Ода «Очагу»
Ода «Очагу»
Ведь если вдуматься, то люди,
в сущности, тоже, может быть,
пожалуй, со всеми оговорками,
заслужив ают тщательного ухода.
Евгений Шварц.
«Дракон»
К школе, к проблемам образования имеет отношение — так или иначе — каждый из нас. Мы и сами учились когда-то (или продолжаем учиться), и дети наши учились-учатся, а кое-кто уже и с внуками заново входит в удивительную, вечно новую страну под названием Школа. Поэтому вопросы, которые мы задаём школе, — самые жгучие. Школьные беды и неприятности — вопиют. Радости — восхищают и вдохновляют. А произведения, которые создаются учителями и детьми как бы изнутри Школы и о ней, всегда находят благодарных читателей. В разные годы в нашем журнале появлялись эссе, статьи, документальные повести и даже фрагменты уроков, напрямую связанные с педагогическими инновациями. Одна из них — проект Школы диалога культур В. С. Библера. Сегодня, спустя почти тридцать лет с начала его теоретической разработки, последователи Библера подчёркивают, что шдк не только не удалось реализовать в полном объёме ни в одном образовательном учреждении, но даже отдалённые подступы к ней оказались весьма и весьма сомнительными. что ж! такова, наверное, судьба большинства великих идей! Они светят мечтателям для того, чтобы жизнь не стояла не месте, а уж какие факты возникают там, куда падают — хотя бы косвенно — их живительные лучи, — дело интерпретаторов и суровых менеджеров.
Диалогическое образование, возникшее в перекрестье множества таких лучей, в том числе и би-блеровской ШДК, в последние десятилетия активно набирает обороты. Многие воспринимают его как альтернативу, с одной стороны, скучной казарменной авторитарной педагогике, которою воспитано в массе своей нынешнее старшее поколение, с другой, — общеобразовательным заведениям, ориентирующимся на американскую традицию, — минимум знаний, вообще — любого давления, максимум свободы для играющих детей. Можно ли найти золотую середину? Делается ли что-нибудь в этом направлении? Есть ли успехи? Вероятно, ответы на эти вопросы — в практике конкретных школ. Одну из них, харьковскую гимназию «Очаг», мы пригласили на страницы «Синей тетради».
Очаг — известное слово в нашем городе. «Очаг» — это гимназия в Харькове.
Об «Очаге» можно столько разного услышать.
Выпускник наш рассказывает: «Преподаватель в институте на истории культуры говорит: было такое дело — Эдип. Все сразу: не, не знаем, не слышали. Я говорю: знаю. И потом с преподом о роке и судьбе спорили даже после пары, на улице, пили, курили и спорили».
Ну что ж, приятно: наши дети обучены о роке и судьбе поспорить.
Тётя в городском автобусе, проверяющая билеты: «Вы в «Очаге» работаете? Они у вас там все вундеркинды (с иронией). Кто учиться не хочет, из всех школ повыгоняли, к вам идёт».
Ну что ж, обидно. Есть ли правда в её словах?
«Очаг», с одной стороны — аббревиатура, расшифровывается так: общеобразовательная частная гимназия. С другой стороны, важно прямое значение этого слова: тёплое и объединяющее, — и оно-то бросает отсвет на всё, чего ни есть в «Очаге».
Мастером такой игры: прямое значение, переносное, буквы, звуки, раскинутые для объятия руки. — был один из основателей гимназии детский поэт Вадим Александрович Левин. Но всё же название, наверное, основатели придумали вдвоём: Евгений Валентинович Медреш и Левин. Потом Левин уехал на житьё-бытьё в разные страны, а Ме-дреш остался директором на долгие годы жизни «Очага», которых на сегодня 17. Медреш остался хранителем, а может, скорее, созидателем духа «Очага», и этот дух есть главное.
На одном из выпускных вечеров дети выходили по одному на сцену и говорили: «Очаг» — это...» Говорили что-то своё, неожиданное, не известное другим. Один мальчик (Русик Борисов) вышел и несколько раз прокричал: «Очаг» — это свобода! «Очаг» — это свобода!»
