4. Пушкин и Веневитинов: «Поэт» / «Поэт»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

4. Пушкин и Веневитинов: «Поэт» / «Поэт»

4.1. В пушкинском «Поэте» aemulatio почти не захватывает план выражения, будучи в основном проблемно-тематической интертекстуальной установкой стихотворения.

Пушкинский «Поэт» (1827) перекликается с «Поэтом» Веневитинова (1826) многократно:

Тебе знаком ли сын богов,

Любимец муз и вдохновенья?

Узнал ли б меж земных сынов

Ты речь его, его движенья? —

Не вспыльчив он, и строгий ум

Не блещет в шумном разговоре.

Но ясный луч высоких дум

Невольно светит в ясном взоре.

Пусть вкруг него, в чаду утех,

Бунтует ветреная младость, —

Безумный крик, холодный смех

И необузданная радость:

Все чуждо, дико для него,

На все безмолвно он взирает.

Лишь что-то редко с уст его

Улыбку беглую срывает.

Его богиня — простота,

И тихий гений размышленья

Ему поставил от рожденья

Печать молчанья на уста.

Его мечты, его желанья,

Его боязни, ожиданья —

Все тайна в нем, все в нем молчит

В душе заботливо хранит

Он неразгаданные чувства:

Когда ж внезапно что-нибудь

Взволнует огненную грудь, —

Душа, без страха, без искусства,

Готова вылиться в речах

И блещет в пламенных очах.

И снова тих он, и стыдливый

К земле он опускает взор,

Как будто б слышал он укор

За невозвратные порывы.

О, если встретишь ты его

С раздумьем на челе суровом, —

Пройди без шума близ него,

Не нарушай холодным словом

Его священных, тихих снов!

Взгляни с слезой благоговенья

И молви: это сын богов,

Питомец муз и вдохновенья![61]

*

Пока не требует поэта

К священной жертве Аполлон,

В заботы суетного света

Он малодушно погружен;

Молчит его святая лира;

Душа вкушает хладный сон,

И меж детей ничтожных мира,

Быть может, всех ничтожней он.

По лишь божественный глагол

До слуха чуткого коснется,

Душа поэта встрепенется,

Как пробудившийся орел.

Тоскует он в забавах мира,

Людской чуждается молвы,

К ногам народного кумира

Не клонит гордой головы;

Бежит он, дикий и суровый,

И звуков и смятенья полн,

На берега пустынных волн,

В широкошумные дубровы…

(III-1, 65)

В обоих текстах герою свойственны: склонность к временному утаиванию дара («Все тайна в нем, все в нем молчит» ? «Молчит его святая лира»); погруженность в сон («В душе заботливо хранит Он неразгаданные чувства <…> Не нарушай холодным словом Его священных, тихих снов!» ? «Душа вкушает хладный сон»), пребывание в кругу безответственной молодежи («…вкруг него, в чаду утех, Бунтует ветреная младость» ? «И меж детей ничтожных мира <…> он…»); порывистость и отзывчивость души («Когда ж внезапно что-нибудь Взволнует огненную грудь, — Душа <…> Готова вылиться в речах» ? «Но лишь божественный глагол До слуха чуткого коснется, Душа поэта встрепенется…»); отчужденность от повседневной речи и от увеселений («Безумный крик, холодный смех И необузданная радость: Все чуждо, дико для него; На все безмолвно он взирает» ? «Тоскует он в забавах мира, Людской чуждается молвы <…> Бежит он, дикий и суровый…»; ср. последний эпитет и у Веневитинова: «…С раздумьем на челе суровом»). Наконец, параллельно тому, как Веневитинов называет художника «сыном богов», Пушкин отождествляет его с восприемником божественного Логоса: «Но лишь божественный глагол До слуха чуткого коснется…»

4.2. На фоне всех этих парафрастических и буквальных заимствований из Веневитинова Пушкин отступает от образца, литая поэта той однозначности, которой он был наделен в источнике. Тогда как у Веневитинова поэт всегда контрастирует с окружением (по признакам: «сдержанность»/«разнузданность», «молчаливость»/«говорливость» и т. п.), пушкинский герой и полностью сливается со средой, даже усугубляя ее пороки: «И меж детей ничтожных мира, Быть может, всех ничтожней он», — и столь же полно противостоит окружению (нуждаясь для творчества в одиночестве). Пушкинский поэт бивалентен, способен занимать сразу две альтернативные экзистенциальные позиции — творческую и нетворческую. Он воплощает собой некий бытийный максимум.

Поскольку пушкинский персонаж не только выделяется из толпы, но и равен ей, постольку к нему переходит тот негативный эпитет, которым Веневитинов аттестует свет: «Не нарушай холодным словом Его священный, тихий сон» ? «Душа вкушает хладный сон». И наоборот: Пушкин переадресует светскому кругу ту «озабоченность», которая у Веневитинова была чертой творца: «В душе заботливо хранит Он неразгаданные чувства» ? «В заботы суетного света Он малодушно погружен».