Последний японский герой

Последний японский герой

Тут придется сделать некоторое отступление. По нынешнему времени у нас, в России, неплохо представляют себе историю средневековой Японии (более того: рискну предположить, что многие из "дорогих россиян" знают о Ёсицунэ и Ода Нобунага куда больше, чем о Василии Темном или Святополке Окаянном), равно как и новейший ее период — начиная с Русско-японской войны (кто из нас не водил перстами по карте на предмет "а вот если б Рождественский сюда, а Того сюда, то…"); но вот о Реставрации Мэйдзи сведения у нас бытуют (проверено многократно!) совершенно фантастические…Типа, так. Они там, на островах своих, сидят себе в позе лотоса по чайным домикам да танки-хокки пишут — и ни промышленности тебе, ни торговли путней, ну, короче, экономика на боку — типа как в Центральной Африке. И тут подруливает на большом линкоре коммодор Перри, из американской группировки, наводит главный калибр на ихнего бугра, в смысле сегуна, и вежливо так ему намекает: "Что ж это ты, братан, препятствуешь свободному обращению товаров и капитала? Не по понятиям! Ща мы тут на твоей территории пяток ларьков поставим и обменник". А тот, к-козлина, сегун в смысле, пальцевать вздумал. Ну, и заказали его долго ли… Нет, кроме шуток: масса народу на полном серьезе полагает пришедшее на смену сегунату Токугава императорское правление едва ли не марионеточным режимом, принесенным в страну на иностранных штыках — на манер всех этих Патриархов, коих Дядя Сэм в должный момент "поддержал парой стальных яиц со своего броненосца"!

Хрень, конечно. К тому времени все японские лидеры понимали, что даже Божественному Ветру — Камикадзе уже не под силу разметать европейские броненосные эскадры, как когда-то — флот Хубилая, а катана (даже работы самого Мурамасы) против винчестера — увы! — не канает; так что если страна не хочет разделить участь уже опущенных белыми варварами Индии и Китая, надо разворачивать индустриализацию на западный манер — и в темпе. А вот дальше начинались расхождения — хоть и тактического плана, но серьезные. Бакуфу умом-то понимало неизбежность реформ, но всячески их оттягивало, вполне обоснованно опасаясь социальных потрясений; во внешнеполитическом плане оно ориентировалось на Францию (и когда дело дошло-таки до гражданской войны, бакуфу исправно получало французскую военную помощь). Окружение же императора (самому Мэйдзи было в ту пору 15 лет, и никакой реальной роли в событиях, названных его именем, он не играл) настаивало на необходимости ускоренной, «шоковой» как мы сказали бы сейчас, вестернизации страны, ориентируясь при этом на Соединенные Штаты и Англию.

И вот здесь начинаются загадки, на которые известная мне литература не дает внятного ответа. Означенное "окружение императора", которое затем и сформировало, после победы в короткой гражданской войне, фантастически эффективное правительство — откуда оно, собственно говоря, взялось? Для страны, в которой возраст традиционно почитаем как критерий мудрости, все эти лидеры были невероятно, до неприличия, молоды — самому старшему из них (Сайго Такамори) было всего 43 года. В рамках существовавшей до того феодальной иерархии все они были "никто, а звать — никак": пара принцев игрушечного «двора» в Киото (Сандзе и Ивакура) плюс с десяток выходцев из нижних эшелонов самурайского сословия (так сказать, low-middle class), причем почти исключительно из так называемых «внешних» кланов, почитаемых в столице едва ли не за варваров.

