«Ты мне трибуной послужи…»

Внесем уточнение. Стихотворение, сочиненное ко дню рождения друга (родственника, шефа…) и прочитанное за праздничным столом, – это не графомания. Равно как и юношеские переживания, записанные в столбик, в какой-нибудь тетрадке, запрятанной от посторонних взоров так далеко, что сам ее найти не можешь – пока лет через двадцать она не обнаруживается где-то на верхней полке и не прочитывается с ностальгической усмешкой… Это – не графомания.

Это – любительская поэзия. Вполне достойный и безопасный для окружающих род досуга[49]. Который был, есть и будет – пока «морозы» будут рифмоваться с «розами». Или, на худой конец, «палка» – с «селедкой». Не называют же, скажем, лудоманией вдохновенное настукивание одним пальцем по клавишам. Это – любительское музицирование, которым никто не попытается блеснуть на конкурсе имени Чайковского. Выступать в одном ряду с профессионалами, иными словами.

Но в музыке отделение любителей от профессионалов довольно жестко. Существует многоступенчатый процесс обучения, начиная с определения наличия слуха и вдалбливания азов нотной грамоты. В поэзии создать систему обучения, аналогичную той, которая существует в обучении другим «языкам» (языку музыки, языку живописи, архитектуры), не получается. Поскольку поэзия «работает» на том же языке, каким люди пользуются ежедневно и всю жизнь. Так что срифмовать «розы» с «морозами» может уже дошкольник, а сочинить опус, написанный тем же метром и почти теми же словами, что и стихотворение кого-нибудь из классиков, реально после трех-четырех классов средней школы.

Объяснить любителю, что для писания стихов требуется слух не в меньшей степени, чем для занятия музыкой (в том числе, и музыкальный слух), – удается не всегда. Равно как и то, что умение писать «в склад и в лад» аналогично усвоению основ сольфеджио. Не более. Даже менее: скорее, овладению тремя «блатными» аккордами на гитаре. И когда убедить в этом не удается – или просто не оказывается поблизости профессионала, который это способен сделать, – симпатичный стихотворец-любитель мутирует в малосимпатичного графомана.

Графомания, таким образом, – не всякая любительская, неумелая поэзия; это любительская поэзия, не осознающая своей неумелости. Претендующая на то, чтобы стоять в одном ряду с профессиональной.

Тем более что последние лет пятнадцать внешние отличия между профессионалом и любителем стерлись до предела.

Поэт N выступает на поэтических вечерах? Стихотворец-любитель N’ тоже выступает; даже чаще и еще иногда вместе бардами. Поэт N ездит на поэтические фестивали? И стихотворец-любитель N’ туда ездит (сам его там видел). Поэт N зарабатывает на жизнь не поэзией (а порой вообще не литературным трудом) – но ведь и N’ творит и публикуется тоже исключительно из любви к музам. У поэта N вышла, наконец, книжка стихов – у N’ они выходят почти каждый год. Сообщает N на своем вечере, что тираж ее – сто экземпляров; с места поднимается N’: «И у меня последняя книга тоже таким же тиражом вышла!» (эпизод не вымышленный).

Но, пожалуй, более всего тому, чтобы внешняя граница между поэзией и графоманией истончилась, как озоновый слой, поспособствовал именно Интернет.

…Год назад мне предложили «пожюрить» в одном литературном интернет-конкурсе. Состав жюри подбирался своеобразный: Андрей Битов, Ксения Собчак, Дмитрий Воденников… Как раз в это время я писал обзор поэзии за год, где собирался дать ее срез от любительской до «толстожурнальной»; лишние «полевые данные» мне, как я думал, не повредят.

Не могу даже приблизительно назвать то количество опусов, которые пришлось просмотреть. Внешне все это походило на стихи. Здесь было все. Все возможные жанры. Была здесь и гражданская лирика:

Я обращаюсь к лире вечной:

Ты мне трибуной послужи…

И пейзажные картины:

Тревожное время рассвета,

Дрожащие капли росы.

И, словно младенец раздетый,

Луна покатилась в кусты…

И бытовые зарисовки:

Вальяжно, к рынку явно не спеша,

Идет торговка – дивно хороша.

