а) элиминированный образ

а) элиминированный образ

Отличительной особенностью дневника от художественно-прозаических жанров является фактор постоянного присутствия автора в тексте подневной записи. Дневник ведется для себя (а если это дневник в письмах, то для других, но о себе), и поэтому авторское «я» находится в центре повествования. Если дневниковед ставит перед собой задачу отразить в своей летописи хронику событий общественной (В.Ф. Одоевский, Д.А. Милютин, П.А. Валуев, Е.А. Перетц) или культурной жизни (СП. Жихарев, К.Ф. Альбрехт, В.А. Теляковский), то его «присутствие» обозначится в форме субъективных оценок и косвенного участия в происходящем. То есть дневник предполагает если и не вмешательство автора в события, то отражение этих событий в его сознании и судьбе. Последний способ явленности автора в дневнике нельзя считать неполноценным. Напротив, у некоторых дневниковедов он был главной творческой установкой в ведении дневника (А.И. Герцен, А.С. Гагарин, В.О. Ключевский).

Среди всего массива дневников XIX в. выделяется группа, в которой образ автора эксплицитно не представлен. Очень редко он заявляет о себе в контексте изображаемых событий, и эти мимоходом брошенные упоминания ничего не добавляют к его реальному образу. Здесь автор растворяется в событиях, аннигилирует. Он подчиняется стихийному течению жизни, не прилагая усилий взять под свой рациональный контроль ту часть описываемого времени-пространства, которая попадает в поле его зрения. О характере образа автора в таких дневниках можно судить лишь по методике отбора и группировки событий. Из текста записи видно, что автор присутствует при происходящих событиях, но грамматически в записи он не представлен.

Смысл подобной манеры заключается в том, что для автора важны только факты, по которым он легко восстановит в памяти весь ход событий и свое в них участие. Информативная насыщенность дневника не уменьшится без непосредственного фигурирования в нем дневниковеда. Ценностью, по его представлениям, обладает событие само по себе применительно к данному жанру.

В такой манере вел поздние дневники В.А. Жуковский (с 1817 г.). Впоследствии, при разборе его архива, П.А. Вяземский назвал эти записи «кольями» по причине упрощенной формы передачи материала. По такой записи трудно было составить представление о человеке, не зная его: «4-е, четверг < 1817 г.> Выезд из Петербурга. Обед в Царском Селе. Пушкин. Дорогою встреча с курьером. Спасское Полистье. Трактир. Тверь. Чертковы. Вторник, 9. У Протасовых. Приезд в Москву. 10. У Вяземского. У Антонского. У Дмитриева. У Нарышкина. 11. У великого князя. 12. Чудесный праздник на Воробьевых горах. 14. Напрасная попытка представиться государыне»; «8 октября 1820 г. Мемель. В четыре часа или в половине пятого. Вид простой. Мельница в действии. Опрятные домики. Hotel de Russie. Печи. Почтальон. Физиономии немецкие. Одна церковь. С 1/2 пятого до осьми утра. Буря. Ужин. Зала для танцев. Переезд через пролив»[189].

Скрывает свой образ за событиями в мелиховском дневнике и П.Е. Чехов, хотя у него иногда и встречаются определенно-личные предложения. Однако за скупыми строчками немногочисленных событий дня и фенологическими сводками образ автора приоткрывается некоторыми своими сторонами. О нем можно судить по частым упоминаниям об отправлениях религиозного культа, о природных явлениях, работах в саду и других хозяйственных делах. Эти и подобные им материалы, накапливаясь от записи к записи, образуют своего рода лейтмотивы, силуэтно воссоздающие внешний и внутренний облик летописца: «30 апреля 1895 г. Ясно. Воскресенье, обедни не было. Мужики поехали за лесом. Обедали, чай пили и ужинали на балконе. Антоша, Левитан и Маша пошли в лес. Гуляли до 10 часов вечера. Березы распускаются»; «8 мая 1898 г. Утро +10°. Новолуние. Дождь ч-й с громом. Картошку сажают. 24 меры красной. Цветут вишни, сливы <...> Целодневный дождь. Последнего посева овес взошел на 7-й день. Ваня и Иваненко приехали в 9 ч. вечера. Вечер +8°. Прохладно»; «6 августа 1898 г. Утро +10°. Преображение. В Мелихове обедни не было, ездил в Сокольники. Светил яблоки и там же роздал. <...> Антоша приехал. Мальчикам роздали яблоки <...>»[190].

К этой же группе примыкает путевой дневник А.К. Толстого. В нем чаще, чем у Чехова, автор упоминает о себе в тексте записи. Но это мало прибавляет к его самохарактеристике, а точнее – не представляет образ автора сколько-нибудь определенно. Толстой лишь фиксирует свое перемещение в пространственно-временном сегменте, и все его внимание направлено на внешние объекты: «Мы пришли на площадь св. Марка»; «В пять часов утра выехали мы из Венеции, и, проехав через Падую и Виченцу, прибыли вечером в Верону»; «Мы еще раз ходили смотреть галерею»[191].

Полное преобладание визуального метода и информативности делает присутствие автора второстепенным. Он походит на обобщенный образ путешественника, занимающегося «фотографированием» достопримечательностей и оставляющем в тени свою фигуру, с тем чтобы она случайно не попала в «кадр» или в «картину» местности. В этом отношении дневник Толстого принципиально отличается от путевых журналов А.Н. Тургенева, Е.С. Телепневой, М.П. Погодина, не говоря уже о Н.Г. Гарине-Михайловском, в которых образ автора вырисовывается объемно. Скупые или обобщенные оценки увиденного («Нам дали прекрасный ужин»[192]) еще меньше, чем в дневнике Чехова, дают оснований для выводов о свойствах личности автора. Единственной чертой, которая более или менее определенно выделяется в безликом образе автора, является эстетический вкус, о котором можно судить по отбору увиденных памятников искусства: «Я бы не кончил, если бы хотел описывать все, что видел в этом дворце; довольно того, что я назову те вещи, которые более других показались мне примечательными»[193].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.