Свободное трёхстишие

Свободное трёхстишие

Трёхстишие выступает здесь в двойной роли. Само по себе — и как представитель жанра верлибра. О верлибре можно поговорить отдельно, но сейчас сосредоточим внимание именно на трёхстишии. В нём выражены, мне кажется, самые главные особенности верлибра: его свободное дыхание, углублённость в образ и в музыку речи.

          ***

Письма в три строчки.

Неторопливые, как дорожный разговор.

Короткие, как удивление мотылька.

Самые небольшие стихи

Может показаться, что трёх строк вроде бы маловато для полноценного стихотворения. А сколько достаточно?.. Чтобы сориентироваться, сначала оглядим в целом самые малые стихотворные формы.

Благодаря разбиению речи на строки поэзия обретает особый ритм. Вернее, сочетание двух ритмов. Один из них — это внутренний ритм, наполняющий каждую отдельную строку. Второй — ритм внешний, связывающий строки в стихотворение. Чем меньше стихотворение, тем значительнее роль этих ритмов.

В одностишии действует только внутренний ритм. Это ритм фразы, но он гораздо весомее прозаического из-за того, что внимание сосредоточено на этой единственной фразе и на том, что происходит внутри неё. Здесь нет углублённости в мысль, свойственной афоризму. Чаще здесь вздох метафоры, или смещающий смыслы вызов, или иронический хохоток, или ещё что-то такое. Или всего понемногу. Впрочем, одностишие — жанр эксцентрический и редкий.

Двустишие и четверостишие — в силу парности строк — тяготеют к звуковым и смысловым перекличкам. В них чаще всего используются рифма и размер, благодаря которым стихи становятся более звучными, хотя при этом несколько затрудняется передача тонких оттенков.

О рифмованных двустишиях и четверостишиях мы поговорим в следующей главе. Что касается верлибров в две или четыре строки, они могут быть очень интересными, но чётность строк придаёт им некоторую интонационную неустойчивость. Словно что-то лишнее или чего-то нужного не хватает. Используя достаточно прозаическую аналогию, можно вспомнить, что табурет на трёх ножках устойчивее, чем на четырёх.

С пятистишия, наверное, начинается область «больших» стихотворений. Особняком остаётся трёхстишие.

История вчерашняя и завтрашняя

Трёхстишие — может быть, самая выразительная разновидность свободного стиха.

Трёх строчек вполне достаточно, чтобы передать искреннее переживание или настроение, образ или поэтическую мысль. Краткость трёхстишия придаёт особую цену каждой фразе, каждому слову. И вместе с тем здесь уже проявляются все достоинства верлибра.

По сравнению со свободным трёхстишием, гораздо известнее другой жанр трёхстишия — японское хокку. Это первая ассоциация начитанного человека, когда речь заходит о трёхстишии, что вполне нормально. Но не стоит ею ограничиваться.

Хокку (или хайку) — старинный жанр японской поэзии. Его форма и содержание должны соответствовать многим традиционным требованиям, начиная со строгого соблюдения числа слогов в каждой строке. Так что это не верлибр, хотя нередко и становится им в русском переводе. Жанр хокку породил интерес к трёхстишию во многих странах, в том числе и в России. Но писать на русском языке именно хокку — всё равно что есть палочками варёную картошку с солёными огурцами.

Тот, кто заинтересуется именно жанром японского хокку, узнает о многих любопытных особенностях этого жанра. Хокку и хайку окажутся разными видами трёхстиший (а есть ещё и сенрю). Да и сами эти трёхстишия японцы часто пишут в виде одностишия. А с помощью особого разделительного слова хокку разбивается на две части-фразы. Свою роль играет традиционное сезонное слово. Используются сопоставление двух объектов, эффекты незаконченности — смысловой, грамматической, синтаксической. Зато почти не используются метафоры, эпитеты, сравнения. Предметная объективность сочетается с искусством тонкого намёка, подразумевающего общность понимания.

