О короткой памяти
О короткой памяти
«Как пошли нас судить дезертиры
Так что пух, так сказать, полетел».
Александр ГАЛИЧ, «Вальс, посвященный Устава караульной службы»
О смелости хотелось бы поговорить. О двух ее, если угодно, разновидностях: смелости без оглядки на время, авторитеты, на обстоятельства, на возможные последствия — и смелости дозволенной, разрешенной, совершенно безопасной.
Первая (при всех возможных заблуждениях людей, ее проявлявших) дорогого стоит. Именно те, кто в годы всеобщего «одобрямса» имели мужество не соглашаться и были многократно (и по-разному, в зависимости от «тяжести» несогласия) биты, готовили нашу перестройку. И ныне эти люди не впали в самодовольство, понимая: работа только в самом начале…
О втором виде смелости долго говорить нет смысла, она понятна, объяснима и присуща ныне подавляющему большинству из нас. Сегодня это нормально для нас состояние. Особых заслуг у проявляющих теперь благонамеренную смелость я не вижу, но и порицать таких людей в общем-то не за что. Раньше не видел истину и молчал, ныне прозрел и заговорил. Ничего страшного.
Нормально.
Однако среда дозволенно-смелых есть один тип, который лично у меня никаких добрых чувств не вызывает. Это те, кто, получив свыше право голоса, с упоением набрасываются на тех, кто задолго до разрешенной гласности говорил то, что думал. Как легко ныне дозволенно-смелым поучать этих людей: они, мол, были ограничены, их идеи, дескать, уже не волнуют, их мужество-де пройденный этап… Как легко сегодня, должно быть, со снисходительной улыбкой похлопывать по плечу людей, в свое время рвавшихся «из сил, из всех сухожилий», чтобы донести нам хоть слово правды, хоть глоток свобода. И как мучительно стыдно читать сегодня эти благонамеренные разглагольствования.
Творческий путь известных советских писателей-фантастов Аркадия и Бориса Стругацких никогда, что называется, не был усыпан розами. Всегда им доставалось изрядно: за независимость суждений, за скепсис, за «намеки», за сатирические обобщения. На них шли в поход со страниц «Известий» и журнала «Коммунист», «Литгазеты» и тогдашних «Огонька» с «Октябрем»… Цензоры (как официальные, так и добровольные) бдительно вглядывались в каждое их слово, нашаривая крамолу. Их обвиняли в непонимании настоящего и клевете на будущее, в тлетворном влиянии на молодежь, в очернительстве, в непатриотизме и прочих вредных «измах» (кроме разве что расизма — это чудовищное обвинение рождено уже новейшими критиками). Каждая книга Стругацких пробиралась к читателю с трудом, через всяческие препоны и рогатки. Не один редактор поплатился своим местом из-за того, что публиковал фантастику Стругацких. Из цитат, собранных из разносных статей-доносов на писателей, можно было без труда составить обвинение по статье «Антисоветская агитация и пропаганда» (ныне, к счастью, отмененной)…
Прошло время. Вещи, написанные Стругацкими два и более десятилетия назад, с успехом переиздаются и находит своих благодарных читателей. Талант писателей никакое время не может «отменить», а то, что поставленные ими проблемы не утратили актуальности, свидетельствует об особой зоркости фантастов. Их новые произведения («Град обреченный», «Отягощенные злом, или Сорок лет спустя») вызывают новые споры, дискуссии — так оно должно и быть.
И тут подают свой голос дозволенно-смелые критики.
Вооружившись самыми свежими цитатами из самых свежих постановлений, они начинают выискивать расхождения между книгами Стругацких 60-х годов и нынешним духом времени.
Перестройку подобные граждане понимают по-своему — как счастливую возможность напасть на ненавистных писателей-фантастов в новых идеологических доспехах.
Раньше клевали за демократичность — теперь за недостаточную демократичность, раньше пинали за не слишком активных героев — теперь вдруг герои оказались чересчур активными, раньше упрекала в идеализации капиталистического общества — теперь готовы записать Стругацких в число поклонников «казарменного коммунизма».
Хочет «отменить» Стругацких уже знакомый нам критик С. Плеханов. Еще недавно убежденный проповедник идеи «имперского сознания» (прочитайте-ка не блещущую художественными достоинствами повесть С. Плеханова «Золотая баба» и обратите внимание, как там решается вопрос взаимоотношений «большого» и «малых» народов), критик теперь обвиняет авторов в национализме. Другой критик, В. Сербиненко (статья «Три века скитаний в мире утопии») находит у Стругацких другие грехи: антигуманизм, оправдание иезуитского лозунга «цель оправдывает средства», когда ради идеи можно пойти на контакт с чертом, дьяволом, интервентами… Третий критик, Ирина Васюченко (статья «Отвергнувшие воскресенье»), обнаруживает у Стругацких культ силы, жестокости, предостерегает юношество от чрезмерного доверия к Стругацким…
Статьи эти производят тягостное впечатление еще и потому, что две последние в серьезных и прогрессивных журналах (в майских номерах «Нового мира» и «Знамени» за 1989 год), и это неизбежно рождает недоуменные вопросы читателей, привыкших доверять этим изданиям. Спорить же с этими произведениями дозволенно-смелых критиков не хочется. Во-первых; потому что — как и их коллеги в не столь уж отдаленные времена — они не гнушаются передержками, искажением позиций авторов, приписыванием взглядов героев взглядам авторов; как в прежние «проработчики» Стругацких, нынешние критики плохо ориентируются в текстах (на «неточностях», имеющих принципиальное значение, их можно ловить неоднократно).
