Красовский В. Е Комедия «Горе от ума»

Красовский В. Е

Комедия «Горе от ума»

«Грибоедов – «человек одной книги», – заметил В. Ф. Ходасевич. – Если бы не «Горе от ума», Грибоедов не имел бы в литературе русской совсем никакого места».

Творческая история комедии, над которой драматург работал несколько лет, исключительно сложна. Замысел «сценической поэмы», как определил жанр задуманного произведения сам Грибоедов, возник во второй половине 1810-х гг. – в 1816 г. (по свидетельству С. Н. Бегичева) или в 1818–1819 гг. (по воспоминаниям Д. О. Бебутова). К работе над текстом комедии писатель приступил, по-видимому, только в начале 1820-х гг. Первые два акта первоначальной редакции «Горя от ума» написаны в 1822 г. в Тифлисе. Работа над ними продолжилась в Москве, куда Грибоедов приехал во время отпуска, до весны 1823 г. Свежие московские впечатления позволили развернуть многие сцены, едва намеченные в Тифлисе. Именно тогда был написан знаменитый монолог Чацкого «А судьи кто?». Третий и четвертый акты первоначальной редакции «Горя от ума» создавались летом 1823 г. в тульском имении С. Н. Бегичева. Однако Грибоедов не считал комедию завершенной. В ходе дальнейшей работы (конец 1823 – начало 1824 гг.) менялся не только текст – несколько изменилась фамилия главного героя: он стал Чацким (ранее его фамилия была Чадский), комедия, называвшаяся «Горе уму», получила свое окончательное название.

В июне 1824 г., приехав в Петербург, Грибоедов провел существенную стилистическую правку первоначальной редакции, изменил часть первого акта (сон Софии, диалог Софии и Лизы, монолог Чацкого), в заключительном акте появилась сцена разговора Молчалина с Лизой. Окончательная редакция была завершена осенью 1824 г. После этого, надеясь на публикацию комедии, Грибоедов поощрял появление и распространение ее списков. Наиболее авторитетными из них являются Жандровский список, «поправленный рукою самого Грибоедова» (принадлежал А. А. Жандру), и Булгаринский – тщательно выправленная писарская копия комедии, оставленная Грибоедовым Ф. В. Булгарину в 1828 г. перед отъездом из Петербурга. На титульном листе этого списка драматург сделал надпись: «Горе мое поручаю Булгарину…». Он надеялся, что предприимчивый и влиятельный журналист сможет добиться публикации пьесы.

Уже с лета 1824 г. Грибоедов пытался напечатать комедию. Отрывки из первого и третьего действия впервые появились в альманахе «Русская Талия» в декабре 1824 г., причем текст был «смягчен» и сокращен цензурой. «Неудобные» для печати, слишком резкие высказывания героев заменялись безликими и «безвредными». Так, вместо авторского «В ученый комитет» было напечатано «Между учеными который поселился», «программная» реплика Молчалина «Ведь надобно зависеть от других» заменена словами «Ведь надобно других иметь в виду». Не понравились цензорам упоминания о «монаршем лице» и о «правлениях». Публикация отрывков комедии, хорошо известной по рукописным копиям, вызвала множество откликов в литературной среде. «Его рукописная комедия: «Горе от ума», – вспоминал Пушкин, – произвела неописанное действие и вдруг поставила его наряду с первыми нашими поэтами».

Полный текст «Горя от ума» при жизни автора так и не был издан. Первое издание комедии появилось в переводе на немецкий язык в Ревеле в 1831 г. Русское издание, с цензурной правкой и купюрами, вышло в Москве в 1833 г. Известны и два бесцензурных издания 1830-х гг. (печатались в полковых типографиях). Впервые полностью пьеса была напечатана в России только в 1862 г. Научное издание «Горя от ума» осуществил в 1913 г. известный исследователь Н. К. Пиксанов во втором томе академического Полного собрания сочинений Грибоедова.