Как бы мы ни старались следовать всем условиям жанра хокку, мы никогда не сумеем в точности воспроизвести особенности японского стихосложения. Но даже если бы сумели, надо ещё понять, зачем это нужно. Одно дело — перевод японских трёхстиший на русский. Это профессиональная проблема, многое зависит от таланта и квалификации переводчика. Другое дело — традиция подражания японским трёхстишиям, у которой своя история в каждой конкретной литературе.

Русский язык и русская поэзия обладают своими богатыми возможностями. По-русски можно сочинять интереснейшие трёхстишия, и они вовсе не обязаны подражать японским.

Мне кажется, что со временем в странах, где именно хокку исторически пробудило интерес к трёхстишию, этот жанр постепенно будет впитан национальной литературой. В нём произойдут изменения, связанные с местными языковыми и культурными особенностями. Большое значение приобретают личность и вкус каждого поэта, который развивает это направление.

Возможности трёхстишия

Поговорим о некоторых из огромных возможностей свободного русскоязычного трёхстишия. Примеры я позволю себе взять из собственной поэтической практики. Они не претендуют на то, чтобы быть образцами. Их задача — всего лишь проиллюстрировать размышления о жанре с авторской точки зрения.

• Ритмическая цельность.

Трёхстишие — это три ритмические волны, наплывающие одна на другую и создающие уникальный музыкально-смысловой мир. Мир, в котором встречаются — сливаясь или противоборствуя — переживания, понимания, догадки, порождая развитие темы. Свой внутренний ритм наполняет каждую отдельную строку. Но есть и общий ритм, связывающий три строки вместе. Можно быть внимательным и к тому и к другому. Или — просто понадеяться на свой слух, произнося отдельную строчку, а потом всё трёхстишие. Если не получается выговаривать, выпевать его со вкусом, значит, что-то не так, что-то надо поправить.

     * * *

Снег пахнет

тоньше, чем белая роза,

и лепестки у него нежнее.

• Парадоксальность.

Событие, воссозданное тремя стихотворными строками, чаще всего таит в себе парадокс. Иногда смысловой, иногда эмоциональный, иногда интонационный. В чём тут дело? Может быть, в тонком равновесии между необходимостью выразить переживаемое — и почти невозможностью это сделать... Поэтому именно внутренний парадокс зачастую становится движущей силой трёхстишия. И создаёт ту неожиданность, которая нужна всякому литературному произведению.

               * * *

Как пролетает наше время,

когда мы летим сквозь него,

не чувствуя дыхания вечности...

• Усиление значительности.

Трёхстишие словно само помогает автору. Даже если каждая из строк является самой простой фразой, в трёхстишии они наполняются добавочным смыслом, дают возможность читателю увидеть и понять что-то своё.

          * * *

Они так деловиты —

бездомные собаки

с тоскующим взглядом...

• Роль заглавия.

В трёхстишии можно использовать ещё одну строку, четвёртую, — это заглавие. Оно придаёт трёхстишию дополнительное измерение и позволяет достигать самых разнообразных эффектов. Вплоть до того, что заглавие само может оказаться дополнительным трёхстишием.

Трёхстишие о маленьком плюшевом котёнке, который в год Тигра неожиданно свалился на нас со шкафа и сам оказался полосатым тигром

Две-три полоски,

и вот совсем по-другому берём его в руки,

совсем по-другому говорим о нём.

• Затаённые рифмы.

Как и в любом верлибре, рифмы в трёхстишии не обязательны. Но в то же время никто не запрещает их использовать, и порою они могут по-своему оживить стихотворение. Правда, это скорее будут рифмы не на концах строк (более естественные для двустиший и четверостиший), а в начале или в середине. Или внутри одной строки. В приведённом примере начальному слову «грусть» откликаются и следующее слово «сгустилась», усиливающее его, и слово «набелюсь», ему противопоставленное.

            * * *

Грусть сгустилась внутри,

уходит с лица.

Нарумянюсь радушием, набелюсь деловитостью.

• Музыка и звукопись.

В небольшом стихотворении важно всё, что определяет его музыкальность, вплоть до каждого звука. Рисунок ударных и безударных слогов, рифмующиеся элементы слов, аллитерация (опора на определённые звуки), звукоподражания, повторы и прочее — всё может идти в дело, когда создаёшь инструментовку трёхстишия. Главными критериями остаются твой слух и вкус.