Последнее вроде бы понятно: ведь именно самураи «внешних» кланов (прежде всего Тесю с крайнего запада Хонсю и Сацума с Кюсю), спокон веку бравировавшие своим роялизмом (просто в пику ненавистным им «выскочкам» Токугава), составили основу армии Императора в гражданской войне с бакуфу. Но!.. Революция 1867 года «официально» началась именно с подписания соглашения между представителями кланов Сацума и Тесю о необходимости восстановления в стране власти Императора; документ этот (в современной японской историографии его считают чем-то вреде американской "Декларации независимости") на непредвзятый взгляд весьма странен. Он начинается словами "Наша цель состоит в реставрации императорского правления и в осуществлении всех дел, при учете ситуации в мире (выделено мною — К.Е.), таким образом, чтобы последующим поколениям нечего было бы еще желать" (ну, хорошо хоть не — "Нынешнее поколение будет жить при коммунизме"…); далее необходимость реставрации обосновывается в чисто европейских юридических терминах, а заканчивается документ так: "Присутствие Суверена, которому только и пристало руководить страной, игнорировалось, — состояние, которого не найти ни в одной другой мировой державе (выделено мною — К.Е.). Мы должны, таким образом, реформировать нашу политическую систему, восстановить привязанность правительства к императорскому двору, собрать конференцию дайме и, в согласии друг с другом, трудиться ради поднятия престижа нации среди мировых держав (выделено мною — К.Е.). Только так мы можем утвердить незыблемый характер нашей империи."

Вот так. При учете ситуации в мире и ради поднятия престижа нации среди мировых держав… Вы можете себе представить текст, более противный всей традиционной системе ценностей японца? Кой ему хрен до мнения всех этих белых варваров, чтоб еще под него подлаживаться? Что это за дурацкие ссылки на "последующие поколения" — вместо обращения к духам предков? Где он и гири (в смысле — он и гири…), равно как аварэ, буси-но насакэ и все прочие самурайские добродетели, или хотя бы живой призыв юного Императора? Такой документ может, наверное, впечатлить столичного шалопая, начитавшегося европейских книжек (они уже появились на Островах), — но не простых и основательных рубак из провинциальных дворян. А ведь они знали, что, подписывая эту бумажку, совершают акт мятежа, со всеми отсюда вытекающими и чего ради? "престиж нации" — в те времена, небось, и слов-то таких по-японски не было. Но ведь подписали — и пошли воевать… Загадка.

Безумно интересный документ: не революционное воззвание, а какой-то пресс-релиз для иностранных посольств. На 17 строк программного текста — три (!) прямые апелляции к мнению заграничной княгини-Марьи-Алексевны: что ж она будет о нас говорить, если мы не… Воистину — квинтэссенция идеологии Мэйдзи: "Мы тоже хотим в ваш Общеевропейский дом!" А первое, что сделали мэйдзийские реформаторы, победив в гражданской войне — отбыли в годичную поездку по Европе и Америке ("миссия Ивакура"); отбыли едва ли не в полном составе, так что дома, "на хозяйстве", пришлось оставить специально созданное неофициальное временное правительство — случай, насколько я понимаю, беспрецедентный в мировой дипломатической практике. То есть — для нового руководства страны нет задачи приоритетнее, чем убедить цивилизованный Запад: "Смотрите, мы такие же как вы!" (цивилизованному Западу, впрочем, и в голову тогда не пришло считать "этих желтых макак, что слезли со своей пальмы" за людей: "миссия Ивакура" окончилась полной неудачей).

Как бы то ни было, окружение Императора добилось, чтобы вокруг их программы модернизации страны сплотились люди самых разных взглядов. Например, Сайго Такамори (о котором мы, собственно, и ведем рассказ) был традиционалист из традиционалистов, по нашим меркам — где-то вроде Солженицына. К роялистам-реформаторам он примкнул — бывают же такие ухмылки судьбы! — после "Кагосимской бомбардировки" 1863-го года. Тогда произошел инцидент, в ходе которого был убит некий британский подданный; англичане в ответ послали эскадру, которая превратила в руины порт Кагосима — родину Сайго (среди прочего был дотла разрушен и индустриальный центр Сюсэйкан, слава и гордость сацумских модернизаторов).

