Живые и мертвые, том последний

Живые и мертвые, том последний

Уильям Тенн. Вплоть до последнего мертвеца. В авторском сборнике «Плоскоглазое чудовище». Киев: Альтерпресс («Зал славы всемирной фантастики»)

Нашим негоциантам вечно не хватает фантазии. Выменять новенькую боеголовку на ящик «Наполеона» польского разлива – вот наш потолок. Небезызвестный Чичиков остался в дураках именно потому, что играл мелко, без исторической перспективы. В знаменитом споре с Коробочкой по поводу мертвых душ Павел Иванович представал перед читателем всего лишь копеечным авантюристом, замыслившим тривиальный обман государства: заложив пустые бумажки в опекунский совет и выручив кое-какие деньжата, герой намеревался быстренько конвертировать их в СКВ и сбежать на Канары. «Кто же станет покупать их? – разглагольствовал Чичиков, имея в виду покойников. – Ну какое употребление он может из них сделать?.. Воробьев разве пугать в вашем огороде?..» «А может, в хозяйстве-то как-нибудь под случай понадобятся...» – предполагала осторожная Коробочка и была, разумеется, кругом права.

Мысль о том, что идеальная армия должна состоять из уже мертвых солдат, была рождена давным-давно и в разных своих проявлениях оказалась запечатлена в массовом сознании. «Мертвые сраму не имут», «мертвые молчат», «мертвым не больно», «мертвые не потеют», «хороший индеец – мертвый индеец» – вариации вербального воплощения данной идеи многочисленны. Четче всего упомянутый тезис был выражен в строках популярной песни знаменитого барда – о том, что «покойники, бывшие люди, – смелые люди и нам не чета». Писатели-фантасты начиная с Мэри Шелли так или иначе пестовали эту идею, хотя им долго недоставало размаха. Чудовище Франкенштейна, возможно, и радо было бы маршировать строем, однако физически не могло это делать, поскольку присутствовало на свете в единственном экземпляре. Вампиры, зомби, кадавры всех расцветок в произведениях фантастов были скорее героями-одиночками, нежели представителями организованной силы. Даже голливудские «зловещие мертвецы», несмотря на их многочисленность, оказывались крайне пестрым воинством. Максимум, что из них можно было бы сколотить, – это партизанский отряд, который нападал бы на патрули оккупантов и сеял панику в тыловых гарнизонах.

В американском научно-фантастическом кинематографе идея создания более или менее регулярного подразделения из покойников реализована относительно недавно в фильме про универсального солдата, где Жан-Клод талантливо изображал хладный труп. В НФ-литературе, однако, приоритет принадлежит Уильяму Тенну, который первый догадался не заниматься партизанщиной, дать мертвецам устав, построить их в ряды и повести сражаться за то же самое, за что они уже успели разок отдать свои жизни. В рассказе «Вплоть до последнего мертвеца», впервые опубликованном ровно три десятилетия назад, писатель вдохнул буквальный смысл в словосочетание «пушечное мясо». По сюжету произведения, экипажи космических кораблей для межзвездных войн полностью – за исключением командира – формировались из бывших людей. Будь на месте Тенна какой-нибудь рядовой фантаст-баталист, он ограничился бы смачными описаниями боевых действий, бесконечных во времени и пространстве, в ходе которых мертвецы воюют с мертвецами, подвергаются реанимации в специальных боксах и снова идут в атаку. Однако Тенна в данном случае интересовали проблемы чисто психологического свойства. Что удерживает любую армию от деструкции? Дисциплина. Чем поддерживается дисциплина? Определенными мерами воздействия на военнослужащих. Но в случае со спецконтингентом, состоящим из одних покойников, меры физического воздействия невозможны: люди уже мертвы (некоторые – неоднократно), терять им нечего. Соответственно и пропагандистская риторика лишается смысла. Человек, уже погибший за самые высшие, самые благородные идеи, после смерти имеет полное право охладеть к идеалу, во имя которого расстался с жизнью. Кроме того, большинство земных благ мертвецам, увы, недоступно. В этом плане бракосочетание мертвеца, описанное Василием Жуковским в поэме «Светлана», носит чисто символический характер. Ибо в отличие от еще живых усопшие лишены способности к репродуцированию.

Последнее из названных обстоятельств становится ключевым в рассказе Уильяма Тенна. Экипаж из покойников готовится поднять бунт против живого отца-командира, поскольку тот-де может наслаждаться радостями жизни, а его подчиненные – отнюдь. Ситуация выглядит неразрешимой, и выход из положения, придуманный хитроумным фантастом, является литературным фокусом, но не практическим рецептом.

В финале рассказа Тенна обстановку разряжает только чистосердечное признание отца-командира в кругу подчиненных – о том, что он и сам, между прочим, старый импотент. Поскольку еще в незапамятные годы попал под облучение.

Более чем сомнительный хеппи-энд рассказа помогает, однако, всем нам понять, отчего же – при безграничных возможностях современной военной науки и острой нужде в пушечном мясе – фантастическая идея до сих пор не осуществлена у нас на практике. Слишком мала вероятность того, что воинство покойников, обиженных службой еще при жизни, будет послушным и вновь согласится погибать. К тому же, несмотря на все возрастающие ряды армии погибших, еще никто из военного начальства публично не признался в собственной импотенции.

1995