2) В природе языка лежит основной закон диалектики – взаимодействие материального и идеального

«Существование двух взаимопротиворечащих сторон (материального и идеального, – А.К.), их борьба и слияние в новую категорию составляют сущность диалектического движения» [Маркс, Энгельс т. 4:136]. «Так называемая объективная диалектика царит во всей природе, а так называемая субъективная диалектика, диалектическое мышление, есть только отражение господствующей во всей природе движения путём противоположностей…» [Маркс, Энгельс т. 20:526]. Центральным вопросом в диалектике языка является вопрос о взаимодействии материального и идеального. От его решения зависит освещение фундаментальных проблем теоретического языкознания.

Язык есть материально-идеальный феномен, его сущность состоит в синтезе противоположностей – материального (материя знака и внешний объект) и идеального (идеальное от материи знака, т.е. фонема и идеальное от материи внешнего предмета, т.е. понятие). Единство этих противоположностей и составляет сущность языка. Противоречие внутри того, что мы называем языком, и есть основное диалектическое противоречие. Эти противоположности исключают друг друга и с железной необходимостью предполагают друг друга, при элиминации одной из них исчезает их единство и, следовательно, сам объект.

Язык есть не только материальность звука, буквы и не только чистая бестелесность, т.е. идеальность мысли, но такая внемозговая материя звука и буквы (1), которая в мозгу превращается в её идеальный образ (2). Язык есть не только идеальный образ реального материального предмета (3), но и чувственный, материальный прообраз этой идеи в виде реального или мнимого предмета (4). Язык есть материально-идеальный симбиоз. Его сущность заключается в синтезе противоположностей: материального и идеального, т.е. двух материальных объектов в виде условного, произвольного знака, и связанного с ним реального предмета, а также двух идеальных образов этих двух материальных предметов. Именно это единство составляет сущность языка. Единство этих противоположностей является необходимым и достаточным основанием для того, чтобы язык стал достоянием человека и всего человеческого сообщества. Взаимодействие этих двух противоположностей в одном и том же знаке, т.е. между (1) и (2), с одной стороны, и между (3) и (4), с другой стороны, полностью подчиняется законам диалектики: противоположности исключают друг друга и с необходимостью предполагают друг друга. При элиминации одной из них, это единство, т.е. язык, уничтожается. Животные тоже издают звуки, соответствующие сиюминутной ситуации. Эти звуки остаются природной материей. Они не переходят в свою противоположность – в их идеальные образы, сами эти звуки остаются для них теми же звуками, воспринимаемые ими на уровне чувственного мышления, рефлекторно, инстинктивно.

Слово воспринимается в его материальной оболочке: сперва через звуковую, графическую материю (1), и затем через её идеальный образ в мозгу (2). В сознании слушающего и звуковая материя (1), и её идеальное представление в мозгу, фонема (2) исчезают, превращаясь в идеальный образ, значение, понятие (3) внешнего предмета (4). Это момент перехода материи знака в свою противоположность, в его идеальный образ, фонемный ряд (1 – » 2). Это также есть момент перехода чувственного материального предмета в его противоположность – к его идеальному, логическому образу (4 – » 3). Эти два перехода материи (знака и предмета) в их идеальные образы (фонемы и понятия) есть переход чувственного мышления в абстрактное. Переход абстрактного образа знаков, фонем в их материю (2 – » 1) а также переход абстрактных образов, понятий в реальные предметы (3 – » 4) есть переход абстрактного мышления в чувственное. Значение, понятие или идеальный образ, в свою очередь, воплощаясь в звуковую оболочку, материализуется, превращаясь в свою противоположность. Это момент перехода идеального в материальное. Их тождество состоит в том, что они через слияние друг с другом порождают целое – язык.