Когда твой родной город методично и безнаказанно разрушают пушки чужеземцев, все люди испытывают примерно одинаковые чувства — а вот практические выводы делают разные. Традиционалист Сайго, к примеру, решил для себя так: "Да, ребята — против лома нет приема. Окромя другого лома." Не знаю, с какими чувствами он спустя три года улыбался британскому министру сэру Паркесу, досконально вызубрив перед теми переговорами срочно разысканные для него два тома "Истории Англии" Маколея (ему тогда удалось внушить англичанам, что будущее Японии — в руках императорского двора, а бакуфу неспособно выполнять договоры с иностранными державами; та дипломатическая победа заметно укрепила положение роялистов). Но зато я берусь назвать точную дату, когда Сайго, обладай он способностью прозревать будущее, сказал бы: "Ну вот, сегодня цели Реставрации Мэйдзи достигнуты!" 15 февраля 1942-го, день, когда японская армия захватила остров-крепость Сингапур, который британцы высокомерно мнили неприступным…В том-то и дело, что лидеры Реставрации Мэйдзи были ортодоксальными западниками, но западничество их было не идеологическим, а сугубо прагматическим. Так что японцы вполне могли бы, по известной солдатской традиции, написать на корпусах бомб, сброшенных на Перл-Харбор: "Коммодору Перри: спасибо за все, что вы для нас сделали!"

…А потом победившие реформаторы обнаружили, что передовые западные технологии (ради которых они и заварили всю эту кашу) не могут быть вот так просто пересажены на японскую почву: к оружейным заводам и судоверфям прилагается масса всякой вроде-бы-мелочевки (ну, вроде того, что авторитет Книги выше авторитета Учителя), без чего они не заработают — а вот эта-то вроде-бы-мелочевка и вправду несовместима с японским духом. Но пути назад уже не было, и реформы быстро приняли такой оборот, который нашим героям-роялистам — голову наотруб! — в 1866-ом и в опиумном бреду бы не примерещился. Венцом тех реформ стало уничтожение самогО самурайского сословия, а финальной их точкой — императорский эдикт 1876 года, запрещавший экс-самураям ношение мечей. Вот на этом фоне и разыгрывается уже знакомый нам классический японский конфликт между Сайго Такамори и Окубо Тосимити.

Итак: школьные друзья, которые еще на заре туманной юности… так, кто там сказал: "Герцен и Огарев"?! Как бы то ни было, жизненные пути их и вправду сплелись неразрывно. Когда молодой чиновник Сайго был отправлен в ссылку, Окубо, ходатайствуя за друга перед правителем Сацума, пригрозил, что сделает харакири; Сайго вернули, карьера Окубо рухнула. В войну оба ключевые фигуры партии Императора: Сайго сражается (именно под его командованием четырехтысячное ополчение роялистов разбило в решающем сражении двадцатитысячную правительственную армию — что и привело к официальной капитуляции ставки бакуфу в замке Эдо), Окубо ведает обеспечением (кстати, это именно он исхитрился добыть для Сайго ту "Историю Англии"). После победы находящийся в зените славы и популярности Сайго отвергает все почести, включая пожалованный ему Императором придворный ранг, и возвращается домой, в Кагосима, где наслаждается тихим полумонашеским существованием… Но не тут-то было: два года спустя в его дом нагрянула правительственная депутация во главе с Окубо — "Надо, Федя!"; Сайго позволяет себя уговорить и, скрепя сердце, отбывает в столицу, чтобы принять пост канцлера и главнокомандующего вооруженными силами.

С этого момента между друзьями возникает трещина, стремительно разрастающаяся в пропасть. То, что застает Сайго в столице, превосходит худшие его ожидания: французская Директория, постперестроечная Россия периоды "Большого Хапка" неприглядны повсюду, и Япония — никакое тут не исключение. Купающиеся в роскоши нувориши, коррумпированные чиновники, правительственная администрация, сросшаяся с «Мицуи» и прочими дзайбацу до состояния сиамских близнецов… Безжалостный прагматик Окубо, своеобразный гибрид Столыпина и Чубайса, железной рукой проводит свою политику "укрепление армии через обогащение страны": отныне Япония нуждается в олигархах, самураи же списаны как бесполезный балласт. С 1872 года армия начинает формироваться на основе всеобщей воинской повинности, и существование отдельного военного сословия становится нелепым анахронизмом. В бессильном гневе наблюдает Сайго, как десятки и сотни тысяч людей ("цвет нации!") лишаются не только источника существования, но и — что для японца несравненно важнее — его смысла; дальнейшая судьба выброшенных на обочину жизни самураев никого в правительстве, похоже, не волнует.