Судьба театральных постановок комедии оказалась не менее сложной. Долгое время театральная цензура не разрешала ставить ее полностью. Еще в 1825 г. неудачей закончилась первая попытка поставить «Горе от ума» на сцене театрального училища в Петербурге: спектакль запретили, так как пьеса не была одобрена цензурой. Впервые комедия появилась на сцене в 1827 г., в Эривани, в исполнении актеров-любителей – офицеров Кавказского корпуса (на спектакле присутствовал автор). Только в 1831 г. с многочисленными цензурными купюрами «Горе от ума» было поставлено в Петербурге и Москве. Цензурные ограничения на театральные постановки комедии перестали действовать лишь в 1860-е гг.

История критических интерпретаций пьесы отражает сложность и глубину ее социальной и философской проблематики, обозначенной в самом названии комедии: «Горе от ума». Проблемы ума и глупости, безумия и сумасшествия, дурачества и шутовства, притворства и лицедейства поставлены и решены Грибоедовым на многообразном бытовом, общественном и психологическом материале. По существу, все персонажи комедии, включая второстепенных, эпизодических и внесценических, втянуты в обсуждение вопросов об отношении к уму и различным формам глупости и безумия. Главной фигурой, вокруг которой сразу концентрировалось все многообразие мнений о комедии, стал умный «безумец» Чацкий. От истолкования его характера и поведения, взаимоотношений с другими персонажами зависела общая оценка авторского замысла, проблематики и художественных особенностей комедии.

Рассмотрим лишь некоторые наиболее примечательные критические суждения и оценки.

С самого начала одобрение комедии отнюдь не было единодушным. Консерваторы обвинили Грибоедова в сгущении сатирических красок, что стало, по их мнению, следствием «бранчливого патриотизма» автора, а в Чацком увидели умничающего «сумасброда», воплощение «фигаро-грибоедовской» жизненной философии. Некоторые весьма доброжелательно настроенные к Грибоедову современники отметили в «Горе от ума» немало погрешностей. Например, давний друг и соавтор драматурга П. А. Катенин в одном из частных писем дал такую оценку комедии: «Ума в ней точно палата, но план, по-моему, недостаточен, и характер главный сбивчив и сбит (manque); слог часто прелестный, но сочинитель слишком доволен своими вольностями». По мнению критика, раздосадованного отступлениями от правил классической драматургии, в том числе заменой обычных для «высокой» комедии «хороших александрийских стихов» вольным ямбом, грибоедовская «фантасмагория не театральна: хорошие актеры этих ролей не возьмут, а дурные их испортят».

Замечательным автокомментарием к «Горю от ума» стал написанный в январе 1825 г. ответ Грибоедова на критические суждения, высказанные Катениным. Это не только энергичная «антикритика», представляющая авторский взгляд на комедию (его необходимо учитывать при анализе пьесы), но и эстетический манифест драматурга-новатора, отказывающегося «угождать теоретикам, т. е. делать глупости», «удовлетворять школьным требованиям, условиям, привычкам, бабушкиным преданиям».

В ответ на замечание Катенина о несовершенстве «плана» комедии, то есть ее сюжета и композиции, Грибоедов писал: «Ты находишь главную погрешность в плане: мне кажется, что он прост и ясен по цели и исполнению; девушка сама не глупая предпочитает дурака умному человеку (не потому, чтобы ум у нас грешных был обыкновенен, нет! и в моей комедии 25 глупцов на одного здравомыслящего человека); и этот человек разумеется в противуречии с обществом, его окружающим, его никто не понимает, никто простить не хочет, зачем он немножко повыше прочих… «Сцены связаны произвольно». Так же, как в натуре всяких событий, мелких и важных: чем внезапнее, тем более завлекает в любопытство».

Смысл поведения Чацкого драматург пояснил так: «Кто-то со злости выдумал об нем, что он сумасшедший, никто не поверил, и все повторяют, голос общего недоброхотства и до него доходит, притом и нелюбовь к нему той девушки, для которой единственно он явился в Москву, ему совершенно объясняется, он ей и всем наплевал в глаза и был таков. Ферзь тоже разочарована насчет своего сахара медовича. Что же может быть полнее этого?».

