А. М. ГОРЬКИЙ И В. Г. КОРОЛЕНКО

А. М. ГОРЬКИЙ И В. Г. КОРОЛЕНКО

«С именем В. Г. Короленко у меня связано немало добрых воспоминаний», — так начинает A. М. Горький свой очерк «Из воспоминаний о B. Г. Короленко». Литературные связи, длительное личное общение, большая, продолжавшаяся в течение трех десятилетий переписка между Горьким и Короленко — все это оставило значительный след в истории русской литературы конца прошлого и первых десятилетий нынешнего столетия.

Знаменательна уже первая встреча молодого Горького с Короленко. В пору, когда Горький начинал свой литературный путь, Короленко был известным писателем и находился в расцвете творческих сил и таланта. Признанный большой художник, Короленко с искренним участием отнесся к ранним литературным опытам Горького и первым отметил, еще до появления рассказа Горького в печати, его литературное дарование. Как позднее говорил сам Горький: «Он был моим учителем недолго, но он был им, и это моя гордость по сей день».

Несмотря на различие идейного пути и неповторимый характер творчества каждого из писателей, Горький и Короленко были близки друг другу в понимании задач литературы и занимали общую позицию в борьбе с антидемократическими течениями буржуазного искусства. Важнейшие литературные и социальные вопросы затрагивает переписка писателей, а такой, например, документ, как письмо Короленко по поводу исключения Горького из числа почетных академиков, напечатанное в 1902 году в ленинской газете «Искра», является не только фактом писательской биографии, но и значительным документом эпохи.

Знакомство Горького и Короленко состоялось в 1889 году. «Приехав в Нижний Новгород, — рассказывает Горький, — не помню откуда, я узнал, что в городе этом живет писатель Короленко, недавно отбывший политическую ссылку в Сибири. Я уже читал рассказы, подписанные этим именем, и помню — они вызвали у меня впечатление новое, не согласное с тем, что я воспринял от литературы «народников»…

Двадцатилетний юноша принес известному писателю, о редакторском таланте которого впоследствии он упоминал неоднократно, свои первые литературные опыты — стихи и поэму «Песнь старого дуба». «Короленко, — вспоминал Горький, — первый сказал мне веские человечьи слова о значении формы, о красоте фразы, я был удивлен простой, понятной правдой этих слов и, слушая его, жутко почувствовал, что — писательство не легкое дело».

В литературной пробе начинающего писателя Короленко увидел не только недостатки. Читая стихи, он почувствовал ярко переданное настроение, что наводило на мысль о литературном даровании их автора. В глазах Короленко Горький бесспорно отличался от многих начинающих писат&лей, с которыми ему приходилось иметь дело. Все это нашло отражение в коротеньком отзыве Короленко, которым он сопроводил рукопись Горького. «По «Песне» трудно судить о Ваших способностях, — писал Короленко, — но, кажется, у Вас они есть. Напишите о чем–либо пережитом Вами и покажите мне. Я не ценитель стихов, Ваши показались мне непонятными, хотя отдельные строки есть сильные и яркие».

Как известно, весной 1891 года Горький ушел из Нижнего Новгорода, и его общение с Короленко на длительное время прервалось. Странствуя по югу России, Горький прошел донские степи, работал грузчиком в порту Ростова–на–Дону и в Одессе, жил с рыбаками на Днепропетровском лимане, работал на постройке шоссе Сухум — Новороссийск. «Я ушел из Нижнего, — вспоминал Горький, — и воротился туда года через три, обойдя Центральную Русь, Украину, побывав и пожив в Бессарабии, в Крыму, на Кавказе». В Нижний Новгород Горький вернулся уже автором напечатанного рассказа «Макар Чудра», которому суждено было начать писательскую биографию Максима Горького. Однако в ту пору Горькому понадобилось потратить немало сил, преодолеть много препятствий, пройти через ряд жестоких огорчений, чтобы «пробиться» в большую журнальную литературу.

По возвращении Горького в Нижний Новгород возобновились и его встречи с Короленко. Уже в мае 1893 года Короленко в письме к редактору журнала «Русское богатство».

Н. К. Михайловскому пишет: «Посылаю Вам при сем же еще два стихотворения некоего Пешкова… На сей раз и стихи и человек много интереснее: это самородок с несомненным литературным талантом, еще не совсем отыскавшим свою дорогу. Из присылаемых стихотворений— первое слабее по форме, но картина осмыслена и есть несомненная поэтическая струйка…» В 1893 году Горький напечатал несколько рассказов в газетах «Волжский вестник» и «Волгарь».