Неспособный помешать подобному развитию событий, Сайго уходит в отставку и вторично возвращается домой, в Кагосима. По стране между тем прокатывается целый ряд самурайских и крестьянских восстаний (спохватились по благословенным старым временам!). Сайго — ортодоксальный конфуцианец, для которого идеалы лояльности святы — подобных действий не одобряет, но когда в 1877 году восстает его родной клан Сацумо, он оказывается против воли втянут в это безнадежное предприятие. Дальше — шаг по шагу — обстоятельства принуждают отставного генерала возглавить войско мятежников. Ну и наконец последняя битва; сцена выдержана в классической эстетике: самураи против солдат новой, регулярной армии, фамильные мечи против магазинных винтовок… После того, как Сайго совершил харакири, среди традиционалистов не осталось сколь-нибудь авторитетных фигур, способных стать "центром кристаллизации" нового мятежа, и Япония дальше не знала правых путчей аж до 1930 года.

Друзья-враги обрели в итоге каждый свое, в строгом соответствии с каноном: Сайго — хоганбиики, Окубо — возможность беспрепятственно вершить политику "укрепление армии через обогащение страны".

…Интересно, какой гениальный Мастер срежиссировал этот спектакль, превратив текущую реальность Реставрации Мэйдзи в декорацию, единственное назначение которой — служить фоном для эпической истории последнего истинно японского героя? При этом режиссер даже и не пытается придать сюжету своей пьесы черты реалистичности — напротив! Противостояние Сайго и Окубо демонстративно, вызывающе архетипично — и именно эта архетипичность оказывается единственно надежным якорем для зрителя-японца, потерявшего самого себя в бушующем море Смутного Времени Мэйдзи. Социотерапевтический эффект пьесы был колоссален; именно та самоотдача, с которой отыграли свои роли главные исполнители — Сайго (Герой) и Окубо (Антигерой) — и спасла тогда японцев от потери национальной идентичности. Действительно гениально и по замыслу, и по исполнению!

Дальше, к сожалению, дело перешло в руки Подмастерьев, лишенных не то что гениальности Мастера, но элементарного вкуса. Японский трагический герой по определению не вправе рассчитывать ни на что, кроме хоганбиики, однако император Мэйдзи торопливо устраивает полную реабилитацию Великого Сайго, чем нарушает не только законы жанра, но и законы страны (генерал, как ни крути, совершил государственную измену), а самое главное — невольно наводит на мысли о невсамделишности, срежиссированности происшедшего. Ну, а уж посмертное повышение придворного ранга Сайго до третьего, полагавшегося только высшей аристократии (при жизни же тот, напомню, вообще отверг пожалованный ему ранг), — это просто черный юмор из того же ряда, что посмертное присвоение Высоцкому звания Народного артиста России. Скомкали Подмастерья и линию антигероя. По канону Окубо просто обязан был бы дожить до триумфа своей политики — победы над Россией в 1905 году, оставшись, невзирая на это, в глазах японцев лишь темной тенью за плечом благородного Сайго — но нет. Спустя некоторое время он был убит на улице фанатиками-самураями (из числа тех клоунов, что полагали даже телеграф осквернением родной земли и оттого, беседуя близ линий электропередач, прикрывали головы специальными белыми веерами). Что ж, новое время — новые песни… Понятно, отчего тот герой — последний.

Меня же во всей этой истории более всего занимает вот что: интересно, это Юлия Латынина использовала в своем блистательном «Инсайдере» историю Сайго и Окубо, или наоборот — тот неведомый Режиссер эпохи Мэйдзи взял в качестве литературной основы для своего сценария латынинское повествование о том, как благородный террорист и коррумпировнный прагматик, играя на пару, круто кинули совсем уж было схарчившую их родину Заморскую Сверхдержаву? Логичнее, конечно, предположить что и Латынина, и Режиссер просто имели дело с одним и тем же объективно существующим информационным объектом, что открывается людям, когда их страна попадает в сходные обстоятельства однако я не могу исключить и прямое заимствование японцами информационных объектов из будущего…

А что тут такого? — это ж ЯПОНЦЫ! Эти еще и не такое могут. Ну вот, например…