Грибоедов отстаивает свои принципы изображения героев. Замечание Катенина о том, что «характеры портретны», он принимает, но считает это не погрешностью, а главным достоинством своей комедии. С его точки зрения, сатирические образы-карикатуры, искажающие реальные пропорции в облике людей, недопустимы. «Да! и я, коли не имею таланта Мольера, то по крайней мере чистосердечнее его; портреты и только портреты входят в состав комедии и трагедии, в них, однако, есть черты, свойственные многим другим лицам, а иные – всему роду человеческому настолько, насколько каждый человек похож на всех своих двуногих собратий. Карикатур ненавижу, в моей картине ни одной не найдешь. Вот моя поэтика…».

Наконец, самой «лестной похвалой» себе Грибоедов посчитал слова Катенина о том, что в его комедии «дарования более, нежели искусства». «Искусство в том только и состоит, чтоб подделываться под дарование… – заметил автор «Горя от ума». – Я как живу, так и пишу свободно и свободно».

Свое мнение о пьесе высказал и Пушкин (список «Горя от ума» в Михайловское привез И. И. Пущин). В письмах к П. А. Вяземскому и А. А. Бестужеву, написанных в январе 1825 г., он отметил, что более всего удались драматургу «характеры и резкая картина нравов». В их изображении и проявился, по мнению Пушкина, «комический гений» Грибоедова. К Чацкому поэт отнесся критически. В его интерпретации это обычный герой-резонер, выражающий мнения единственного «умного действующего лица» – самого автора: «… Что такое Чацкий? Пылкий, благородный и добрый малый, проведший несколько времени с очень умным человеком (именно с Грибоедовым) и напитавшийся его мыслями, остротами и сатирическими замечаниями. Все, что говорит он, – очень умно. Но кому говорит он все это? Фамусову? Скалозубу? На бале московским бабушкам? Молчалину? Это непростительно. Первый признак умного человека – с первого взгляду знать, с кем имеешь дело, и не метать бисера перед Репетиловым и тому подоб.» Пушкин очень точно подметил противоречивый, непоследовательный характер поведения Чацкого, трагикомизм его положения.

В начале 1840 г. В. Г. Белинский в статье о «Горе от ума» столь же решительно, как и Пушкин, отказал Чацкому в практическом уме, назвав его «новым Дон-Кихотом». По мнению критика, главный герой комедии – фигура совершенно нелепая, наивный мечтатель, «мальчик на палочке верхом, который воображает, что сидит на лошади». Впрочем, вскоре Белинский скорректировал свою негативную оценку Чацкого и комедии в целом, подчеркнув в частном письме, что «Горе от ума» – «благороднейшее, гуманистическое произведение, энергический (при этом еще первый) протест против гнусной расейской действительности». Характерно, что прежнее осуждение «с художественной точки зрения» не было отменено, а лишь заменено совершенно другим подходом: критик не счел нужным разобраться в реальной сложности образа Чацкого, а оценил комедию с позиций общественной и нравственной значимости его протеста.

Еще дальше ушли от авторской трактовки Чацкого критики и публицисты 1860-х гг. Например, А. И. Герцен увидел в Чацком воплощение «задней мысли» самого Грибоедова, истолковав героя комедии как политическую аллегорию. «… Это – декабрист, это – человек, который завершает эпоху Петра I и силится разглядеть, по крайней мере на горизонте, обетованную землю…». А для критика А. А. Григорьева Чацкий – «наш единственный герой, то есть единственно положительно борющийся в той среде, куда судьба и страсть его бросили», поэтому и вся пьеса превратилась в его критической интерпретации из «высокой» комедии в «высокую» трагедию (см. статью «По поводу нового издания старой вещи. «Горе от ума». СПб. 1862»). В этих суждениях облик Чацкого переосмыслен, истолкован не только предельно обобщенно, но и односторонне.

