Реальный Вова на чудесной крыше

Реальный Вова на чудесной крыше

После долгого перерыва комедиограф Юрий Мамин, автор «Праздника Нептуна», «Фонтана», «Окна в Париж» и «Бакенбард», выпустил в свет новую картину, на создание которой ушло около десяти лет. И время, и деньги, потраченные на большой сложный фильм «Не думай про белых обезьян», живо чувствуются в этом сугубо авторском произведении.

Пока Мамин бился за финансирование и переделывал сценарий своей картины, поменялся весь фон культуры. Из нормального режиссера позднесоветского типа Юрий Мамин превратился в чудака и оригинала, чуть ли не в одиночку сражающегося за честь авторской кинокомедии. То есть такой комедии, в которой ясно выражена личность ее создателя, его мнение о современном мире.

Любовь режиссера к музыке и поэзии выразилась в беспримерном шаге: на протяжении всей картины звучат классические мелодии (Бетховен, Малер, Григ, Шуберт) в забавной современной аранжировке, а герои разговаривают рифмованными стихами изготовления Л. Лейкина. Свое берут и живопись, и анимация (особенно хороши стилизованные под Босха алкогольные галлюцинации художника Гены). Надо заметить, привычка к такому повышенному «окультуриванию» наступает быстро: минут через десять зритель согласен на условия игры. Да и сама история про искушение главного героя, молодого буржуя Вовы, духовностью крутого питерского замеса требовала, чтобы культура явилась как грозное оружие в борьбе за душу современного человека.

Вова (М. Тарабукин) – паренек с обычным «никаким» лицом, смекалистый и хваткий – получает в свое владение чердак и подвал старого питерского дома. Отец его девчонки, матерый халдей Гаврилыч (В. Смирнов), надеется, что будущий зять оборудует в подвале ресторанчик. Однако Вову поджидает роковое «обременение собственности» – на чердаке поселились пришельцы. Гротескная, точно из кошмаров Гойи, губастая и длинноногая девушка Даша (К. Ксеньева), не лишенная своеобразного обаяния. Запойный всклокоченный художник, не то гений, не то идиот (А. Девотченко). И блаженный скелетообразный гуру, держащий рот на замочке, который он отпирает только для того, чтобы покушать свежескошенной травы (клоун-лицедей А. Либабов). Вся эта братия живет как птицы небесные, благо в Питере стоит лето, и сбивает предприимчивого Вову с твердой дороги реального бизнеса.

Вова поначалу пытается извлечь из своих жильцов пользу – побаловаться с девушкой, приспособить художника для росписи стен. Но всё оборачивается тем, что богемные птицы расшатывают его крепкое деловое сознание, учат свободе, достоинству и презрению к житейской суете. Заставляют выбросить просроченную колбасу, которую Вова так удачно нашел на свалке (гиперболический образ остатков Советского Союза). Даже затаскивают в Эрмитаж, где Вова безошибочно указывает на фламандца Снейдерса как на образец классной чисто ресторанной живописи…

От пребывания на дикой крыше та самая «крыша», что венчает человека разумного, начинает у Вовы ехать на больших скоростях. Вова смотрит в горячечных снах на самого себя, разгуливающего по мистическому Петербургу. Однажды видит даже двух демиургов (С. Юрский и О. Басилашвили), которые живо обсуждают его, Вовы, дальнейшую судьбу. Герой перестает интересоваться деньгами и, взвалив на плечи короб, бредет с новыми друзьями в поисках здоровой пищи по закоулкам города, ведь говорят: «На Петрограде есть сморчки»!

Конечно, морок долго продлиться не мог. Каждый отправился своей дорогой: богемные птицы в психушку, откуда они и явились на Вовин чердак, а Вова – в новые времена, в блистающий стеклом и гранитом ресторан «Пегас», в объятия дочки халдея Гаврилыча и в смутную тоску по чему-то чудесному, что было у него на вольном чердаке. Призраки брошенных друзей манят Вову в неведомую даль, и пресловутые «белые обезьяны» с тихим коварным смешком прыгают по экрану…

Юрий Мамин не снизошел до сатиры на губернское правление В.И. Матвиенко, беспримерное по пустозвонству. Его цель крупнее – он усомнился в психическом здоровье нашей новой буржуазии вообще, и он абсолютно прав. «Белые обезьяны» разгуливают по крышам-умам наших деловых людей в промышленных количествах. Для того чтобы в рекордные сроки оборудовать из гнилого подвала сверкающий гранитный новодел, слишком много надо задавить в себе человеческого, забыть историю, отбросить культуру, предать друзей, унизить любовь, прекратить всякие головоломные «поиски смысла». По существу, стать человекообразной машиной. Но не может человек так запросто стать машиной и ничем не расплатиться за это – «обезьяны», о которых он запретил себе думать, будут подстерегать его на каждом шагу. И он станет напиваться, орать песни, бежать от самого себя в Тибет и на Гоа, метаться по монастырям, а то и хуже – полезет сам на сцену или начнет писать книги, смеша добрых людей. Это ему только кажется, что он – новый, сам по себе и вчера родился, он – старый-древний, ему много тысяч лет, и о его судьбе идет вечный спор.

Есть в картине Мамина вещи сумбурные и лишние, сбивающие дыхание этого в целом внятного и легкого рассказа. Комедийные ритмы иной раз съезжают в тоскливые ямы и мистические страхи – но это частенько бывает у комедиографов с возрастом. Всё-таки муза комедии Талия требует могучих творческих сил и полной свободы сознания (посмеяться – значит, победить) – а интересно, откуда все это взять современному режиссеру, бьющемуся за выживание? Но все-таки «Не думай про белых обезьян» ближе к победе, чем к поражению, – Мамин снял комедию, в которой чувствуются творческий ум и любовь к человеческой культуре, а это сегодня редкие птицы. Не на каждой крыше встретишь.