Евгений Онегин

Евгений Онегин

Как отмечал В.Г. Белинский, «Евгения Онегина» А.С. Пушкин «писал о России для России».[219] Утверждение очень важное. Вообще необходимо сказать, что более полного и более точного раскрытия образа Евгения Онегина, чем это сделано Белинским в 8 и 9 статьях «Сочинения Александра Пушкина», найти в критике невозможно. Любое отступление можно отнести скорее к сугубо субъективному дополнению, но никак не к новому взгляду на героя романа. Поэтому не станем городить огороды и возьмем за отправную точку наших рассуждений принципиальный взгляд критика на Евгения Онегина, как на «нравственную физиономию наиболее оевропеившегося в России сословия…» Точнее, Онегин – западник, каковые составляли большую часть декабристов.

Предварительно сделаю важную оговорку. Пушкин писал роман чуть менее одной пятой своей короткой, чрезвычайно насыщенной событиями жизни, и именно в эти годы он прошел великий путь духовной эволюции от наивного западника-оппозиционера до зрелого мыслителя-государственника и действенного патриота своего Отечества; от восемнадцатилетнего автора оды «Вольность» через глубочайшее проникновение в народную душу двадцатишестилетним создателем трагедии «Борис Годунов» к одному из ключевых произведений русской литературы – стихотворению «Клеветникам России», написанному Пушкиным 16 августа 1831 г. на тридцать третьем году жизни, за сорок восемь дней до окончания работы над «Евгением Онегиным». Столь коренные мировоззренческие изменения автора неизбежно отразились и на романе, и на отношении поэта к его главному герою.

Александр Сергеевич трудился над «Евгением Онегиным» с 28 мая 1822 г. до 3 октября 1831 г. При этом сам Пушкин писал, что сочинял роман ровно 7 лет,

4 месяца и 17 дней, однако он не учитывал время, в течение которого осуществил окончательную доработку произведения.

Что происходило в жизни поэта и в судьбах России в эти годы?

Как известно, Пушкин начал «Евгения Онегина» в кишиневской ссылке, под крылышком у генерал-лейтенанта И.Н. Инзова (1768–1845), личного друга покровительницы поэта императрицы Елизаветы Алексеевны (1779–1826). Затем он был переведен в Одессу (1823), а далее отправлен в Михайловское (июль – август 1824), где узнал о кончине Александра I, о восстании декабристов (1825) и о казни их вождей (июль 1826). За это время были полностью написаны четыре главы романа и находились в работе пятая и шестая. Первая и вторая главы сочинялись в Кишиневе и Одессе; третья – в Одессе и Михайловском; четвертая, пятая и шестая – в Михайловском и обеих столицах.

Первая глава «Евгения Онегина» была опубликована в 1825 г., причем в Предисловии к ней сказано следующее: «Она в себе заключает описание светской жизни петербургского молодого человека в конце 1819 г. и напоминает “Беппо”, шуточное произведение мрачного Байрона… Но да будет нам позволено обратить внимание читателей на достоинства, редкие в сатирическом писателе: отсутствие оскорбительной личности и наблюдение строгой благопристойности в шуточном описании нравов».[220] Предисловие было написано самим поэтом. Стало быть, «Евгений Онегин» задумывался как произведение сатирическое или шутливое, а Евгений Онегин предполагался быть персонажем комедийным и «антипоэтическим»? Однако сразу же после публикации первой главы, вопреки собственным словам в Предисловии, 24 марта 1825 г. поэт написал о своем романе А.А. Бестужеву (1797–1837): «Где у меня сатира? О ней и помину нет в “Евгении Онегине”. У меня бы затрещала набережная, если б коснулся я сатиры».[221]

Когда же Пушкин говорил правду? Скорее всего, он проговорился в Предисловии, а затем постарался сгладить нежелательный эффект от такого заявления. Косвенным доказательством тому может послужить письмо поэта к А.И. Тургеневу (1784–1845) от 1 декабря 1823 г.: «Я на досуге пишу новую поэму, “Евгений Онегин”, где захлебываюсь желчью».[222] Пушкиноведы обычно объясняют эти слова тем, что поэт описывал во второй главе страдания крепостной деревни. Правда, ни в законченном романе, ни в подготовительных черновиках ничего подобного не найдено. А вот сарказма и по поводу главных героев «Евгения Онегина», и в отношении дворянских и помещичьих нравов и быта тех времен предостаточно.