На постановку «Горя от ума» в Александринском театре (1871) откликнулся И. А. Гончаров критическим этюдом «Мильон терзаний» (опубликован в журнале «Вестник Европы», 1872, № 3). Это один из самых проницательных разборов комедии. Гончаров дал глубокие характеристики отдельных персонажей, оценил мастерство Грибоедова-драматурга, написал об особом положении «Горя от ума» в русской литературе. Но, пожалуй, самое важное достоинство этюда Гончарова – бережное отношение к авторской концепции, воплощенной в комедии. Писатель отказался от одностороннего социологического и идеологического истолкования пьесы, внимательно рассмотрев психологическую мотивировку поведения Чацкого и других персонажей. «Всякий шаг Чацкого, почти всякое слово в пьесе тесно связаны с игрой чувства его к Софье, раздраженного какой-то ложью в ее поступках, которую он и бьется разгадать до самого конца», – подчеркнул, в частности, Гончаров. Действительно, без учета любовной интриги (ее значение отметил и сам Грибоедов в письме к Катенину) невозможно понять «горе от ума» отвергнутого влюбленного и одинокого правдолюбца, одновременно трагическую и комическую природу образа Чацкого.

Главная особенность комедии – взаимодействие двух сюжетообразующих конфликтов: любовного конфликта, основными участниками которого являются Чацкий и София, и конфликта общественно-идеологического, в котором Чацкий сталкивается с консерваторами, собравшимися в доме Фамусова. С точки зрения проблематики на первом плане – конфликт между Чацким и фамусовским обществом, но в развитии сюжетного действия не менее важен и традиционный любовный конфликт: ведь именно ради встречи с Софией Чацкий так спешил в Москву. Оба конфликта – любовный и общественно-идеологический – дополняют и усиливают друг друга. Они в равной степени необходимы для того, чтобы понять мировоззрение, характеры, психологию и взаимоотношения действующих лиц.

В двух сюжетных линиях «Горя от ума» легко обнаруживаются все элементы классического сюжета: экспозиция – все сцены первого действия, предшествующие появлению Чацкого в доме Фамусова (явл. 1–5); начало любовного конфликта и, соответственно, завязка действия первого, любовного сюжета – приезд Чацкого и его первый разговор с Софией (д. I, явл. 7). Общественно-идеологический конфликт (Чацкий – фамусовское общество) намечается чуть позже – во время первого разговора Чацкого и Фамусова (д. I, явл. 9).

Оба конфликта развиваются параллельно. Этапы развития любовного конфликта – диалоги Чацкого и Софии. Герой настойчив в своих попытках вызвать Софию на откровенность и выяснить, почему она стала так холодна к нему, кто ее избранник. Конфликт Чацкого с фамусовским обществом включает в себя ряд частных конфликтов: словесные «дуэли» Чацкого с Фамусовым, Скалозубом, Молчалиным и другими представителями московского общества. Частные конфликты в «Горе от ума» буквально выплескивают на сцену множество второстепенных персонажей, заставляют их раскрывать свою жизненную позицию в репликах или поступках. Грибоедов не только создает широкую «картину нравов», но и показывает психологию и жизненные принципы людей, буквально обступающих Чацкого со всех сторон.

Темп развития действия в комедии – молниеносный. Множество событий, складывающихся в увлекательные житейские «микросюжеты», проходит перед читателями и зрителями. Происходящее на сцене вызывает смех и вместе с тем заставляет задуматься и над противоречиями тогдашнего общества, и над общечеловеческими проблемами. Развитие действия несколько замедляют пространные, но крайне важные монологи-«программы» Чацкого и других действующих лиц (Фамусова, Молчалина, Репетилова): они не только обостряют идеологический конфликт, но и являются важным средством социальной и нравственно-психологической характеристики противоборствующих сторон.