В течение двух–трех лет Короленко просмотрел такие рассказы и сказки Горького, как «Емельян Пиляй», «О рыбаке и фее», «Старуха Изергиль», «О чиже, который лгал, и о дятле — любителе истины», «Граф Нелепо и все тут», «На соли», «У моря», «Озорник», «Дед Архип и Ленька», «Челкаш», «Ошибка». Глубоко почувствовав яркий и самобытный талант Горького, Короленко тщательно следил за его выступлениями в поволжской печати, за каждым новым его произведением. «Я так рад, — писал Горький Короленко в апреле 1895 года, — что вы за мной посматриваете и не отказываетесь так хорошо и просто указать мне на мои ошибки». Для Короленко теперь уже не стоял вопрос— талантлив ли Горький? Короленко понимал, что автор «Старухи Изергиль» не нуждается в элементарной литературной помощи и наставническом руководстве. Имея в виду свои отношения с Горьким в этот период, Короленко в письме к Т. Н. Галапуре 2 декабря 1916 года писал: «Многие считают, что благодаря моему покровительству Горький стал писателем. Это басня. Он стал писателем благодаря большому таланту. Я только прочитывал (да и то не все) его первые рассказы и стихотворения и говорил свое мнение». Короленко действительно не прибегал к литературной правке рассказов Горького — в этом не было нужды. Но в пору работы Горького над созданием первых произведений мнение Короленко имело для него немаловажное значение. К литературным оценкам Короленко Горький был внимателен не только потому, что чувствовал в них доброжелательное отношение к себе, но прежде всего потому, что они не расходились с его взглядами и утверждали именно те стороны его творчества, которым сам Горький придавал первостепенное значение.

Не соглашаясь с мнением редакции «Русского богатства» о рассказе «Ошибка», который был отвергнут народническим журналом, Горький в апреле 1895 года писал Короленко: «Я не верю в справедливость этого приговора, памятуя Ваш отзыв об «Ошибке» и будучи сам убежден в ее порядочности». Много лет спустя в статье к Собранию сочинений С. П. Подъячева Горький также упомянул, что оценкам В. Г. Короленко он верил. Напряженный интерес Горького к Короленко был вызван творчеством автора «Река играет», дававшим новое освещение народной жизни, которую стремилась монополизировать народническая беллетристика. Горькому была близка литературная позиция Короленко, изображавшего в своих рассказах живые, народные типы, лишенные народнической слащавости, предвзятости и догматизма. В то же время эти люди обладали героическим характером, отражавшим демократический протест масс против социального угнетения. «Теперь уже «героизм» в литературе, — писал Короленко в своем дневнике в 1888 году, — если и явится, то непременно «не из головы», если он и вырастет, то корни его будут не в одних учебниках политической экономии и не в трактатах об общине, а в той глубокой психической почве, где формируются вообще человеческие темпераменты, характеры и где логические взгляды, убеждения, чувства, личные склонности сливаются в одно психически неделимое целое, определяющее поступки и деятельность живого человека… И тогда из синтеза реализма с романтизмом возникнет новое направление художественной литературы». Горькому было близко и понимание Короленко литературы как эстетического орудия общественной борьбы. «Как ноги уносят человека, — писал Короленко в дневнике, — положим, от холода и тьмы к жилью и свету, так слово, искусство, литература — помогают человечеству в его движении от прошлого к будущему».