Есть элементы сатиры и в начале третьей главы, но закончена она была уже в Михайловском, где интонация романа постепенно меняется, становится серьезнее… До письма Татьяны глава создавалась еще в Одессе, затем Пушкин был вырван из привычной среды молодых аристократов – бездельников и балаболов – и отправился в псковскую деревню, где остался один на один с самим собой, русской крепостной деревней, о которой до ссылки знал преимущественно из разговоров друзей, и «Историей государства Российского» Н.М. Карамзина (1766–1826) (первые тома ее вышли в марте того же 1824 г.). Там, в Михайловском, произошло переосмысление поэтом судеб русского народа и его властителей. Это заметно отразилось на романе – «Евгений Онегин» стал жестче и суровее, а его главный герой приобрел драматический характер. Не будем забывать, что третью главу поэт закончил в начале октября 1824 г., а уже в ноябре, параллельно работая над четвертой главой, он приступил к созданию «Бориса Годунова».

Четвертая глава, по признанию самого Пушкина, во многом автобиографична. Но последнюю ее строфу поэт сочинил в самом начале 1826 г., уже после того, когда 17 декабря 1825 г. в Михайловское пришло известие о восстании декабристов. Неудивительно, что последующие пятая и шестая главы, писанные соответственно в 1826-м и частично в 1827 г., приобрели трагическое звучание. Можно сказать, что для поэта в определенном смысле это было время душевного смятения. Свидетельством тому служит знаменитый сон Татьяны из пятой главы, где ветряная мельница – символ революции – сидит за одним столом с якобы чудовищами, а на самом деле – с русскими императорами, начиная с Петра I, ибо Пушкин последовательно перечислил придворные прозвища венценосцев и лиц из их ближайшего окружения.[223] Интересно, что в хижину Татьяну притащил Медведь – прозвище Николая I, а в окружении императоров и императриц сидит Евгений Онегин, оевропеившийся дворянин, он даже оказывается главарем этой банды. Видимо, тогда-то и возникла у поэта идея, вылившаяся позднее в часто цитируемую фразу, сказанную им на балу 22 декабря 1834 г. великому князю Михаилу Павловичу: «…все Романовы революционеры-уровнители».[224]

Другими словами, Онегин[225] в сне Татьяны оказывается в обществе революционеров пред очами самой революции, причем он не просто революционер, но и возглавляет шайку. Татьяну можно рассматривать как народ-жертву, которому Медведь пытается открыть глаза на истину. Скорее всего, уже при написании пятой главы Пушкин твердо укрепился в мнении, которое молвой было вложено в уста находившегося на смертном одре Н.М. Карамзина, якобы сказавшего императору о декабристах: «Ваше величество! Заблуждения и преступления этих молодых людей суть заблуждения и преступления нашего века!»[226]

Парадокс, но уже с пятой главы в «Евгении Онегине» поэтом последовательно проводится тема осуждения декабризма как явления, что особенно ярко выражено в главном герое романа.

Однако современники поэта и отечественное литературоведение упорно желали и желают видеть в Пушкине апологета декабристского движения, скорбевшего о неудаче восстания 1825 г.

13 июля 1826 г. состоялась казнь декабристов. Пушкин узнал об этом 24 июля, а 28 августа, во время коронационных торжеств, Николай I повелел вернуть поэта из ссылки. 8 сентября того же года Александр Сергеевич был доставлен в Москву, прямо в Кремль, где был сразу принят императором, и состоялась та знаменитая беседа, во время которой Николай взял на себя роль личного цензора Пушкина.

В последующих седьмой (1827) и восьмой[227] (декабрь 1829 – сентябрь 1830) главах Онегин перевоплотился из просто трагического героя в трагического злодея!