Кульминация «Горя от ума» – пример замечательного драматургического мастерства Грибоедова. В основе кульминации общественно-идеологического сюжета (общество объявляет Чацкого сумасшедшим; д. III, явл. 14–21) – слух, повод к возникновению которого подала София своей репликой «в сторону»: «Он не в своем уме». Эту реплику раздосадованная София бросила случайно, имея в виду, что Чацкий «сошел с ума» от любви и стал просто невыносим для нее. Автор использует прием, основанный на игре смыслов: эмоциональный всплеск Софии услышал светский сплетник г. N. и понял его буквально. София решила воспользоваться этим недоразумением, чтобы отомстить Чацкому за его насмешки над Молчалиным. Став источником сплетни о сумасшествии Чацкого, героиня «сожгла мосты» между собой и бывшим возлюбленным.

Таким образом, кульминация любовного сюжета мотивирует кульминацию сюжета общественно-идеологического. Благодаря этому обе внешне самостоятельные сюжетные линии пьесы пересекаются в общей кульминационной точке – пространной сцене, итогом которой становится признание Чацкого сумасшедшим. Следует, однако, подчеркнуть, что подобно тому, как приезд влюбленного Чацкого породил принципиальные споры между ним, представляющим «век нынешний», и теми, кто упорно цепляется за жизненные ценности «века минувшего», так и досада и гнев Софии на «сумасшедшего» влюбленного привели общество к полному идеологическому размежеванию с Чацким и со всем новым в общественной жизни, что стоит за ним. Фактически «сумасшествием» было объявлено любое инакомыслие, нежелание Чацкого и его единомышленников за пределами сцены жить так, как предписывает «общественное мненье».

После кульминации сюжетные линии вновь расходятся. Развязка любовной интриги предшествует развязке общественно-идеологического конфликта. Ночная сцена в доме Фамусова (д. IV, явл. 12–13), в которой участвуют Молчалин и Лиза, а также София и Чацкий, окончательно объясняет положение героев, делая тайное явным. София убеждается в лицемерии Молчалина, а Чацкий узнает, кто был его соперником:

Вот наконец решение загадке!

Вот я пожертвован кому!

Развязка сюжетной линии, основанной на конфликте Чацкого с фамусовским обществом, – последний монолог Чацкого, направленный против «толпы гонителей». Чацкий заявляет о своем окончательном разрыве и с Софией, и с Фамусовым, и со всем московским обществом (д. IV, явл. 14): «Вон из Москвы! сюда я больше не ездок».

В системе персонажей комедии Чацкий, связывающий обе сюжетные линии, занимает центральное место. Подчеркнем, однако, что для самого героя первостепенное значение имеет не общественно-идеологический, а любовный конфликт. Чацкий прекрасно понимает, в какое общество он попал, у него нет иллюзий относительно Фамусова и «всех московских». Причина бурного обличительного красноречия Чацкого не политическая или просветительская, а психологическая. Источник его страстных монологов и метких язвительных реплик – любовные переживания, «нетерпение сердца», которое ощущается с первой до последней сцены с его участием. Конечно, искренний, эмоциональный, открытый Чацкий не может не пойти на столкновение с чуждыми ему людьми. Он не в силах утаить своих оценок и чувств, особенно если его откровенно провоцируют – и Фамусов, и Молчалин, и Скалозуб, но важно помнить, что именно любовь как бы открывает все «шлюзы», делая поток красноречия Чацкого буквально неудержимым.

Чацкий приехал в Москву с единственной целью – увидеть Софию, найти подтверждение прежней любви и, вероятно, посвататься. Его гонит любовный пыл. Оживление и «говорливость» Чацкого вначале вызваны радостью свидания с возлюбленной, но, вопреки ожиданиям, София встречает его очень холодно: герой словно наталкивается на глухую стену отчуждения и плохо скрытой досады. Бывшая возлюбленная, о которой с трогательной нежностью вспоминает Чацкий, полностью переменилась к нему. С помощью привычных шуток и эпиграмм он пытается найти с ней общий язык, «перебирает» московских знакомых, однако его остроты только раздражают Софию – она отвечает ему колкостями. Странное поведение возлюбленной вызывает ревнивые подозрения Чацкого: «Нет ли впрямь тут жениха какого?».