В свете этих взглядов Короленко понятен интерес, с каким он встретил такие рассказы Горького, как «Старуха Изергиль» и особенно «Челкаш». «Пишете вы очень своеобразно, — говорил Короленко Горькому. — Не слажено все у вас, шероховато, но — любопытно». Эта характеристика довольно полно передает отношение Короленко к ранним работам Горького. Короленко настойчиво боролся за сохранение своеобразной художественной струи и новаторского содержания творчества молодого писателя. Только искренней заинтересованностью, тонким пониманием того, что порой за отдельными недостатками формы таится громадная художественная сила, и желанием помочь можно объяснить ту горячую поддержку, которую оказывал Горькому Короленко, отстаивая его рассказы от огульных и лишенных убедительной аргументации нападок со стороны редакций газет и журналов либерально–народнического толка. Об этом свидетельствует не только переписка двух писателей, но и многочисленные обращения Короленко в редакции «Русских ведомостей» и «Русского богатства» с рекомендациями рассказов Горького к печати. Так, уже в письме к Михайловскому 30 мая 1893 года Короленко рекомендовал «Русскому богатству» принять два стихотворения Горького. «Это самородок с несомненным литературным талантом, еще не совсем отыскавшим свою дорогу». 14 ноября того же года Короленко в письме к редакционному работнику «Русских ведомостей» Саблину напоминает о рассказах Горького «Граф Нелепо и все тут» и «На соли». «Вот уже несколько месяцев прошло, — писал Короленко, — а рассказы не появляются, хотя, по–видимому, у вас не особенное богатство беллетристики. Автор — наш нижегородец, — и я буду тебе весьма благодарен за скорую справку и ответ: когда именно появятся эти рассказы». После сообщения Саблина о том, что рассказы не могут быть напечатаны, Короленко в короткой записке дружески писал Горькому: «Голубчик Алексей Максимович. Неприятное известие из «Русских ведомостей». Забегите на досуге, — потолкуем». Очевидно, Короленко не удовлетворил ответ редакции «Русских ведомостей». Не был согласен Короленко и с оценкой Михайловским рассказа Горького «Ошибка». «Рассказ написан сильно, — писал Короленко Горькому 15 апреля 1895 года, — и выдержан лучше многих других Ваших рассказов». Высказывая предположения о мотивах, по которым Михайловский отверг рассказ, Короленко прямо сказал Горькому: «Я все–таки бы рассказ напечатал». Короленко настойчиво продвигал в печать и «Старуху Изергиль». 4 октября 1894 года он писал тому же Саблину: «Редакция предубеждена против Пешкова. Это напрасно». 23 ноября 1894 года Короленко снова напоминает о «Старухе Изергиль»: «Я был бы глубоко благодарен за сообщение мне окончательного мнения о нем и решения его судьбы… Бедняга автор находится в обстоятельствах весьма печальных, к тому же рассказчик, по–моему, весьма изрядный, и мне кажется, что хорошо бы поддержать начинающего и несомненно способного молодого писателя». Известно, как восторженно отозвался Короленко о рассказе «Челкаш».

Однако рассказы Горького продолжали оставаться неприемлемыми для столичных журналов и газет. Редакции либеральных изданий относились к творчеству Горького как к «бессодержательному» и «бесцельному». «Русское богатство» вернуло Горькому рассказ «Ошибка», не объяснив даже причин отказа. Только после настойчивой просьбы Короленко Михайловский прислал отзыв на «Ошибку». В письме к Короленко он сообщил, что «рассказ кажется ему бесцельным, а психология двух сумасшедших произвольной». «Автор несомненно талантлив, — писал Михайловский, — сила есть, но в пустом пространстве размахивать руками, хотя бы и сильными, — нет смысла». Холодным, по существу недоброжелательным письмом откликнулся И. К. Михайловский и на рассказ Горького «Челкаш». «Вы прислали своего «Челкаша» для печати и мнения моего об нем, может быть, вовсе не желаете знать, — писал Михайловский Горькому. — Но я не могу ответить простым «да» или «нет», ввиду некоторых особенностей рассказа…» Михайловскому рассказ Горького показался «растянутым», содержащим «немало повторений». В особый упрек Горькому он ставит «отвлеченность» рассказа. «Гаврилу я себе представить не могу… — писал Михайловский, — не пахнут жизнью, «бытом» и все разговоры Гаврилы». Судя по письму Михайловского, рассказ принимался «Русским богатством» при условии «серьезных поправок» в духе народнических требований, и то обстоятельство, что он все же появился в печати без каких–либо редакционных исправлений, большая заслуга Короленко.

Отстаивая рассказы Горького от нападок Михайловского, Короленко понимал, конечно, по какой линии они идут. Творчество Горького наносило удары по народническим взглядам, и Михайловский, выступая против его рассказов, так же как и против Чехова, делал последние усилия повернуть литературу на либеральнонароднические пути. Короленко, творчество которого, в свою очередь, коренным образом расходилось с народническими требованиями, понимал всю несостоятельноть попыток Михайловского заставить Горького писать в духе «Русского богатства». Через несколько лет, учитывая огромную популярность Горького, Михайловский стал настойчиво добиваться его сотрудничества в «Русском богатстве», от которого, кстати сказать, отказался и Чехов. В письме к Короленко Михайловский ставил в связь отсутствие в журнале Горького и Чехова с тем, что Короленко не пожелал уговорить их сотрудничать в «Русском богатстве». Отвечая Михайловскому, Короленко 14 февраля 1902 года писал: «По моему мнению, отсутствие у нас Горького и Чехова объясняется многими обстоятельствами, посущественнее того, кто их приглашает. Я не думаю, чтобы мое приглашение было действительнее, чем Ваше».

В начале 1895 года, по совету Короленко, Горький переехал из Нижнего Новгорода в Самару и начал сотрудничать в «Самарской газете». Наряду с чисто литературными вопросами содержанием переписки между писателями становится теперь волновавший Горького вопрос «ведения газеты». В этот период переписка между писателями была особенно интенсивна. Оказавшись перед фактом редакционных дрязг и всякого рода провинциальных сплетен, понимая также, что его личные убеждения коренным образом расходятся с требованиями редактора, Горький нередко обращается за советом к Короленко не только как к знаменитому писателю, автору широко известных рассказов и очерков, но и авторитетному журналисту, немало поработавшему в провинциальной печати. «Короленко, — вспоминал Горький, — посылал мне письма, критикуя окаянную работу мою насмешливо, внушительно, строго, но — всегда дружески». Однако в понимании задач печати и ее общественной роли, а также в понимании некоторых общелитературных вопросов у Горького с Короленко имелись существенные расхождения.