В выпускных альбомах дети пишут, что им запомнилось за годы ученья. Им обычно запоминаются походы, праздники, необычные гости в школе, песни, которые они пели или сочиняли сами, а также невероятные проказы... А я помню их сочинения, необычные мысли, дискуссии. И каждый раз удивляюсь несовпадению наших воспоминаний. Я знаю, всё верно — они, дети, помнят в школе, грубо говоря, перемены; а я, учитель, люблю, грубо говоря, литературу; мне важны дети, литература и их встреча друг с другом. Вот эти встречи я и запоминаю.
А вот тут, когда Русик Борисов сказал, совпали моё и детское: да, «Очаг» — это свобода. Наверное, не случайно «Очаг» возник в 1992 году в свободной Украине.
Но важно разобраться, что за этим словом стоит. Как понимает эту свободу Русик, и как понимаю её, скажем, я.
У нас не принято орать на детей. Учителя, для которых это «не принято», неприемлемо, обычно в «Очаге» не задерживаются.
Но у нас не принято орать и на учителей. Ни директор, ни завучи орать не будут. Если у школы неприятности, совсем не обязательно, что их спустят по цепочке вниз, как это часто бывает в других заслуженных коллективах. Если учителю что-то нужно: какая-нибудь неведомая миру справка или невиданное одолжение — в «Очаге», скорее всего, администрация это сделает. И сама эта атмосфера: «можно всё, что возможно и не ущемляет других людей», — эта атмосфера часто идёт сверху вниз и доходит к детям.
Можно позвонить от секретаря? — Можно. У меня голова болит. Можно у вас в учительской чаю попить? — Можно. Можно пересдать эту контрольную? — Можно.
В редких случаях, когда я бываю в других школах, я удивляюсь сразу ощущению несвободы, «неочаговскости», униженности детей, родителей, учителей. Ждите за дверью, телефон не для детей, родителям до звонка быть на улице. Одни формы речи чего стоят!
Многие дети, прибитые в других школах учителями или жестокостью детей (с которой не могут справиться взрослые, или не хотят справляться), расцветают в «Очаге». Часто слышишь: я до «Очага» в три школы носа не показывал.
Бывает, что этот пьянящий воздух свободы, как профессору Плейшнеру из «Семнадцати мгновений весны», какому-то ребёнку не показан. Я-то думаю, что свобода хороша для человеческой особи в принципе, просто у этого ребёнка механизмы нарушены предыдущим дурным воспитанием.
А бывает, что механизмы нарушены у родителей. За последнее время я уже дважды видела, как родители забирают ребёнка из «Очага», приговаривая: «Слишком хорошо, слишком мягко, ему же потом жизнь жить у нас, в нашем мире».
Подразумевается: ребёнку-то жить в атмосфере житейского зла, несвободы, а вы его окружаете, грубо говоря, добром.
Я думаю: пока росток мал, его нужно поливать, беречь и окучивать, а уж окрепнув, став деревом, он сам выдержит засуху.
Не случайно, что в таком «Очаге» есть особый целостный гуманитарный курс, рассчитанный на несколько лет обучения. Это очень важная для меня составляющая жизни школы, о принципах курса и его воплощении — отдельно.
Сейчас вот о чём: мне кажется, что без этого курса на восемьдесят процентов «Очаг» был бы не собой, а уж на сто процентов этот курс может жить только в такой атмосфере, как воздух «Очага».
Недавно я была на курсах повышения квалификации учителей языка и литературы. Главное, на что жаловались учителя: дети не читают. А у нас читают. Не все и не всё, но главным образом — да, читают. И сочинения не качают из сети, а пишут сами.
Это достигается особыми педагогическими методами. И человеческими методами, которые тоже можно назвать педагогическими. В частности, заинтересованностью учителя и всего учебного сообщества детей в каждом ребёнке, в личностном, особенном, обоснованном, продуманном высказывании каждого ученика. В его особом собственном мнении. (Что ж, в этом тоже есть опасность. Учась в институте, наши дети часто жалуются: нас не слушают, никому не интересно, что мы думаем. А мы привыкли быть вам интересными).
