Кладбищенское беспокойство
Кладбищенское беспокойство
Маша Трауб. Я никому ничего не должна: Роман. М.: Эксмо
Главная героиня книги, учительница Александра Ивановна, вот-вот умрет: она весит 45 килограммов, ест через силу, почти ничего не видит, с трудом ходит и, кстати, одна нога у нее короче другой на два сантиметра. За героиней ухаживает, преодолевая отвращение, ее бывшая ученица Лена — неопрятная, тусклая, «обабившаяся раньше времени», махнувшая на себя рукой тетка с «тягучим до омерзения» голосом. Ученица гордится своим моральным подвигом, а Александра Ивановна благодетельницу презирает, уподобляя ее «мухе, которую невозможно прихлопнуть». Учительница все еще отлично помнит, как однажды девочка Леночка накатала на нее анонимный донос…
Экс-журналистка Мария Киселева, взявшая псевдоним Маша Трауб, сочинила уже несколько романов, но по степени мрачности рецензируемая книга оставляет все предыдущие далеко позади. Здесь у Маши едва ли не все персонажи, — люди с червоточинкой, трагической судьбой или хотя бы с многотомным анамнезом. Вот бывшая школьная математичка Галина Викторовна, похожая на покойницу, — «невероятно худая, с впалыми щеками и пустыми глазницами», вот медсестра — «алкоголичка», «некрасивая, больная, бледная, затюканная», вот мальчик Стас — родился недоношенным, страдал шизофренией и покончил с собой, бросившись с балкона, а это слабоумный Сережа с диагнозами «энцефалопатия» и «энурез». По ходу сюжета подхалим Женя («глаза масленые, улыбочка мерзкая»), любимый ученик знаменитого хирурга, прирежет своего учителя на операционном столе. Правда, не до смерти: профессора окончательно отправит на тот свет уже упомянутая медсестра — «пьяная, мятая, дурная и отвратительная». И вокруг гроба будут толпиться «незнакомые, дурно пахнущие и уже нетрезвые люди».
Эпиграфом к роману могла бы стать цитата из него же: «Люди плохие. Злые и завистливые. На грамм хорошего отвесят килограмм дерьма». С чего, например, начинается знакомство читателя с учителем Андреем Сергеевичем, возлюбленным Александры Ивановны? С того, что он «никогда не мог нормально слить воду в унитазе». Будьте уверены, это неспроста: душою персонаж так же нечист, как и унитаз. Вскоре выяснится, что учитель — еще и вор, и альфонс, и предатель, и равнодушная скотина; и недаром один его ученик спился, «другой сел в тюрьму, третий покончил жизнь самоубийством».
Справедливости ради заметим, что с учениками не везет не только Андрею Сергеевичу, но и другим педагогам. Если, скажем, мальчик Вова был хотя бы «яркий, талантливый», но «гадкий внутри», то в прочих юных гадах нет ни яркости, ни таланта: Алеша «был ленивым наглым хамом», Паша «был бестолочью, лентяем и хамом». И т. д. В романе случится еще много скверного: девочка сожжет себе лицо, сорокалетняя дама нырнет с теплохода в набежавшую волну, бабушка потеряет смысл жизни, а Александра Ивановна спасет от спецшколы юного Сережу (того, с энурезом) себе же на беду: как только малютка подрастет, он попытается заграбастать квартиру спасительницы…
Стартовый пятнадцатитысячный тираж книги не столь велик, как у Дарьи Донцовой, но и не мал. В конце концов, программа-максимум «Эксмо» — подгрести всех, кого можно. Сегодня книжный гигант выпускает свою литературу для каждой аудитории: для правых и левых, геев и гомофобов, эстетов и домохозяек, нудистов и мазохистов. По сути, Маша Трауб — Донцова навыворот: если по страницам книг «безоглядной оптимистки» носятся улыбчивые поролоновые манекены, то манекены профессиональной пессимистки Маши выкрашены в черное и еле ползают, и не зря выбранный псевдоним «Трауб» фонетически близок к словам «траур», «труп» и «гроб». Для этой разновидности женской прозы характерны сюжеты «на грани нервного срыва» и ежестраничное стирание граней между нормой и клиникой, бытом и босховским кошмаром. Что ж, у сторонников тезиса «люди — гады, жизнь — дерьмо, всему кранты» тоже должен быть свой сегмент литературы. «Мать слегла. Врачи определили полиомиелит, потерю памяти, тахикардию с перемежающейся экстрасистолой, хронический гастрит, чесотку и энцефалопатический синдром…»
Ой, извините, ошибочка вышла: последняя цитата — не из Машиного романа, а из «Красной Пашечки» — знаменитой пародии Александра Иванова на душещипательные дамские сочинения ныне забытой Людмилы Уваровой. Однако не вина рецензента, если патопсихологическая проза Маши Трауб сама по себе тяготеет к пародии. Тем более что читатели, которым предназначена эта кладбищенская литература, едва ли заметят подвох.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.