Икона

Икона

Своеобразным памятником Пушкину следует считать любопытную икону, ныне хранящуюся в петербургском Музее истории религий. В свое время она находилась в церкви Космы и Дамиана в Нижнем Новгороде. Икона написана по заказу семьи В. И. Даля после его смерти, будто бы по его завещанию. Как известно, Даль был близким другом Пушкина. По образованию он — врач, и в этом качестве присутствовал у постели умирающего поэта. Как впоследствии вспоминал сам Даль, Пушкин тогда «в первый раз сказал мне „ты“, — я отвечал ему так же, и побратался с ним уже не для здешнего мира». На иконе, подписанной «Косма и Дамиан», изображены два человека с нимбами над головами. Вся композиция «символизирует братание в нездешнем мире». Но самое удивительное в этой иконе то, что в старце Дамиане легко узнать самого В. И. Даля, а в Косме — Пушкина, почти списанного с известного портрета В. А. Тропинина.

Кстати, известны и другие случаи, когда писатели «удостаивались» изображений в церковной иконографии. Так, в росписях некоторых сельских церквей Подмосковья и Курской области можно было увидеть Михаила Лермонтова и Льва Толстого. Правда, на фресках и тот и другой пылают в адском огне.

Рассказ о иконах с ликами поэтов и писателей нам понадобился, чтобы более или менее плавно перейти к изложению еще одной легенды, невероятно популярной в послепушкинском Петербурге. Согласно этой легенде, «непокорный свободолюбец Пушкин на смертном одре смирился, раскаялся в своем безбожии, возлюбил царя небесного, а вместе с ним и земного — благодетеля своего государя императора Николая I и отошел в мир иной с душой, просветленной христианским раскаянием и всепрощением». Понятно, что в строгой идеологической системе ценностей большевиков такому клирикальному подходу к жизни и творчеству всенародного любимца, по определению, места не было, и после революции 1917 года взращивалась и пестовалась уже другая легенда, совершенно противоположная по смыслу. Согласно ей, мировоззрение Пушкина всегда оставалось атеистическим, и поэтому только он, как потом заметил ядовитый фольклор, мог тогда уже возвестить: «Октябрь уж наступил».

Интересно напомнить, как родились и та и другая легенды. Как известно из воспоминаний очевидцев последних часов жизни поэта, Николай I прислал Пушкину записку, в ней он «увещевал умереть, как прилично христианину», за что будто бы обещал жене и детям Пушкина всяческую поддержку и помощь. То есть Пушкин должен был исповедоваться в обмен на милости императора. История с запиской — это один из самых загадочных эпизодов последних дней жизни поэта. Самой записки, кроме доктора Арендта и самого Пушкина, никто не видел. Но знали, что она была написана карандашом в театре, где в то время находился император, и вручена лейб-медику Арендту для передачи Пушкину. При этом царь строго предупредил, чтобы по прочтении адресатом записку ему возвратили.

Все будто бы так и произошло. Вот почему о ее содержании мы знаем только в пересказе друзей поэта, находившихся у его постели. Все остальное — домыслы и легенды. Но доподлинно мы знаем и другое. Пушкин действительно успел перед смертью исповедаться. И дальнейшие споры и разногласия натыкаются только на один камень преткновения: сделал он это до получения записки с условиями царя или принял его условия и только после этого совершил обряд исповедания. В первом случае это выглядело бы простым исполнением формального обряда, во-втором — сознательным возвращением блудного сына в лоно церкви, в отеческие объятия не только небесного царя, но и земного.

Сегодня эти споры кажутся важными разве что узким специалистам. Однако не следует забывать, что имя Пушкина всегда было орудием в идеологической борьбе. И орудием обоюдоострым. Пушкин нужен был всем. Но каждому — свой Пушкин. Этого-то своего Пушкина каждый общественный строй и создавал по образу и подобию своему.