…Чудак печальный и опасный,

Созданье ада иль небес,

Сей ангел, сей надменный бес…

В восьмой главе Пушкин открыто (хотя только для посвященных, среди которых, однако, был и Николай I) связал Онегина с декабристами. Ни о чем подобном в начале работы над романом он и не помышлял – тогда Онегин был просто бесившимся с жиру дворянским оппозиционером.

Однако вспомним следующие строки:

«Скажи мне, князь, не знаешь ты,

Кто там в малиновом берете

С послом испанским говорит?»

Князь на Онегина глядит.

– Ага! давно ж ты не был в свете.

Постой, тебя представлю я. —

«Да кто ж она?» – Жена моя. —

«Так ты женат! не знал я ране!

Давно ли?» – Около двух лет. —

«На ком?» – На Лариной. – «Татьяне!»

– Ты ей знаком? – «Я им сосед».

– О, так пойдем же. – Князь подходит

К своей жене и ей подводит

Родню и друга своего.

Онегин – родня[228] князю, жена которого, Татьяна, была на светском балу в малиновом берете![229] Согласно установлениям императорской России XVIII–XIX вв. на малиновый цвет в одежде имели право только аристократы, состоявшие в кровном родстве с Романовыми, и их супруги. Таковых было очень мало, но в числе наиболее знатных родичей царя числились и князья Трубецкие, а С.П. Трубецкой (1790–1860), как известно, был героем 1812 г. и являлся диктатором восстания декабристов. Да и описываемые события происходят, по указанию самого автора, в начале 1825 г.

Таким образом, мы встречаем в романе как минимум четырех Евгениев Онегиных, сменяющих друг друга по мере мировоззренческих изменений, происходивших с Александром Сергеевичем. Герой эволюционирует от самовлюбленного эгоиста-позера, забавляющегося игрой в духовную фронду с незамысловатыми, приземленными и, скорее всего, напуганными им провинциальными помещиками, в начале романа, до революционера-разрушителя, который, пройдя через убийство юного друга, во имя собственной страсти готов развалить все и вся (и прежде всего моральные устои), но при этом неспособен разобраться даже с собственными мелкими неурядицами и, в конце концов, получает достойную нравственную порку от некогда презиравшейся им наивной деревенской девчонки, ставшей под конец великосветской дамой.

В общем-то, поркой этой и завершается роман. Финал для творчества Пушкина 1830-х гг. вполне логичный, иначе и быть не могло.[230] Потому и не далось поэту продолжение, и бессмысленно в угоду любителям романтических историй рассказывать о том, какой видел поэт будущую судьбу своего героя.[231] А главным трагическим лицом «Евгения Онегина» стала Татьяна Ларина, Онегин же и в отчаянии своем остался злодеем с благородными поступками и повадками. И даже бедняга Ленский, убитый по глупости за собственную глупость, оказался никому не нужным и всеми забытым, не жертвой, а брошенной игрушкой судьбы.

В целом именно через образ Евгения Онегина Пушкин наиболее ярко показал свою двойную оппозицию общественному устройству России первой половины XIX в. С одной стороны, это была оппозиционность декабристам и западникам (которые насильно, особенно после гибели поэта, пытались втянуть его в число своих единомышленников, хотя, останься Пушкин жив, открытый разрыв с ними был бы неизбежен). С другой стороны, возрастала оппозиционность Александра Сергеевича российской власти, но не монархии, а конкретно династии Романовых, которую Пушкин справедливо полагал главной виновницей европеизации России, что влекло страну к национальной катастрофе и делало революцию, подобную Великой буржуазной во Франции, объективно-неизбежной. Недаром в дни блистательной Болдинской осени 1830 г., продолжая работать над «Евгением Онегиным», А.С. Пушкин записал в черновике неопубликованной статьи «Второй том “Истории русского народа” Полевого»: «Россия никогда ничего не имела общего с остальной Европою; история ее требует другой мысли, другой формулы».[232]

Данный текст является ознакомительным фрагментом.