С васильевской российскою красой,

Прилавок заполняет весь собой…

И конечно же, любовная лирика во всем своем многообразии:

Разденьте женщину… Разденьте…

Не вожделея… просто так.

Или:

Неважно, с кем ты засыпаешь,

А важно, с кем проснёшься ты,

С кем ты разделишь боль и радость

И закрома своей души…

Или – почти «Песнь Песней»:

Твои груди торчат, как церквей купола,

Твои бедра – гитарная дека…

Можно еще цитировать – но не буду. Равно как и называть имена авторов. Они, в общем-то, не виноваты. Как любительские вирши это вполне приемлемо. Размер, рифма. Образы. Лира, гитара. Беда, что этим людям нашептали (а они – поверили), что то, что они пишут, следует публиковать. Выносить на широкий суд, рассчитывать на некое профессиональное признание.

Разумеется, между поэзией любительской и профессиональной нет никакой колючей проволоки (полоса отчуждения – не больше). В отдельных, единичных случаях любительская поэзия может приближаться к профессиональной. В том же конкурсе я обнаружил одного автора, Юрия Богомолова, чьи стихи на общем фоне выделялись хоть какой-то относительной самостоятельностью.

В год моего рожденья был сквозняк,

И холод был зимы непобедимый.

Родители укутывали меня так,

Что я остался все-таки живым и невредимым.

Через года, как маленький росток

Через асфальт, с трудом я пробивался.

Чумазый и голодный мой роток,

Помимо корок, мало с чем встречался.

И все-таки счастлива та пора!

Для счастья не нужна была причина.

Копеечка, стекляшка да игра,

Да в доме брат или другой какой мужчина…

Вот – жизнь страны, вот – жизнь ее детей.

Не сходятся, как параллельные Евклида.

На кухне коммунальной, меж дверей,

Без устали читают Майна Рида…

Текст, конечно, тоже любительский. Я имею в виду не несоблюдение размера[50], а несвободу от лирических штампов – да еще и фонетически неряшливых («И все-таки счастлива та пора!» – счастлива топора). Все же, это любительство где-то рядом с собственно поэзией…

Бывают такие же единичные случаи и встречного движения, со стороны поэзии профессиональной. Ее луч может порой выхватывать нечто и из сферы любительского стихотворства. Особенно в периоды кризиса и обновления поэтического языка. Можно вспомнить вирши «малороссиянки Милицы», опубликованные по настоянию Хлебникова в «Садке Судей»:

Хочу умереть,

И в русскую землю

Зароют меня!

Французский не буду

Учить никогда!..

Или стихи «коломенского жителя Jean’а Сухова», которые хотел в начале 1920-х издать Борис Пильняк:

Лиловенький цветочек

Испанской красоты

Зелёненький листочек

Ах как вы хороши!!

Но одно дело, когда такие перлы извлекает на свет и публикует профессиональный литератор: не смеха ради, но ради некого «остранения», которое в небольших дозах всегда идет на пользу поэзии (отсюда же – ее извечный интерес к «примитиву», фольклору…). Но не всякий «коломенский житель» будет терпеливо ждать, пока на его «цветочек испанской красоты» найдется какой-нибудь Хлебников или Пильняк. И не всякому захочется играть роль эдакого «таможенника Руссо». Тем более что сегодня есть Интернет. А в Интернете – сайты, где тебя с твоим «цветочком» и прочими «закромами души», можно сказать, ждут.

Меньше всего хотелось бы здесь кого-то обличать. Сам формат Интернета – виртуально-демократический и виртуально-коммерческий – смещает акценты с создателя на потребителя[51]. В этом, пожалуй, и есть своеобразие Интернета как культурной формы. Он внушает потребителю, что тот может довольно легко стать создателем (точнее – быть признанным в качестве такового). А создателю – что он должен как можно ближе быть к потребителю, быть с ним постоянно «на связи» – благо техника это тоже позволяет…

Относительно того, как Интернет «соблазняет» любителя, уже сказано.

Теперь – о том, какие соблазны возникают в связи с Интернетом у поэтов профессиональных.