Поступки и слова умного и чуткого к людям Чацкого кажутся непоследовательными, нелогичными: у него явно «ум с сердцем не в ладу». Понимая, что София его не любит, он не хочет смириться с этим и предпринимает настоящую «осаду» охладевшей к нему возлюбленной. Любовное чувство и желание выяснить, кто же стал новым избранником Софии, удерживают его в доме Фамусова: «Дождусь ее и вынужу признанье: / Кто наконец ей мил? Молчалин! Скалозуб!».

Он надоедает Софии, пытаясь вызвать ее на откровенность, задавая ей бестактные вопросы: «Дознаться мне нельзя ли, /… Кого вы любите?».

Ночная сцена в доме Фамусова открыла «прозревшему» Чацкому всю правду. Но теперь он впадает в другую крайность: не может простить Софии своего любовного ослепления, упрекает ее в том, что она его «надеждой завлекла». Развязка любовного конфликта не остудила пыл Чацкого. Вместо любовной страсти героем овладели другие сильные чувства – бешенство и озлобление. В пылу ярости он перекладывает на других ответственность за свои «бесплодные усилия любви». Чацкого оскорбила не только «измена», но и то, что София предпочла ему ничтожного Молчалина, которого он так презирал («Когда подумаю, кого вы предпочли!»). Он гордо заявляет о своем «разрыве» с ней и думает, что теперь-то «отрезвился… сполна», собираясь в то же время «на весь мир излить всю желчь и всю досаду».

Интересно проследить, как любовные переживания обостряют идейное противостояние Чацкого фамусовскому обществу. Вначале Чацкий спокойно относится к московскому обществу, почти не замечает его привычных пороков, видит в нем только комические стороны: «Я в чудаках иному чуду / Раз посмеюсь, потом забуду…».

Но когда Чацкий убеждается, что София его не любит, все в Москве начинает раздражать его. Реплики и монологи становятся дерзкими, язвительными – он гневно обличает то, над чем ранее беззлобно смеялся.

В своих монологах Чацкий затрагивает актуальные проблемы современной эпохи: вопрос о том, что такое настоящая служба, проблемы просвещения и образования, крепостного права, национальной самобытности. Но, находясь в возбужденном состоянии, герой, как тонко заметил И. А. Гончаров, «впадает в преувеличения, почти в нетрезвость речи… Он ударяется и в патриотический пафос, договаривается до того, что находит фрак противным «рассудку и стихиям», сердится, что madame и mademoiselle… не переведены на русский язык…».

За импульсивной, нервной словесной оболочкой монологов Чацкого скрываются серьезные, выстраданные убеждения. Чацкий – человек со сложившимся мировоззрением, системой жизненных ценностей и моралью. Высший критерий оценки человека для него – «ум, алчущий познаний», стремление «к искусствам творческим, высоким и прекрасным». Представление Чацкого о службе – о ней его буквально вынуждают говорить Фамусов, Скалозуб и Молчалин – связано с его идеалом «свободной жизни». Один из ее важнейших аспектов – свобода выбора: ведь, по мнению героя, каждый человек должен иметь право служить или отказаться от службы. Сам Чацкий, по словам Фамусова, «не служит, то есть в том он пользы не находит», но у него есть четкие представления о том, какой должна быть служба. По мнению Чацкого, служить следует «делу, а не лицам», не смешивать личный, корыстный интерес и «веселья» с «делами». Кроме того, службу он связывает с представлениями людей о чести и достоинстве, поэтому в разговоре с Фамусовым намеренно подчеркивает разницу между словами «служить» и «прислуживаться»: «Служить бы рад, прислуживаться тошно».

Жизненная философия ставит его вне общества, собравшегося в доме Фамусова. Чацкий – человек не признающий авторитетов, не разделяющий общепринятых мнений. Выше всего он ценит свою независимость, вызывая ужас у идеологических оппонентов, которым мерещится призрак революционера, «карбонария». «Он вольность хочет проповедать!» – восклицает Фамусов. С точки зрения консервативного большинства, поведение Чацкого нетипично, а значит, предосудительно, ведь он не служит, путешествует, «с министрами знаком», но не использует свои связи, не делает карьеры. Не случайно Фамусов – идейный наставник всех собравшихся в его доме, законодатель идеологической «моды», – требует от Чацкого жить «как все», как принято в обществе: «Сказал бы я, во-первых: не блажи, / Именьем, брат, не управляй оплошно, / А главное, поди-тка послужи».

