3

3

В качестве главного источника «Казачьей колыбельной песни» в примечаниях к полным собраниям сочинений до самого последнего времени называлась «Песнь над колыбелью ребенка вождя» Вальтера Скотта. Первым заявил об этом С. Шевырев в статье, направленной против Лермонтова и напечатанной еще при жизни поэта[783]. С тех пор это «наблюдение» Шевырева путешествует из книги в книгу в продолжение целого столетия. Французский исследователь Э. Дюшен совершенно уверенно сообщает в своей книге, что «вдохновителем» этой песни Лермонтова «является, главным образом, Вальтер Скотт». Эта оговорка — «главным образом» — прибавлена только потому, что, кроме Вальтера Скотта, Дюшен предлагал считать вдохновителем этого стихотворения и Полежаева[784].

Кроме Вальтера Скотта и Полежаева, в качестве источников «Казачьей колыбельной песни» назывались и «Кавказский пленник» Пушкина, и «Тарас Бульба» Гоголя. Последняя вещь — потому, что в ней имеется образ матери-казачки, провожающей на войну сыновей.

В данном случае ссылки на литературные источники особенно неубедительны потому, что в стихотворении воспроизводится то, что заведомо было известно Лермонтову помимо всяких литературных источников. Совершенно ясно, что образ матери-казачки, провожающей на войну сына, возник у кавказского офицера Лермонтова независимо от чтения Гоголя, а тем более Вальтера Скотта. И не из Пушкина, а из самой действительности заимствован им «злой чечен», переплывающий Терек. Как мы уже видели, Лермонтов с детских лет имел еще более точные представления о «злых чеченах», чем Пушкин.

Однако другие исследователи Лермонтова, изучавшие его поэзию в связи с русским фольклором, справедливо считали, что в создании «Казачьей колыбельной песни» более важную роль сыграло знакомство поэта с народными казачьими песнями. Еще в 1914 году Н. М. Мендельсон в очень хорошей статье «Народные мотивы в поэзии Лермонтова» писал, что, «вращаясь среди казаков, верных хранителей старой песни, поэт вновь прикоснулся к чистому роднику народной поэзии и создал „Казачью колыбельную песню“ и „Дары Терека“»[785]. Тогда же другой исследователь, Л. П. Семенов, в книге «Лермонтов и Лев Толстой» сравнил лермонтовскую «Казачью колыбельную» с гребенской песней, в которой рассказывается о матери-казачке, качающей колыбель сына.

Как у нас-то было на тихом Дону,

Что у нас-то было во зеленом саду,

Что под грушею было, грушею зеленою,

Под яблоней было, яблоней кудрявою,

На цветочках было на лазоревых,

На травушке было на шелковенькой,

Нa кроватушке было на тесовенькой,

Нa перинушке было на пуховенькой —

Что мать сына воспородила,

Что белою грудью мать сына вскормила.

Пеленала мать сына в пеленочку камчату,

Что качала мать сына в зыбочке кипарисовой,

Берегла-то мать сына от ветра, от вихоря,

Берегла-то мать сына от солнышка от красного,

Берегла мать сына от сильных дождиков,

Не уберегла мать сына от службицы государевой.

Семенов считает, что «Казачья колыбельная песня» Лермонтова очень близка к этой гребенской песне по содержанию и стилю[786].

С этим согласиться довольно трудно.

Исследователь совершенно прав, когда утверждает, что знакомство с казачьими песнями в создании лермонтовского стихотворения сыграло важную роль. Но пример его совершенно неубедителен.

Прежде всего, едва ли нужно отыскивать какой-то определенный источник лермонтовского стихотворения. Чем больше знакомишься с песнями гребенского казачества, тем более становится ясной близость Лермонтова к этим песням. Но стоит только ограничиться какими-нибудь определенными песнями — и сходство сразу становится неощутимым. Прочитанные подряд песни гребенцов необычайно полно воссоздают их былую жизнь — с военной службой, с разлукой, походами, войнами, героическими подвигами казаков и гибелью вдали от родной станицы. Вот это и сумел уловить Лермонтов в «Казачьей колыбельной» и в «Дарах Терека».

Однако было бы ошибкой полагать, что строки:

Я седельце боевое

Шелком разошью…

Лермонтов позаимствовал из гребенских песен. Расшитые шелком седла и вороных коней он видел в гребенских станицах собственными глазами. Но важно, что из своих впечатлений он отобрал те же, что отбирает народная песня.

Милый пришлет поклон верный,

Коня вороного

Коня, коня вороного,

Сиделице ново.

Что сиделице ново,

Зеленого шелку.

Зеленого шелку, шелку,

Гребенского полку[787].

Эта песня поется в Червленой, но верность Лермонтова казачьим песням может быть обоснована только всем песенным обиходом гребенского казачества, потому что «Казачья колыбельная песня» представляет собой художественное обобщение и похожа она не на одну и не на три, а на многие казачьи песни.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.