За Короленко был большой опыт работы в провинциальной печати. Исключительный общественный резонанс имели его очерки «В голодный год», в которых он прямо указывал на крепостнические порядки России, как на причину повального обнищания крестьян. Как известно, реакционная печать усмотрела в этой книге Короленко прямой призыв к крестьянской революции. По собственному признанию писателя, им руководило «страстное желание вмешаться в жизнь, открыть форточку в затхлых помещениях, громко крикнуть, чтобы рассеять кошмарное молчание общества». Газетные выступления Короленко, основанные на частных фактах нижегородской жизни, имели, разумеется, большое общественное значение, так как вскрывали язвы буржуазно–дворянского правопорядка в целом. Но позиции, из которых исходил Короленко, определяя задачи публицистики, — будить самосознание общества, чтобы только в будущем решать вопросы социального переустройства, — не могли удовлетворить Горького. В его полемике с Короленко содержатся новые требования, которые в интересах революционной борьбы должны определить демократическое направление печати. В одном из своих фельетонов, напечатанных в «Самарской газете» в июне 1895 года («Несколько дней в роли редактора провинциальной газеты»), Горький пишет о незначительности и пошлости материала, составлявшего содержание газеты. Горький иронически указывает, что требование «быть ближе к жизни» ведет к тому, чтобы «защищать интересы обывателя», а задача газеты — «поддержать дух общества» означает, что «с печальными явлениями нужно обращаться осторожно и не часто рассказывать о них обществу, — это ведет к пессимизму». Горький ставил перед газетой задачи беспощадного разоблачения собственнического строя, «руковождения обществом», постановки новых революционных тем. Нужно, писал Горький в письме Короленко, чтобы газета «колотила по пустым башкам, как молот».

Не удовлетворяла Горького и среда, на которую ориентировалась «Самарская газета». «Дикая здешняя публика совершенно лишена веры во что–либо порядочное», — писал Горький Короленко 15 марта 1895 года. «Город мертвый — публика странная…» — отмечал он в одном из следующих писем.

Горький мечтал о более широкой аудитории для газеты и в своих фельетонах и очерках обращался не к обывателю, составлявшему обычный круг газетных подписчиков, а к демократическому читателю. По существу одобряя деятельность Горького в «Самарской газете», Короленко тем не менее не упускал случая указать ему на отсутствие «меры» и «сдержанности» в его фельетонах. «Нельзя противопоставлять себя обывательской среде», — пишет Короленко Горькому. «Вы что–то оскорбляете самарского обывателя», — снова напоминает он.

Короленко считал, что роль публициста, ставящего перед собой демократические задачи, можно выполнить в газете любого направления, лишь бы она не была реакционной. Горький же чувствовал себя в подобных условиях «квартирующим на раскаленной сковороде и вкушающим горячие угли» (из фельетона в «Самарской газете»). Это различие точек зрения в известной мере определяло и дальнейший путь Горького и Короленко: Горький связал свою публицистическую деятельность с революционной печатью рабочего класса, Короленко продолжал сотрудничать в буржуазных газетах и журналах, хотя и занимал там свое особое место демократического писателя.

В переписке Горького и Короленко имела место также полемика по поводу отношения к «замечательным личностям»; Непосредственной причиной для нее послужило появление в печати воспоминаний Михайловского о Некрасове. Горький откликнулся на эти воспоминания, содержащие попытки умалить значение Некрасова тенденциозным подбором бытовых фактов, резкой статьей в «Самарской газете».

В письмах к Горькому Короленко осторожно защищал Михайловского, пытаясь оправдать характер его воспоминаний тем, что ему неудобно было замалчивать широко известные факты жизни Некрасова. «Грязное белье писателя в руках публики, — не соглашался Горький с Короленко, — это ее возражения по существу против идей и деятельности его… Характер же наших «литературных воспоминаний» — на мой взгляд совершенно непорядочен. Вспоминающий то и дело кладет клейма на лбы покойников. Это бесполезно. Жизнь — справедлива в этом случае, она сама заклеймит кого нужно». Подобные мысли об умалении роли замечательной личности в буржуазной мемуаристике Горький высказал и позднее в связи с появлением воспоминаний о Чехове, также принижающих историческое значение великого писателя. «Скверно умирать для писателя, — писал в 1904 году Горький. — Всякая тля и плесень литературная тотчас же начинает чертить узоры на лице покойника».

