РАБАШИ

РАБАШИ

Это происходило зимой 1911 года в типично французской гостиной.

Молодой шведский художник, который умел имитировать акценты и был немного чревовещателем, с удивительным блеском воспроизвел для нас разговор, который мог бы произойти в гостиной Берлина, где молодой человек должен был провести полгода в 1917 году и откуда собирался возвращаться через Швейцарию.

— Уже давно, — сказал он нам, — в Германии существуют мясные лавки, где торгуют собачьим мясом, но им питается простой люд.

Когда лет через семь я посещу Бранденбург, в самых изысканных гостиных или резиденциях Берлина можно будет услышать диалоги такого рода:

«А вы, госпожа советница по интимным делам, что предпочитаете — рейнского шпица или сенбернара?»

«Ах, госпожа советница по сношениям, наш мясник чаще всего оставляет нам спинку ульмского дога или же котлеты из спаниеля».

«Вы знаете, а наш Гинденбург[31] время от времени лакомится ножками бассета mit compot![32]»

«А вы, госпожа светлейшая ректорша?»

«Мы питаемся более изысканно, обожаем кошачьи мозги; раз в неделю их нам оставляют».

«Я вам также рекомендую кошачьи хвосты, из которых варят освежающие бульоны».

«Так вот почему у вас такой хороший цвет лица, госпожа просвещеннейшая ректорша».

«Возьмите же ломтик картошки».

«С удовольствием и соблаговолите позволить мне восхититься вашей щедростью».

Этот экскурс в будущее оживил присутствующих, и все почти с нежностью посмотрели на молодого поэта неопределенного возраста, элегантность наряда которого соперничала с банальностью стихосложения, когда тот поднялся, чтобы почитать свои сочинения, небрежно поигрывая дорогой тростью. То было время ежедневной мелодекламации.

Здесь же находился малознакомый, но остроумный и бородатый путешественник. Он полагал, что читать стихи можно только в театре…

Бравым жестом он собрал вокруг себя всех дам и очаровал их, рассказав подлинную историю о растущем на Филиппинах дереве из драгоценных камней. Это порода бамбука, именуемая рабаши[33]. На нем растут такой красоты опалы, которые можно встретить лишь у знаменитых ювелиров, только камни рабаши больше переливаются на свету. Правда, сами стволы не являются драгоценными…

История чудесного бамбука помешала выступлению молодого поэта.

— Я предпочитаю, — сказала одна поклонница, — послушать историю про бамбуковое дерево рабаши, чем два раза в неделю выслушивать одну и ту же дубовую поэму.

После этого путешественник рассказал удивительную историю попугая эфиопского императора Менелика[34].

— Несколько лет назад, — сказал он, — этому абиссинскому негусу подарили попугая, вымуштрованного в Марселе и говорившего с акцэээнтом улицы Канабьер[35]:

— Ты хорошо пообедал, Жако?.. Я съел королевское жаркое.

Негус[36] часами слушал, как попугай произносит эти две фразы. Но однажды ему захотелось узнать их смысл, и ему перевели — неточно, но подобострастно: «Долгих лет и процветания правителю Абиссинии!»

Следующий его рассказ был про чудачества какого-то унылого мормона.

— Один миллионер из Солт-Лейк-Сити приехал, чтобы устроить эдакий макаберный обед. Все блюда были черного цвета, но весьма питательны, там было в избытке трюфелей. Подавали официанты-негры, а перед десертом погасили все лампы. Тогда появились привидения, они испускали протяжные жуткие крики, гремели цепями, раздавали цветы гостям.

Когда вновь зажгли свет, несколько женщин лежало в обмороке, и пришлось потрудиться, чтобы привести их в чувство.

После этого один актер, только что принятый в труппу «Комеди Франсез», рассказал такую забавную историю по случаю кончины принца Сагана:

— Из всех фруктов князь Талейран, более известный под именем князя Сагана, любил клубнику. Он ел ее круглый год. Однажды, дело было в январе, ему прислали корзину внесезонной клубники. К посылке прилагались имена отправительниц — трех актрис парижского театра.

Открыли корзину: в ней было всего-навсего шесть ягод, разложенных попарно среди виноградных листьев. Все три пары отличались по размеру и цвету, рядом на карточке возле каждой пары было указано имя той, которая таким довольно символическим, но одновременно точным образом продемонстрировала, как выглядит ее грудь…

Тут одна поэтесса, которой по случайности еще удалось сохранить свое обаяние, заметила, что князь Саган, несмотря на свою щедрость, умел иногда считать.

— Во времена, когда он слыл судией утонченности, — сказала она, — он как-то влюбился в актрису, которая не желала прислушаться к его пылким признаниям, говоря, что отдаст свое предпочтение тому, кто предложит самую высокую цену.

— Какие пустяки! — возразил князь, уязвленный таким безразличием и оскорбленный таким цинизмом. — Я буду содержать вас, мадам, из расчета один миллион в год.

Актриса не смогла устоять… И когда разговор подошел к концу, князь небрежно бросил:

— Итак, миллион в год… Я провел с вами полчаса… Вот три с половиной франка.

И он удалился.

Мы съели по нескольку пирожных, испеченных без муки, и выпили портвейна. Затем я отправился в Национальную библиотеку, чтобы сделать конспекты для будущего своего сочинения, озаглавленного: «Демонстрация кинематографических фильмов задом наперед и ее влияние на нравы».

Это величественное здание облагораживает улицу Ришелье. Читальные залы выполнены полностью в стиле Второй французской империи, и чтобы все было в стиле, чернильницы, чернило для которых поставляет Третья республика, помечены инициалами И.Б., что означает Имперская библиотека.