Хотя Чацкий отвергает общепринятые представления о морали и общественном долге, едва ли можно считать его революционером, радикалом или даже «декабристом»: в высказываниях Чацкого нет ничего революционного. Чацкий – просвещенный человек, предлагающий обществу вернуться к простым и ясным жизненным идеалам, очистить от посторонних наслоений то, о чем много говорят в фамусовском обществе, но о чем, по мнению Чацкого, не имеют правильного представления, – службу. Следует различать объективный смысл весьма умеренных просветительских суждений героя и тот эффект, который они производят в обществе консерваторов. Малейшее инакомыслие расценивается здесь не только как отрицание привычных, освященных «отцами», «старшими» идеалов и образа жизни, но и как угроза общественного переворота: ведь Чацкий, по словам Фамусова, «властей не признает». На фоне косного и непоколебимо консервативного большинства Чацкий производит впечатление героя-одиночки, отважного «безумца», бросившегося на штурм мощной твердыни, хотя в кругу вольнодумцев его высказывания не шокировали бы никого своим радикализмом.

София – основной сюжетный партнер Чацкого – занимает особое место в системе персонажей «Горя от ума». Любовный конфликт с Софией вовлек героя в конфликт со всем обществом, послужил, по словам Гончарова, «мотивом, поводом к раздражениям, к тому «мильону терзаний», под влиянием которых он только и мог сыграть указанную ему Грибоедовым роль». София не принимает сторону Чацкого, но не принадлежит и к единомышленникам Фамусова, хотя жила и воспитывалась в его доме. Она человек замкнутый, скрытный, к ней трудно подступиться. Даже отец ее слегка побаивается.

В характере Софии есть качества, резко выделяющие ее среди людей фамусовского круга. Это прежде всего независимость суждений, которая выражается в ее пренебрежительном отношении к пересудам и сплетням («Что мне молва? Кто хочет, так и судит…»). Тем не менее София знает «законы» фамусовского общества и не прочь воспользоваться ими. Например, она ловко подключает «общественное мненье», чтобы отомстить бывшему возлюбленному.

В характере Софии есть не только положительные, но и отрицательные черты. «Смесь хороших инстинктов с ложью» увидел в ней Гончаров. Своеволие, упрямство, капризность, дополненные размытыми представлениями о морали, делают ее одинаково способной и на хорошие, и на дурные поступки. Ведь, оклеветав Чацкого, София поступила безнравственно, хотя и осталась, единственная среди собравшихся, убежденной в том, что Чацкий – совершенно «нормальный» человек. Он же окончательно разочаровался в Софии именно тогда, когда узнал, что ей обязан «этим вымыслом».

София умна, наблюдательна, рациональна в своих поступках, но любовь к Молчалину, одновременно эгоистическая и безрассудная, ставит ее в нелепое, комическое положение. В разговоре с Чацким София до небес превозносит душевные качества Молчалина, но настолько ослеплена своим чувством, что не замечает, «как портрет выходит пошл» (Гончаров). Ее похвалы Молчалину («Целый день играет!», «Молчит, когда его бранят!») дают совершенно противоположный эффект: Чацкий отказывается понимать все сказанное Софией буквально и приходит к выводу, что «она его не уважает». София преувеличивает опасность, грозившую Молчалину при падении с лошади, – и ничтожное событие разрастается в ее глазах до размеров трагедии, заставляя продекламировать:

Молчалин! Как во мне рассудок цел остался!

Ведь знаете, как жизнь мне ваша дорога!

Зачем же ей играть, и так неосторожно?

(Д. II, явл. 11).