Эта короткая полемика свидетельствует о различном подходе к литературным суждениям Михайловского. Для Горького они были вовсе неприемлемы, Короленко же относился к ним критически, но полностью их не отвергал. Горький с его безграничной верой в силу революционных идей, выступая против Михайловского, боролся за авторитет великого революционного поэта Некрасова, на которого посягала либеральная критика.

Расхождения Горького и Короленко по этому, казалось бы, частному вопросу почти десятилетием позднее снова обнаружились, уже на более широкой основе. В № 8 «Русского богатства» за 1904 год Короленко выступил с критическими замечаниями в связи с рассказом Горького «Человек», опубликованным в сборнике «Знание» за 1903 год. Не соглашаясь с «лирико–философской» концепцией «Человека», Короленко истолковал смысл этого рассказа — прославление разума, прославление великой всепобеждающей силы идей — как якобы лишенный демократичности и направленный против жизни. Короленко ошибочно толковал образ горьковского Человека, «свободного, гордого», идущего «впереди людей и выше жизни», как некий фантом, лишенный реальной связи с действительностью. Однако следует при этом вспомнить, что Короленко одобрительно отозвался о рассказе «Старуха Изергиль», в котором Данко также идет «впереди людей». Видимо, Короленко смущала другая сторона этого рассказа. «Биографу Горького, — писал Короленко, — придется отметить основной мотив «Человека»: прославление мысли и притом одной мысли как двигателя человечества по пути «вперед и выше». До сих пор, пожалуй, в произведениях г–на Горького можно было заметить скорее превознесение сильных непосредственных импульсов и темпераментов».

Таким образом, возражение Короленко как бы вытекало из не разрешенного им самим вопроса — найдена ли такая мысль, силой которой можно вести «человечество по пути вперед и выше»? Для Горького, стоявшего на позициях революционного марксизма, такая всеобъемлющая мысль, разрушающая устои старого мира и указывающая путь к созданию нового, реально существовала уже в те годы. «Я призван для того, — говорит горьковский Человек, — чтобы распутать узлы всех заблуждений и ошибок, связавшие запуганных людей в кровавый и противный ком животных, взаимно пожирающих друг друга!

Я создан Мыслию затем, чтобы опрокинуть, разрушить, растоптать все старое, все тесное и грязное, все злое, — и новое создать на выкованных мыслью незыблемых устоях свободы, красоты и — уваженья к людям!

— Непримиримый враг позорной нищеты людских желаний, хочу, чтоб каждый из людей был Человеком!»

Совершенно естественно, что так написал писатель, связавший свое творчество с революционной борьбой рабочего класса и безгранично веривший во всепобеждающую силу идей научного социализма. Короленко же исходил из позиций человека, для которого «создание великого образа коллективного человека» — дело неопределенного будущего. «Заслуга реалистов–художников состоит в изучении человека всюду, где он проявляется», — писал Короленко. Вот почему, видя заслугу Горького «в том, что он нашел черты человечности еще в одном темном и мало вскрытом до него закоулке жизни», Короленко отказывался признать Человека Горького с его концепцией революционной мысли.

Советское литературоведение отмечало известное сходство в характеристике героев, изображении сильной, противостоящей буржуазному миру личности в творчестве Короленко и ранних рассказах Горького. В дальнейшем, однако, пути писателей разошлись: произведения Горького стали первыми вехами социалистического реализма, тогда как Короленко до конца своих дней оставался на позициях этикогуманистического направления, характерного для передовой литературы 80–х годов.

Крупнейшее место в истории взаимоотношений Горького и Короленко занимает так называемый «академический инцидент». В 1901 году А. М. Горький был избран почетным академиком по разряду изящной словесности Академии наук. В числе «подавших голос» за Горького был и Короленко, избранный в состав почетных академиков несколько ранее. Однако царь отменил избрание Горького, причем сообщение об отмене его выборов было сделано от имени Академии наук. Получалось, что сами же академики, избравшие Горького, отменяли решение без какого–либо обсуждения этого вопроса. Такая ложь не могла не оскорбить Короленко. В апреле 1902 года Короленко приезжает в Петербург специально для того, чтобы добиться гласного обсуждения вопроса об отмене выборов Горького, и, испробовав все средства, которыми он располагал, 25 июля 1902 года демон стративно подает заявление о выходе из Академии наук. В этом заявлении Короленко писал: «Ввиду всего изложенного, то есть: что сделанным от имени Академии объявлением затронут вопрос, очень существенный для русской литературы и жизни, что ему придан характер коллективного акта, что моя совесть, как писателя, не может примириться с молчаливым признанием принадлежности мне взгляда, противоположного моему действительному убеждению, что, наконец, я не нахожу выхода из этого положения в пределах деятельности Академии, я вижу себя вынужденным сложить с себя нравственную ответственность за «объявление», оглашенное от имени Академии, в единственной доступной мне форме, то есть вместе с званием Почетного Академика. Поэтому, принося искреннюю признательность уважаемому учреждению, почтившему меня своим выбором, я прошу вместе с тем исключить меня из списков и более Почетным Академиком не числить».