            * * *

Скован вниманием,

молча запоминаю

напевные говорки жизни.

• Созерцательная искренность.

Трёхстишию свойственна созерцательность, оно медитативно. Оно требует погружения в тему — сначала от автора, а потом от читателя. Трёхстишие мало прочитать. В нём надо пожить. Читая трёхстишие, вполне естественно с последней строки вернуться снова на первую. Если есть ради чего возвращаться. Это «ради чего» называется искренностью.

    * * *

Мою посуду,

молча размышляя

о равенстве мужчин и женщин.

• Преображающая линза.

Трёхстишие похоже на преображающую линзу, способную выделить те подробности внешнего или внутреннего мира, которых не замечает обыденный взгляд. Подробности, которые меняют восприятие. Как искусные фотографии микромира показывают нам его скрытую красоту, так трёхстишие открывает неожиданное гармоническое сочетание света и тени, земли и неба, радости и печали, понимания и недоумения, сходства и различия.

                      * * *

Еле-еле сползаю по каменному склону.

Мимо насмешливо шмыгают ящерки —

летучие хозяйки древней скалы.

• Символичность детали.

Самый обыденный предмет, самая мелкая подробность жизни могут стать в трёхстишии главным его героем. Эта деталь, вбирая в себя прилегающие смыслы, создаёт образ, чтобы через него взглянуть на окружающее обновлённым взглядом.

          * * *

На опустевших тарелках

бледные блинчики майонеза

подрагивают от шума.

• Нестандартность словесной ткани.

Сконцентрированное внимание к слову и к звуку, к чему побуждает трёхстишие, раскрывает его навстречу неожиданным конструкциям. Использование неологизмов, неожиданного порядка слов, словесные и звуковые эксперименты — всё это может разнообразить текст и придавать ему особую оригинальность.

                   * * *

Кто мы здесь, в шумном зале?

Смеятели и хлопатели — или

переживатели и думатели?

• Поэтическое размышление.

Трёхстишия располагают не только к созерцанию, не только к переживанию, но и к размышлению. К поиску смысла в созерцании и в переживании. Но когда найденные крупицы смысла застывают в словах, когда от тебя они переходят к другому, возникает некоторая напряжённость: не берётся ли автор учить меня жить? Это всегда — на грани риска. Помогает эмоциональное осмысление, идущее от индивидуального ощущения. Не учить, а самому учиться у подробностей жизни.

                    * * *

Что же напоминает мне этот гололёд?

Отчаянную искренность?..

Ну вот, опять чуть не упал!

• Ценность бытия.

Когда счастье — или видимость его — мелькает перед тобой то в том обличье, то в этом, сменяясь переживаниями трудными и болезненными, человек нуждается в ощущении самоценности бытия, и в этом ему может помочь трёхстишие. Оно может стать целительным витамином, помочь почувствовать, что, как бы ни была капризна жизнь, в каждом из её прикосновений есть искорка чуда.

               * * *

Грязные башмаки сияют

незарифмованной поэзией

вчерашнего бродяжничества.

• Содействие светлому.

И сама жизнь, и размышления о ней, и все чувства человека заставляют снова и снова ощущать двойственность собственной природы. Настоящая поэзия побуждает нас помогать тому светлому, что живёт внутри. Чтобы оно могло выстаивать и расти среди дурацкой пёстрой кутерьмы, бушующей внутри и снаружи. Проблема личного выбора стороны Света становится духовной основой поэзии вообще. В свободном трёхстишии, в этом небольшом и концентрированном жанре, где сказанное лишь зовёт в глубину невысказанного, существование этой основы особенно значительно.

            * * *

Птичий утренний щебет —

неугомонная молитва

за нас, немоватых.

В русской поэзии трёхстишие — очень молодой жанр. Правила и традиции для него ещё не сформировались. По самым удачным трёхстишиям со временем будут представлять, как надо их сочинять. Но это будет потом, а пока можно пробовать сочинять их по-своему, не оглядываясь ни на какие правила. Только на внутренние возможности жанра. Хотя и среди них есть известные, а есть наверняка такие, которые ещё предстоит открыть.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.