Во-вторых, к тому немногому верному, что есть в этих статьях, произведения Стругацких не имеют никакого отношения, их книги не годятся для примера отвлеченно-«демократическим» пассажам авторов-критиков.
Уж не будем, говорить о том, что глубоко порочен взгляд на писателей вне осознания их эволюции, развития, нельзя ранние их произведения искусственно подверстывать к позднейшим.
И, в-третьих. Есть, на мой взгляд, что-то нечестное в том, что умных и мужественных писателей критикуют за «недостаточную» прогрессивность люди, которые в минувшие годы решительно ничем не проявили своей приверженности к демократическим идеям: ни Й. Васюченко, ни В. Сербиненко не принадлежат к числу борцов с застоем (С. Плеханов же и в былые годы не принадлежал даже к числу «умеренных прогрессистов», всегда перевыполняя план по лояльности).
А ведь есть критики, которые и в те времена была смелы по-настоящему, которые и сейчас, пожалуй, имели бы моральное право критиковать тех же Стругацких.
Но у таких критиков, как я понимаю, претензий к Стругацким нет.
Более 800 000 книг и аудиокниг! 📚
Получи 2 месяца Литрес Подписки в подарок и наслаждайся неограниченным чтением
ПОЛУЧИТЬ ПОДАРОКЧитайте также
ПАМЯТИ А. Т. АВЕРЧЕНКО*
ПАМЯТИ А. Т. АВЕРЧЕНКО* Я хочу коснуться нескольких черт так внезапно закрывшего глаза Аркадия Аверченко, — тех черт, которые были знакомы лишь немногим, близко знавшим его и работавшим с ним лицам.Беспечный и легкомысленный весельчак, — так должны были представлять
«ПАМЯТИ ТВОЕЙ»*
«ПАМЯТИ ТВОЕЙ»* Раскрывая любую новую русскую книгу, невольно ищешь в ней отклика на то, что кровно близко нам всем: не посвящены ли ее страницы горестной и темной русской современности, угрюмому и ущемленному советскому быту, столь далекому и непонятному для нас сейчас,
Памяти прошлого
Памяти прошлого Не стучись ко мне в ночь бессонную, Не буди любовь схороненную, Мне твой образ чужд и язык твой нем, Я в гробу лежу, я затих совсем, Мысли ясные мглой окутались, Нити жизни все перепутались, И не знаю я, кто играет мной, Кто мне верный друг, кто мне враг
Памяти сестры
Памяти сестры 1. «Твой голос горячий остался в мире…» Твой голос горячий остался в мире, Волной круговой разошелся в эфире. …Сорвался камень, упал в глубину, Волна, не догнав, догоняет волну Кругами, всё дальше, кругами, всё шире… Твой голос поет далеко в эфире, Но так
Памяти В. Э. Вацуро
Памяти В. Э. Вацуро Уход Вадима Эразмовича Вацуро провел по ткани нашей общей жизни резкую разделительную черту. Теперь уже ясно, что русской гуманитарии никогда не быть такой, какой она некогда была. И дело здесь не в символике смены веков и тысячелетий. В сущности, его
ПАМЯТИ БЛОКА
ПАМЯТИ БЛОКА Потомки дадут Блоку окончательную оценку. Они разберут, что в нем было слабо, что сильно, и когда совершится над ним этот «суд истории», — последний человеческий суд, — будет выяснено, ошибался ли тот поэт, умный и осторожный человек, от которого мне пришлось
ПАМЯТИ ДОСТОЕВСКОГО
ПАМЯТИ ДОСТОЕВСКОГО Писатель оставляет после себя свое «творчество» – свои книги. В них он высказал или попытался высказать все лучшее, все самое важное и нужное, что было в его сознании. Казалось бы, – что нам его жизнь? Не все ли равно, был ли он счастлив, как обстояли его
ПАМЯТИ ПОПЛАВСКОГО
ПАМЯТИ ПОПЛАВСКОГО Когда пишешь о чем-либо важном, или, по крайней мере, о таком, что тебе кажется важным, постоянно возникает и мучает сомнение: удалось ли все сказать, удалось ли сказать так, чтобы поверили? Одно неточное слово может иногда подвести. Потом, перечитывая
Памяти Герцена
Памяти Герцена 6 апреля 2012 года Россия не отметила двухсотлетие великого русского писателя, публициста, философа, политического деятеля Александра Герцена.Я не оговорился. Юбилей этот мы не отметили. Были организованы какие-то выставки, в Россию любезно пригласили в
ПАМЯТИ БАЙРОНА
ПАМЯТИ БАЙРОНА Самыми разными людьми были высказаны пожелания получить некоторые сведения об отношениях, существовавших между безвременно почившим лордом Ноэлем Байроном и господином фон Гете; кратко об этом можно сказать следующее:Немецкий поэт до глубокой старости