Выступление Короленко с протестом против исключения Горького из состава почетных академиков, его открытая борьба с произволом властей, отменивших избрание всенародно признанного писателя, наконец его прямое и честное заявление и демонстративный уход из Академии наук — все это свидетельствует о глубоком понимании Короленко общественной роли А. М. Горького.

Подобное заявление подал и А. П. Чехов, к которому Короленко в мае 1902 года ездил в Ялту «для разговора об одном общем заявлении» (из воспоминаний В. Г. Короленко об А. П. Чехове).

Начиная с 1900 года, в связи с переездом Короленко в Полтаву, затем длительным пребыванием Горького за границей, исчезла возможность личного общения писателей, а переписка приняла в известной мере эпизодический характер, однако продолжалась она вплоть до 1921 года — последнего года жизни Короленко. Известно, что Короленко печатался в «Русском богатстве» и в силу целого ряда формальных причин был объявлен «издателем» этого журнала. Разумеется, Короленко не имел исключительного влияния на направление журнала и в своей литературной деятельности не руководствовался узкогрупповыми требованиями народнической редакции «Русского богатства». Обо всем этом отлично знал Горький, который никогда не смешивал Короленко с направлением «Русского богатства», понимая всю условность его связей с редакцией журнала и уже прямую фиктивность его положения в роли издателя этого журнала. Это не скрывал и сам Короленко. «Вы, вероятно, знаете, что издательство — это для меня чистая фикция, приносящая мне, однако, тысячи разнородных терзаний», — признавался Короленко в письме к Горькому от 14 марта 1902 года. Письма Короленко к Горькому, как и его письма к другим лицам, свободны от постановки каких–либо чисто народнических вопросов, связанных с догматизмом теоретиков народничества.

Отмечая 60–летие Короленко, «Рабочая правда» в 1913 году поместила статью о его литературной и общественной деятельности[37]. «Эта годовщина, — говорилось в газете, — далаповод всей мыслящей России приветствовать и чествовать любимого писателя». Газета указала на общественный пафос его творчества, на выдающееся значение его публицистической деятельности, в которой он «отдает свои силы на службу общественному движению».

Письма Короленко к Горькому характерны постановкой коренных общественных вопросов и свидетельствуют о глубоком интересе писателя–демократа к живым явлениям эпохи.

Переписка Горького и Короленко затрагивала важнейшие общественные и литературные события, которые глубоко волновали обоих писателей в период между двумя революциями. Прогрессивный писатель, по определению В. И. Ленина, Короленко был близок Горькому последовательной критикой и неустанным разоблачением язв собственнического строя, глубоким сочувствием освободительной борьбе народа. В 1910 году между писателями завязывается активная переписка по поводу «противосмертнической литературной демонстрации». Короленко предложил Горькому принять участие в такого рода «демонстрации», организуемой кадетской газетой «Речь». Хотя Короленко не считал себя единомышленником этой право–либеральной газеты (в письме он относит себя к «противникам» «речистов») и, как писал он, «в «Речи» не сотрудничал», но для данного случая допускал исключение, так как ему казалось, что «вопрос о смертной казни выходит за пределы наших споров». Горький взглянул на этот вопрос иначе. «Принять участие в протесте, организуемом «Речью», — не могу, — писал Горький. — Я думаю, видите ли, что все эти «речисты» и «вехисты» сами начнут вешать, дайте–ка им силу! Скорее в черта поверю, чем в искренность людей, которые вчера были нигилистами, а сегодня — оставаясь в душе таковыми же — притворяются не только верующими, а почти церковниками, вчера выдавали себя защитниками демократии, а ныне наименовались «оппозицией его величества»… Не соглашусь, что «вопрос о смертной казни выходит за пределы наших споров». Не выходит. Спор идет о бытии русского народа. Он не однажды еще превратится в смертную драку… Драться — но не до смерти? Мечта». Горький, таким образом, исходил из перспектив революционный борьбы, в которой какие–либо «союзы» с кадетами, как с врагами рабочего класса, считал недопустимыми. Короленко остался при своем мнении, но в то же время с достоинством оценил революционную позицию Горького. «Взгляд Ваш и Ваше настроение понимаю… — писал он Горькому. — Хотя Вы и не пошли на призыв, но я все–таки очень рад, что по этому поводу мы опять с Вами, дорогой Алексей Максимович, перемолвились словечком–другим. Может, это будет и не последний раз».