Каков механизм слияния фонемы (2) со значением, с понятием (3)? Звуковая материя языка порождается приказом мозга, сознанием через органы речи. Следовательно, звук рождается в сознании как его идея, как его логический образ, затем он отчуждается от говорящего, приобретая самостоятельное существование в виде звуков или букв. Значения как идеальное порождаются материальными нейронами мозга. Значение рождается в сознании и само по себе оно не отторжимо от сознания. Оно не может самостоятельно перейти в материю звука, освободиться от субъекта и дойти до ушей и, следовательно, до сознания слушающего.

Но в таком случае возникает вопрос: каким путём создаётся единство моментов, разъединённых качественно и локально? Иначе говоря, как рождается речь в звуковой и письменной форме и почему возможно её понимание? Ведь ни в звуке, ни в букве, как инородной материи, идеального нет. Мысль как идеальное не переходит ни в звук, ни в графему. И всё же она «передаётся», ибо существует «обмен» мыслями, взаимопонимание. Это объяснимо только тем, что материальное, не заключая в себе ни грана идеального, индуцирует у собеседника мысль такую же, как и у говорящего, или близкую к ней. Но это ещё не объясняет всей тайны передачи мысли. Ибо не раскрывает главного – нейрофизиологического взаимодействия материального и идеального: каким образом материальное звучание вызывает аналогичную мысль у собеседника.

Это можно объяснить также тем, что материя звука существует в языке не как природная материя, а именно в виде языковой, «дематериализованной материи», т.е. в специфически языковом качестве, в форме навязанной, изваянной идеальным, на основе ассоциативной устойчивой связи между звуком и предметом. Эта ассоциативная связь обнаруживается в членораздельности, дифференцированности звуков в их строгой морфологической и синтаксической организованности, в линейности. Качество и форма языкового звучания как бы несут в себе печать идеального, его следы, и не более, потому что идеальное принципиально неотторжимо от живого мозга. Это значит, что материя звуков как бы содержит в себе идеальное не в буквальном смысле, а в виде следов его ассоциативной деятельности. Идеальное существует в звучании своим ассоциативным отпечатком. Ассоциативные, психические следы или отпечатки идеального в звучании знаков есть основной признак их принадлежности к языку. Именно поэтому язык есть заранее общественно обусловленное и, следовательно, обязательное для всех единство идеального «звучания» (фонемы) и идеального «значения» (понятия). Этим идеальным, ассоциативным, следовым отпечатком значение слова нашло способ выйти наружу, в интерсубъектную область, и как бы остановиться здесь и застыть в звуке. Слово своей звуковой формой, неразрывно связанной ассоциативной связью с идеальным образом предмета, понятием, значением, находящимся в мозгу говорящего, возбуждает соответствующее понятие в сознании слушающего.

Таким образом, идеальное одновременно как бы отсутствует и присутствует в материи слова. Фактически же этого идеального в материи слов нет, оно в мозгу, оно «вложено» в материю слов идеальным мышлением, продуцируемого в нейронах мозга. Если бы материя звука не была связана с его идеальным образом в сознании, было бы невозможно понимать звучание (а также письменные знаки) как единицы языка. Но если бы идеальное находилось в звуках (буквах) языка, как утверждают некоторые языковые теории, то не существовало бы и проблемы понимания, ибо идеальное было бы адекватно звуку (букве) и полностью представлено в материи знака. Значит, язык был бы незнаковым и в самом себе содержал бы мысль. Возможность непонимания и недопонимания была бы исключена. Но в таком случае была бы исключена и сама возможность существования реального языка, он был бы заменён природными звуками и кляксами, чуждыми мозгу как внемозговые объекты.