Подростки, которым так важно засвидетельствовать своё присутствие в мире, могут высказать свои суждения о книгах, о героях (и, говоря о героях, косвенным образом — о себе), о жизни вообще, о стране своей, наконец.
Бывают «обломы» в нашей учительской жизни: не хватает педагогических средств, психологических знаний, иногда сил и времени, чтобы помочь ребёнку или просто-напросто справиться с ним. И если ребёнок мешает учиться и нормально жить в школе другим детям, мы его из «Очага» выгоняем. Но это бывает не так часто. Куда он пойдёт, горемыка?
Но я сейчас не об «обломах». Если бы их было слишком много, я бы в «Очаге» не работала. В конце концов, есть специальности и полегче. Я о радости.
Жил себе мальчик Вова в пятом классе. Ничего не мог сказать и написать. Отсутствовала речь — устная и письменная. Учителя знают: полстраницы пишутся одним предложением без знаков препинания, и мысль запутывается сама в себе и в своём синтаксисе.
Потихоньку у Вовы желание учиться появлялось, и книжки читать, и быть успешным. К десятому классу и речь письменная появилась. Честно говоря, такое бывает нечасто.
Мне нравится, что Вова надо мной подшучивает. Когда я ищу слова о произведении, Вова в паузе вставляет наше (Владимира Зиновьевича Осетинского и моё) выражение: «Как это сделано!» А я его называю «мой друг Вова».
Всё это возможно только при свободе учителя. Учитель готовит урок по своему плану и разумению, но очень чутко реагирует на высказывания детей и может свой план изменить на ходу. Для этого учитель должен сам не бояться того уровня свободы, который им же и задан, не бояться самых невероятных высказываний детей, а иметь собственное мнение о книге и, самое страшное, — о жизни.
К примеру, самые острые высказывания последних лет.
Вася Скакун. У Толстого гомосексуальные наклонности, а иначе, почему он пишет, что Николай Ростов в царя влюбился.
Сеня Дудинов. Достоевский — сопляк, не осмелился описать сцену изнасилования, и потому Свидригайлов отпустил Дуню.
Вова Виноградов. Как при Гоголе взяточничество было, так и сейчас есть, и нормально, все так живут, и только дети не понимают, что иначе нельзя.
Учитель не пугается, а выносит на обсуждение острые вопросы. В хорошо воспитанном учебном сообществе, привычном к чтению сложных книг, всегда найдутся интересные оппоненты.
Учитель обычной школы скажет: где я найду учебное время для этих ваших обсуждений? А я скажу: эти обсуждения важнее для понимания книг и желания детей читать книги, чем любое точное выполнение программы. И администрация «Очага» меня поймёт и не будет гнобить за нарушения.
Важно только, чтобы нарушения были не разгильдяйскими, а содержательными.
Для меня существенно то, что часто наши обсуждения книг касаются формы (как это сделано!) и не отделимого от неё смысла и часто выскакивают прямо в нынешнюю жизнь. «Наша страна — такая же, как при Гоголе, мы все отсюда уедем». «Никуда мы не уедем».
Но хочу ещё раз заметить: о жизни в связи с книгами говорят дети у любого хорошего учителя литературы, это множество раз проговорено, а у нас очень большое место дано обсуждению самого устройства литературного произведения, самой поэтики книги.
Недавно стояла в очереди в посольстве за Шенгенской визой. Люди стоят на улице, советуются, разговаривают. Один дядя сказал: «В нынешней Украине есть только олигархи и быдло, больше никого».
Себя он, естественно, причислил к быдлу, поскольку олигархи в очередях в посольства не стоят. (Во всяком случае, я ни одного не видела). Позиция удобная, ведь быдлу можно не задумываться, хорошо или плохо «оно» поступает.
Не знаю, станут ли наши ученики олигархами, но точно знаю, что они не станут считать себя быдлом.
Так что некто третий — не олигархи и не быдло — в нашей стране есть. Можно назвать его обычным человеком, можно — обычным интеллигентом. Именно его мы растим и воспитываем. И, как говорил Евгений Шварц, «ведь если вдуматься, люди заслуживают тщательного ухода». И наш ученик тоже заслуживает.