Придавая большое значение выступлениям Короленко с рядом статей против полицейского произвола царского правительства, Горький принимал меры к широкому распространению их не только в России, но и за рубежом. Имея в виду статью Короленко «Черты военного правосудия», Горький писал автору в октябре 1910 года: «Статья Ваша отправлена в Милан для издания на итальянском языке. Было бы хорошо, если б Вы сейчас же прислали два, три оттиска — необходимо послать в Англию, Германию, Францию». В мае 1913 года Горький обратился к Короленко с предложением принять участие в сборнике в честь Ив. Франко.

Горький считал необходимым широко распространить статью Короленко «Мариампольская измена», направленную против шовинистического угара, распространяемого реакционными кругами. Письма Короленко были созвучны настроению Горького предчувствием надвигающихся революционных событий, нетерпимым отношением к продажности и ренегатству буржуазной интеллигенции. Отвечая на очередные письма Горького, содержащие факты дикого разгула полицейщины и беспардонного ренегатства вчерашних либералов, Короленко 30 ноября 1916 года писал: «А мир представляется мне таким же, как в молодости, то есть смесью мрака и тьмы, добра и зла. И нужна сила, чтобы пробираться сквозь это разнообразие к тому, что считаешь светом. У меня ее может не хватить, но у мира хватает… Много мрака и гибели, но свет так же реален, как мрак, а жизнь реальна не менее смерти».

Группа писем Горького и Короленко связана с обсуждением совместных издательских мероприятий.

Вся переписка Горького и Короленко пронизана глубоким чувством взаимного уважения, любви и полного доверия. Писатели вверяли друг другу самые сокровенные мысли, душевные волнения. Так, потрясенный известием о смерти Льва Толстого, Горький пишет большое письмо Короленко, обращаясь именно к нему в те тяжелые минуты. «Не разъединенный мысленно с Вами», — писал Горький Короленко. Содержание этого письма составило значительную часть воспоминаний Горького о Толстом.

Письма Горького и Короленко, относящиеся к периоду 1917 года, отразили ошибочность взглядов Горького на процесс развития пролетарской революции. В дальнейшем сам Горький осудил свои ошибки и дал им правильное истолкование.

После смерти Короленко (25 декабря 1921 года) Горький переписывался с семьей покойного писателя — его женой, Евдокией Семеновной, и дочерьми, Софьей Владимировной и Натальей Владимировной. В этих письмах содержатся характеристики творчества Короленко, в том числе его дневников и писем, которые впервые были опубликованы после Великой Октябрьской социалистической революции; значительны высказывания Горького о Короленко как о писателе и человеке. «У меня к нему было чувство непоколебимого доверия, — писал Горький. — Я был дружен со многими литераторами, но ни один из них не мог внушить мне того чувства уважения, которое внушил В. Г. с первой моей встречи с ним».

Горькому принадлежит заслуга наиболее полного и глубокого истолкования творчества Короленко и его разносторонней общественной деятельности. По своему историко–литературному и художественному значению и по содержащемуся в них познавательному материалу воспоминания Горького о Короленко могут быть поставлены наравне с воспоминаниями Горького о Толстом и Чехове. Горький высоко оценивал Короленко как писателя–демократа, чья деятельность «разбудила дремавшее правосознание огромного количества русских людей».

В творчестве Короленко Горький видел прежде всего продолжение лучших традиций русской литературы. В одном из своих писем от 23 декабря 1910 года Горький, рекомендует своему адресату: «Почитайте о Глебе Успенском, Гаршине, Салтыкове, о Герцене, посмотрите на ныне живущего Короленко — первого и талантливейшего писателя теперь у нас». Называя Короленко в этом ряду, Горький подчеркивает его прямую связь с русской демократической литературой XIX века. Значение Короленко Горький видел в правдивом изображении народной жизни, в горячем сочувствии борьбе масс, в его личной борьбе с полицейским произволом. Горький высоко отзывался о деятельности Короленко, направленной в защиту национальных меньшинств, против погромной политики самодержавия. Имея в виду выступления Короленко в защиту крестьян–удмуртов, обвиненных царской полицией в ритуальных убийствах, Горький писал: «Мултанское жертвоприношение» вотяков — процесс не менее позорный, чем «дело Бейлиса», — принял бы еще более мрачный характер, если б В. Г. Короленко не вмешался в этот процесс и не заставил прессу обратить внимание на идиотское мракобесие самодержавной власти». В период, когда правительство пуришкевичей избрало «погромное средство»[38] для войны с народом и реакция разжигала национальную вражду, пытаясь этим погасить революционное движение масс, выступления Короленко, разоблачающие реакционную сущность «воинствующего национализма», имели громадное общественное значение.