Прямое взаимодействие материи знака (1) и идеального знака (2) как продукта мозга в самом знаке невозможно, потому что эти чувственные и абстрактные формы мысли, во-первых, локализованы в разных местах (материя в слове, идеальное в мозгу) и, во-вторых, имеют принципиальное качественное различие. Необходимо среди них опосредование, какое-то посредствующее, промежуточное звено, чтобы их объединить. Противоположности между идеальным образом материального знака (2) и идеальным образом внешнего предмета (3) превращаются в их тождество. Поэтому на уровне опосредствующих, т.е. идеальных звеньев – (2) и (3) – противостояние противоположностей исчезает: идеальное знака, т.е. фонемы (2) и идеальное предмета, т.е. понятие (3), – одно и то же, но только по названию, например, ряд фонем дом и понятие дом. В идеальном образе звука (фонемы) есть следы идеального образа предмета (понятия), которые есть одно и то же, но только по названию. В основе идеального образа звука, фонемы (2) лежит материальное (1), но не как посторонняя материя, а как языковая материя, нагруженная идеальным (2), локализованным в сознании, т.е. сочетает в себе свойства обеих противоположностей. Идеальное в знаке (2) противостоит его материи (1) не как некая отстранённая, чистая идеальность (2), а как отягощённая чертами материального (1).

Так материя знака (1) и материя реального предмета (4) сближаются посредством идеального в знаке (2) и идеального в предмете (3), которые суть одно и то же, но не по сущности (знак дерево), а только по условному, немотивированному названию (предмет дерево). Сущность реального предмета исследует не языкознание, не наука о языковых знаках, а все прочие науки. Идеальное в знаке (2) по своей природе есть указание идеального на предмет (3) лишь по названию, через образ, понятие этого предмета. Сущность материального знака лошадь изучает не лингвистика, не языковой знак самого себя (1), а экспериментальная фонетика. Сущность же реального предмета лошадь (4), изучает тоже не лингвистика, а биология. Это ответ тем марксистским лингвистам, которые приписывают условному, материальному знаку органическую связь с материальным миром, придают языку способность отражать сущность реального мира. Материя звука (1) схватывает материю предмета (4) через идеальные отпечатки того и другого (2) и (3), сближая тем самым знак с внешним предметом.

Итак, мы имеем в едином объекте, называемого языком, две самостоятельные противоположности – материальное и идеальное в знаке (1 – » 2), материальное и идеальное в предмете (4 – » 3). Как материальное, так и идеальное выступают в двойной ипостаси: материальные знаки как звуки (1) и как идеальные образы этих звуков (2), как реальные внешние материальные предметы (4) и как их идеальные двойники, как их логические понятия (3).

Наличие промежуточного звена между материей знака и материей предмета как идеальных образов двух материй, т.е. как цепочки фонем (2) и понятия (3) ведёт к тому, что каждая из противоположностей в лице идеальных образов знака (фонем) и идеальных образов предмета (понятий), совпадает в самой себе: противоположность между знаком и предметом нейтрализуется идеальными, общими для них акустическими образами – в фонемах и в понятиях. Существует языковой знак, слово дерево, но существует и предмет дерево. Но этот языковой знак живёт в нашей голове как его идеальный образ в виде цепочки фонем д – е – р – е – в – о (2), а реальный предмет живёт в нашей голове как его идеальный образ, как понятие дерево (3).

Отсюда следует важнейший для теоретического языкознания логический вывод: если материальный знак произволен (а это именно так, иначе не существовало бы членораздельного языка и мы, люди, до сих пор прыгали бы по деревьям), то его идеальный образ, вопреки теории новоявленных «марксистов», тоже не может не быть произвольным. Следовательно, он не может и не способен отражать сущность реальной действительности. А так как идеальный образ знака, представленный мельчайшими логическими формами – фонемами (2), есть тот же идеальный образ, но лишь по названию реального предмета (3), следовательно, этот идеальный образ знака (фонемы) не совпадает с предметом и не отражает его в силу своей произвольности. Это и есть удар по марксистским теориям неразрывности знака (языка) и предмета, согласно которым «языковой знак не может не совпадать с действительностью», есть её «непосредственное отражение» (Панфилов, Филин, Будагов, Серебренников, Чемоданов). Это означает следующее: если бы языковой знак был не произвольным, он был бы «неразрывно» связан с вещью и отражал бы природу самой вещи.