Я старательно рылся в печатных и рукописных каталогах, сначала искал слово кинематограф, потом сценарий, затем сценарии; на кратком содержании я потерял три минуты, так же как и на словах канва и план. Тогда, резко отказавшись от продолжения исследований, я взял листок зеленой бумаги, написал свое имя, адрес и изложил нескромную просьбу: несколько сценариев для кинематографа.

…Прошел почти час, я читал газету «Монитёр», но тут меня похлопал по плечу какой-то юноша и сообщил, что меня ждут в канцелярии… Я подошел к стойке. Допрыгался. Сурового вида господин заговорил со мной в следующих выражениях:

— Вы хотите получить несколько сценариев для кинематографа, мсье? Но эта просьба сформулирована таким образом, что мы не в состоянии ее выполнить… Видите ли, нашим читателям обычно требуются какие-то труды по медицине или же какие-то иностранные выражения… Возьмите снова перо, мсье, и попросите сценарий, обозначив его название, формат, место и дату издания. Вы имеете право на десять заявок, поданных на десяти отдельных формулярах.

— Господин библиотекарь, — ответил я, — то, что вы говорите, неразумно. Вы, наверное, не знаете, что сценарии для кинематографа обычно напечатаны на машинке и в таком виде подвергаются обязательному депонированию. Они не бывают в продаже, поэтому я не могу указать ни их формат, ни место или дату издания; я всего-навсего мог бы вспомнить какие-то названия, мелькнувшие перед началом фильма на экране в часовне заброшенного монастыря или показанного в обществе моих соседей по кварталу, я имею обыкновение смотреть преимущественно кинематограф — самое современное из зрелищ.

— Ну, стало быть, пишите! — сказал мне библиотекарь. — Пишите!

И он вернулся к прерванному чтению «Сказок Бекаса» Мопассана…

Я заполнил десять формуляров, внеся названия десяти кинематографических сцен, которые недавно наблюдал.

Я аккуратно указал название кинематографической компании, которой принадлежат эти сцены и чьи сценарии тщательно депонируются во избежание плагиата. Я прождал еще один час.

Затем служащий, не произнеся ни слова, похлопал меня по плечу. Поняв его, я медленно направился в приемную. Библиотекарь закрыл «Сказки Бекаса» и заговорил со мной в следующих выражениях:

— Господин библиотекарь, ответственный за исследования, просил сообщить вам, что вы — первый читатель, потребовавший кинематографические сценарии. Но не радуйтесь прежде времени. Вы вряд ли будете первым, кто прочтет их в этом зале. Как вы мне сообщили, поскольку я этого не знал, эти сценарии дактилографированы на двух-трех разрозненных листках, которые затем скрепляются между собой. Их в нашем хранилище содержится большое количество; только в прошлом году мы получили больше трех тысяч единиц. Но должен признаться, эти сценарии еще не закаталогизированы; они просто свалены в кучу, только и всего. Возможно, в этом году каждый сценарий отдадут в переплет или разложат по папкам. Мне об этом ничего не известно. Администрация еще ничего не решила на этот счет. Да, мсье, книга принимает какой-то странный оборот, разрозненные листки, скрепки, пишущие машинки… И какой удивительной должна быть эта литература! Должен, однако, заметить, что библиотекарь, ответственный за исследования, просил меня сообщить вам его соображения, касающиеся заглавий выбранных вами сценариев. Они кажутся ему совсем новыми, но с этого года мы больше не получаем кинематографических сценариев, а только сами фильмы. Это избавляет нас от необходимости печатать произведение, с которым непонятно, что делать. Фильмы — шестьдесят метров последовательной съемки — отправляются в отдел эстампов.

Я пошел туда и оформил свой заказ. Тщетно. Служащий уверил меня, что ничего не знает о хранящихся фильмах.

— Фильмы? Вам что, нужны фильмы о порочной жизни?

По моему настоянию подошел библиотекарь, молча выслушал меня и ответил:

— Ну до чего вы неразумны! Десять фильмов!.. Нет, мсье, мы еще не так хорошо оснащены, чтобы их показывать… Посудите сами, вы хотите, чтобы здесь десять раз прокрутили по шестьдесят метров хрупкой пленки. Нет, мсье, наши служащие находятся здесь не для того, чтобы скручивать обратно то, что вы закрутили… В конце сеанса вы, мсье, будете представлять собой плачевное зрелище дурного вкуса… Шестьсот метров фотографической пленки… У нас, сударь, может создаться впечатление, что в Национальной библиотеке завелся глист солитер…. Нет-нет-нет!! Только не это! Мы будем прокручивать фильмы, только когда узнаем, каким способом их можно прокручивать. До свиданья, сударь!

Я вернулся домой, где услышал зычный голос моего соседа-гипнотизера, вчера я заметил, что его одежда изношена почти до дыр.

В этот момент он демонстрировал свое мастерство на какой-то клиентке, которая, насколько я понял, просила избавить ее от несчастной любви.

— Перестаньте же любить его, — кричал мой сосед-гипнотизер. — А кроме того, приказываю вам купить мне к завтрашнему дню новые брюки, вы меня слышите — новые брюки!

Но погруженная в сон, должно быть, сопротивлялась этому внушению, поскольку я слышал, как она беззвучно кричит:

— Нет, нет!

— Новые брюки, объем талии 145, приказываю вам! — повторял мой сосед-гипнотизер.

А назавтра около трех часов пополудни я увидел, как он выходит из дома в новых, с иголочки полосатых брюках, что навело меня на мысль о том, как скромно этот человек распоряжается своим психологическим воздействием на окружающих.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.