Горький отмечал также роль Короленко в борьбе с реакционными формами буржуазного искусства. Определяя задачи прогрессивной литературы и борясь с попытками буржуазной критики умалить художественное значение Короленко, Горький в 1910 году писал: «А еще вот что надобно: выдвигать из тени В. Г. Короленко, как единственного писателя, способного занять место во челе литературы нашей… В то же время он и по таланту, не говоря о его общественных заслугах гражданского характера, — ныне первый… вообще сейчас хорошая статья о Короленке и общественно и литературно необходима».

В творчестве Короленко Горький увидел «новый подход к изображению народа», противоположный предвзятому народническому освещению жизни деревни. Особенно высоко он отзывался о рассказе «Река играет», который вызывал резкие возражения народнических теоретиков. Как пишет Горький, их «раздражал Тюлин… человек, несомненно, всем хорошо знакомый в жизни, но совершенно не похожий на обычного литературного мужичка, на Поликушку, дядю Миная и других излюбленных интеллигентом идеалистов, страстотерпцев, мучеников и правдолюбов, которыми литература густо населила нищие и грязные деревни». В образе Тюлина Горький отметил «огромную правду», типическое изображение русского крестьянина, способного преодолеть вековую апатию и в нужную минуту совершить подвиг. Горький писал: «…правда, сказанная образом Тюлина, — огромная правда, ибо в этой фигуре нам дан исторически верный тип великоруса — того человека, который ныне сорвался с крепких цепей мертвой старины и получил возможность строить жизнь по своей воле». Горький указывал также и на значение этого рассказа Короленко в дальнейшем развитии крестьянской темы в русской литературе конца XIX и начала XX века. «В художественной литературе, — — писал Горький в предисловии к Собранию сочинений С. П. Подъячева, — первый сказал о мужике новое и веское слово — В. Г. Короленко в рассказе «Река играет». «Без Тюлина невозможны «Мужики», «В овраге» Чехова», — указывает он в письме к К. Чуковскому. Большое значение имеют также замечания Горького о рассказе «Турчин и мы», об «Истории моего современника», наконец о публицистике Короленко. Касаясь рассказа «Турчин и мы», Горький в письме к А. Н. Тихонову от 5 июня 1913 года писал: «Это как раз та оценка славянского характера, которая сложилась у меня. Когда читал, то — местами— даже странно было: мои слова! Какой это умный и зоркий человек, В. Г. И так приятно читать его вещь среди разных Кондурашкиных…»

В 1910 году Горький получил от Короленко первую книгу «Истории моего современника». В ноябре того же года в письме к М. М. Коцюбинскому он восторженно отозвался о ней. «На каждой странице, — писал Горький, — чувствуешь умную, человечью улыбку много думавшей, много пережившей большой души». Горький выделил ее среди литературы эпохи реакции и указал черты, которыми повесть Короленко резко отличается от модернистской прозы буржуазных писателей. Идейному измельчанию и кичливому индивидуализму символистской литературы Горький противопоставляет «серьезный тон» «Истории моего современника», ее высокий общественный пафос. «Взял я превосходную эту книжку в руки и—перечитал ее еще раз, — писал Горький. — И буду читать часто, — нравится она мне все больше и серьезным своим тоном и этой мало знакомой современной нашей литературе солидной какой–то скромностью. Ничего кричащего, — все касается сердца. Голос — тихий, но ласковый и густой, настоящий человеческий голос».

«Прекрасными образцами публицистики» в русской литературе Горький называет «Бытовое явление» Короленко, его очерки о «самозванцах», о кишиневском погроме, Мултанском процессе.

В письмах к начинающим писателям Горький неоднократно указывал на язык Короленко как на образец русского литературного языка и ставил автора «Истории моего современника» в пример как знатока и мастера слова, вровень с Тургеневым, Лесковым и Чеховым.

Придавая большое значение популяризации творчества Короленко, Горький в письме в издательство «Асабегша» от 13 июля 1935 года указывал на необходимость «издать всю его беллетристику».

В 1926 году Горький, познакомившись с «Дневниками» Короленко, изданными незадолго до того, писал, обращаясь к Е. С. Короленко: «Ценная книга, очень красноречиво говорит об эпохе и — сколько в ней большой художник посеял таланта, сколько умного сердца в ней».

Переписка писателей, их высказывания друг о друге, воспоминания Горького о Короленко — все это живые документы эпохи, яркие свидетельства, запечатлевшие литературные связи родоначальника советской литературы и одного из крупнейших демократических писателей конца XIX и начала XX века.

1956