Не о-любви-не-говори-о-ней-все-сказано
Не о-любви-не-говори-о-ней-все-сказано
Знаете, что я люблю? – Определить для себя место художественного произведения в выработанной для самого себя системе ценностей. Особенно – если я сразу чувствую, что смогу его определить, но сразу же и вижу, что с ходу не получается.
С рассказом «Что такое хорошо…» Светланы Колесниковой именно так и получилось.
Нет, не потому, что она применила прием умолчания героини своего рассказа (весь рассказ – внутренний монолог «я»-героини) о её непроходящем отчаянии по поводу безвременной смерти Миши. Мужа, видимо.
Есть так называемые инактуальные чувства… Как бы не проявляющие себя. Живет человек и как бы почти не вспоминает о своем горе. Радуется жизни. И живет себе. Но здесь не то.
«Я» у Колесниковой непрерывно играет сама с собой в игру «Хорошо». Живет героиня «на автомате». Собственно, не живет. Отживает. А делает вид, что живет. И это притом, что у нее есть дочь. Жить для дочери, видно, это не для нее.
Но что-то подозрительно: жила ли она для мужа, когда тот еще был?
Как-то подумалось, вполне вероятно, что она и тогда жила «на автомате». Просто тогда был не автомат «игра в хорошо», а автомат «как все».
И с точки зрения автора такой вот героини это еще хорошо, что с той случилось горе и дало автору самому задуматься, зачем кто живет.
Любит ли свою героиню Колесникова? – Любит. Но не за то же, за что любят ту окружающие – за хороший характер (результат мастерской игры в «Хорошо»):
«Дома непрерывающийся от радости моего присутствия телефон требует выдержки и терпения (а они в отличной форме после полугодового тренинга неработающим лифтом)».
Тут же экстрема. Ведь героине ж все до лампочки. Непрерывная хорошая мина при плохой игре. Сплошное лицемерие и самообман. Не за эту же отрицательную глубь автор наделил героиню таким мягким юмором!
Но настоящий художник и должен любить своего героя. Даже отрицательного. (Вспомните знаменитую любовь Гоголя к Хлестакову…)
«Я» Колесниковой, конечно, не «отрицательная» героиня. Но по своей глубинной сути та отрицает всю послеперестроечную жизнь. И вовсе не во имя того, что у жизни ДО было «стандартно просоветское лицо» возмутительной Липы лжесоциализма. Там хоть и была бессовестная афганская война, соответствующая Липе лжесоциализма, но раньше была и другая война. А главное, «были вера и смысл». Теперь же их нет:
«Кто-то проводил опрос у подростков 9 мая. Так никто не смог сказать, что это, собственно, за праздник».
Раньше «мои бабушки умерли в окружении любящих детей и внуков». Теперь же «возле мусорных баков роется бабулька из нашего подъезда». И умрет она, ясно, вне когдатошнего окружения родными.
Вот за что любит свою героиню Светлана Колесникова: за атеистический идеализм, за максимализм, за то, что героиня такая же, как автор, мне кажется.
А как же со священником, придумавшим игру в «Хорошо»? Как со всеми другими хорошими «нынешними» словами относительно Бога и церкви? Даже кончается рассказ ими…
Это тоже вежливый обман и благопристойное лицемерие героини. Дипломатия – язык врагов. А нынешний строй ей – враг. Так что можно дипломатничать. С ним и с читателями, в нем обитающими.
Истина – то, что в предпоследнем кусочке. (Весь рассказ из кусочков, как само разорванное сознание потерявшей себя – не только от смерти мужа – героини этак, кусочками, воплощено). И в том предпоследнем кусочке – о другой игре, знакомой героине с детства, – «между строк». О той игре (да нет! не игре, а на полном серьезе), которая стала «привычкой», в рассказе нет почти ни слова. Но к ней скрыто призывает сам рассказ Светланы Колесниковой. Мало кто «играл» в ту «игру» до перестройки и реставрации. Теперь – тем паче. Не до глубокого постижения искусства теперь людям. Но только то и есть черта настоящей жизни. И ей «я» осталась верна. Все остальное, негативное, даже смерть мужа, не сравнится с потрясениями от той «игры».
Кстати, хочу отвлечься и похвалить ее за Моцарта. Светлану Колесникову, а не ее героиню. Потому что, думаю, в этом месте автор целиком отдал своему герою своё сокровенное:
«…впервые я услышала тревогу в летящих искрящихся вальсах Моцарта. Впервые я услышала музыку «между строк». Это потрясло».
Очень мало кто слышит демонизм в музыке Моцарта. Мне из их числа известны лишь Пушкин (раз написал такую трагедию, как «Моцарт и Сальери»), Чичерин (раз написал о демонизме Моцарта), Рохлитц и Паумгартнер (судя по цитатам из них Чичерина) и, извиняюсь, я (осознавший после чтения Чичерина, что со мной было когда-то при первом слушании по радио музыки, которая оказалась началом 40-й симфонии Моцарта).
А уж тех, кто (в полном соответствии, между прочим, с выводом из психологической теории художественности Выготского) впрямую сказал о том, что в музыке есть что-то «между строк» – впрямую! – я не встречал пока вообще никогда. Лишь Борис Асафьев писал об этом, да и то – намеком.
Вот и рассказ Светланы Колесниковой надо, по-моему, читать «между строк». Помня, что то, о чем просто умолчали, это еще не то, что между строк.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.