, купюры и конъектуры — в угловые.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.