Александр Иликаев «О сущности и назначении литературы» (тезисы)

Александр Иликаев

«О сущности и назначении литературы» (тезисы)

Просим заранее прощения у читателей за то, что поленились придать настоящим замечаниям развернутую форму. Думаем, нет нужды вводить в курс старой как мир проблемы: для чего существует литература? С какой целью люди читают книги: с целью одного лишь отвлечения от чреды серых будней, с целью самообразования, с целью одного голого эстетического наслаждения?..

Осознавая субъективность своих суждений по этому поводу, мы постарались, тем не менее, аргументировать их, исходя из собственного читательского опыта. И, здесь надо заметить, многие из вас согласятся, что художественную литературу мы читаем из удовольствия. К счастью или не к счастью наш мозг устроен таким образом, что он, в первую очередь, сочувствует, сопереживает, поддавшись чарующему обману искусства, но только в последнюю очередь внимает голосу разума и только уже насыщенный – может оценить причудливую игру звуков и красок.

* * *

Что такое литература? Литература – это письменная форма искусства, совокупность художественных произведений (поэзия, проза, драма). Что такое искусство? Искусство – это творческое отражение, воспроизведение действительности в художественных образах.

Искусство ради искусства, таким образом, невозможно, невозможна литература ради литературы, поскольку отражение реальности, другое дело – удачное или неудачное, тонкое или грубое, путанное или ясное, осознанное или неосознанное, и есть искусство. Но подчеркнем, речь идет о творческом отражении, в противовес, к примеру, отражению в исторической или этнографической литературе, целью которого является только правдивое отображение реальности без прикрас. В противном случае имеем скорее памятник художественной, а не научной литературы.

И что же отличает художника от ученого? Художник отражает окружающий его мир творчески, то есть свободно видоизменяет, препарирует исходный материал, смешивает при необходимости с другим исходным материалом и зачастую с уже обработанным кем-то материалом, теми же историками или же, что случается неизменно чаще, своими же собратьями по перу. Известно, какое влияние оказали романы Смоллетта на творчество Чарльза Диккенса. Классический же пример, роман Цвейга «Нетерпение сердца», написанный под явным впечатлением от повествовательной манеры Достоевского. Флобер, прежде чем начать новую книгу, перечитывал гору литературы. Успех первого гоголевского сборника был обеспечен не только живым необыкновенным талантом автора, но и его природной скрупулезностью в отображении деталей малороссийского быта, без которых, конечно, не было бы никакого таинственного Карло. Гоголь даже просил мать переслать ему в Петербург крестьянские костюмы для натурального представления, грубого представления той провинциальной реальности, которую он измыслил воссоздать уже по своему, по своему облагородить и одухотворить ее (вспомните хотя бы одних только зеленокудрых русалок!) в области фантастического.

Однако заманчиво предположить, что все это устарелая догма, что современное искусство не чета старому, что современная литература берется отображать не косную материю, пускай это, мол, делают физики, она берется отобразить уже отображенное, так называемый поток сознания. Но тогда выходит, что современная литература питается остатками с барского стола, что она настолько обессилела, что не может сделать иного вывода как вывода о напрасности жизни, о бессмысленности всех наших устремлений, и этот вывод ведь ожидаем без утомительных ссылок на глобальное потепление мозгов, закат извилин или что-то в этом роде. И не удивительно, почему невозможно читать писания таких горе-литераторов, и не удивительно, почему действительно способные молодые люди, выработавшие вполне оригинальный и ясный стиль, остроумные и наблюдательные от природы, губят себя, поддавшись ложной иллюзии прикосновения к высшей материи; но холодно-обжигающи горние выси – да, дышится легко, но эта легкость от пустоты. Какими бы красками не очаровывало бы наблюдателя северное сияние, какие бы чудные картины оно не рождало – нелепо пренебрегать всею глубиной небесного океана, всею его ширью и всем богатством его перламутровой палитры. И тогда, может быть, наблюдателю откроется не только одно северное сияние, но и сотни других атмосферных явлений.

Главное не творить с оглядкой на одно сияние, не творить, поддавшись коварному очарованию одних миражей. Творить надо смело, попытавшись не придавать определяющего значения моде. Вопреки устоявшемуся мифу абстрактное, лишенное прямой связи с действительностью, искусство было уже во времена палеолита. Очевидно, что оно возникло и развивалось первоначально в одном русле с искусством отображения окружающего мира и было скорее издержками ученичества; посмотрите, как начинают рисовать дети. Они начинают с попыток либо отображения чего-то ими увиденного в реальной жизни и, вместе с тем, с попыток подражания уже отображенному кем-то. Однако, в любом случае, прежде чем научиться управляться с кистью или ручкой, им придется испортить немало листов жалкими каракулями. Первобытным людям, понятно, виделось в этой мазне что-то мистическое, тем более что все древнее допещерное искусство представляло собой сплошное ученичество. Так вокруг прозаических каракулей создавался магический ореол.

Впрочем, мы не настолько самонадеянны, чтобы отрицать ограниченное, но потому и неповторимое очарование детского рисунка. Детский рисунок хорош своей чистой формой. В изобразительном искусстве пример примитивного орнамента – нанесенные неандертальцами пока еще в беспорядке точки и линии на каменные и костяные пластины. Первоначально, когда люди еще только учились у природы, когда абстрактное искусство не достигло своих высот даже на уровне орнамента, действительно, можно было говорить, что такой вот «детский» подход в известном смысле не был вторичным, способствовал развитию главной функции искусства – отображению окружающей действительности, совершенствованию художественных приемов. Однако ХХ в., кажется, поставил в этом периоде ученичества точку. Теперь абстракционизм только способ очищения от старого содержания искусства, но не само искусство в полном смысле этого слова, т. е. искусство явно вторичное.

Тоже в литературе. Люди учились слагать мифы, легенды, песни. Они шли от примитивных рассказов, от звукоподражательной поэтики к иносказаниям. Но и на этом пути было много ученичества, много неправильностей, неряшливостей. С изобретением письменности весь этот невольный абстракционизм полез на страницы первых летописаний, закрался в тексты религиозных гимнов, стал будоражить умы пытливых исследователей. Иные из современных литераторов чванятся сложностью своих текстов, в сердцах проклинают обывателя за его равнодушие к акробатическим упражнениям с отсылками к одному только автору известным подробностям. Ах, если бы только они были историками! Несмотря на то, что смысл большинства дошедших до нас древних текстов более или менее прозрачен (думается, современная массовая литература, в совокупном исчислении превышающая объемами и популярностью элитарную, тоже только одна и будет понятна нашим потомкам), есть и такие, о подлинном назначении которых можно только догадываться.

В заключении отметим: конечно, нельзя запретить людям обманывать себя и других, но наша потребность была сказать им об этом