София, любительница французских романов, очень сентиментальна. Вероятно, как и пушкинские героини из «Евгения Онегина», она мечтает о «Грандисоне», но вместо «гвардии сержанта» находит другой «совершенства образец» – воплощение «умеренности и аккуратности». София идеализирует Молчалина, даже не пытаясь узнать, каков он на самом деле, не замечая его «пошлости» и притворства. «Бог нас свел» – этой «романической» формулой исчерпывается смысл любви Софии к Молчалину. Он сумел понравиться ей прежде всего тем, что ведет себя словно живая иллюстрация к только что прочитанному роману: «Возьмет он руку, к сердцу жмет, / Из глубины души вздохнет…».

Отношение Софии к Чацкому совершенно иное: ведь она не любит его, поэтому не желает выслушать, не стремится понять, избегает объяснений. София несправедлива к нему, считая черствым и бессердечным («Не человек, змея!»), приписывая ему злобное желание «унизить» и «кольнуть» всякого, и даже не пытается скрыть свое безразличие к нему: «На что вы мне?» В отношениях с Чацким героиня столь же «слепа» и «глуха», как и в отношениях с Молчалиным: ее представление о бывшем возлюбленном далеко от реальности.

София, главная виновница душевных терзаний Чацкого, сама вызывает сочувствие. По-своему искренняя и страстная, она полностью отдается любви, не замечая, что Молчалин лицемерит. Даже забвение приличий (ночные свидания, неумение скрывать от окружающих свою любовь) – свидетельство силы ее чувства. Любовь к «безродному» секретарю отца выводит Софию за пределы фамусовского круга, ведь она сознательно рискует своей репутацией. При всей книжности и очевидном комизме эта любовь – своеобразный вызов героини и отцу, который озабочен тем, чтобы приискать ей богатого жениха-карьериста, и обществу, которое извиняет только открытый, ничем не камуфлированный разврат. Высота чувств, не свойственная фамусовцам, делает ее внутренне свободной. Она настолько счастлива своей любовью, что не боится разоблачения и возможного наказания: «Счастливые часов не наблюдают». Не случайно Гончаров сравнил Софию с пушкинской Татьяной: «… Она в любви своей точно так же готова выдать себя, как Татьяна: обе, как в лунатизме, бродят в увлечении с детской простотой. И София, как Татьяна же, сама начинает роман, не находя в этом ничего предосудительного».

София обладает сильным характером и развитым чувством собственного достоинства. Она самолюбива, горда, умеет внушить уважение к себе. В финале комедии героиня прозревает, понимая, что была несправедлива к Чацкому и любила человека недостойного ее любви. Любовь сменяется презрением к Молчалину: «Упреков, жалоб, слез моих / Не смейте ожидать, не стоите вы их…».

Хотя, по мнению Софии, свидетелей унизительной сцены с Молчалиным не было, ее мучит чувство стыда: «Себя я, стен стыжусь». София осознает свой самообман, винит только себя и искренне раскаивается. «Вся в слезах», она произносит свою последнюю реплику: «Я виню себя кругом». В последних сценах «Горя от ума» от прежней капризной и самоуверенной Софьи не остается и следа – «оптический обман» раскрылся, и в ее облике отчетливо проступают черты трагической героини. Судьба Софии, на первый взгляд, неожиданно, но в полном соответствии с логикой ее характера сближается с трагической судьбой отвергнутого ею Чацкого. Действительно, как тонко заметил И. А. Гончаров, в финале комедии ей приходится «тяжелее всех, тяжелее даже Чацкого, и ей достается «мильон терзаний»». Развязка любовного сюжета комедии обернулась для умной Софии «горем», жизненной катастрофой.

Не отдельные персонажи пьесы, а «коллективный» персонаж – многоликое фамусовское общество – главный идеологический оппонент Чацкого. Одинокому правдолюбцу и горячему защитнику «свободной жизни» противостоит большая группа действующих лиц и внесценических персонажей, объединенных консервативным мировоззрением и простейшей практической моралью, смысл которой в том, чтобы «и награжденья брать, и весело пожить». В жизненных идеалах и поведении героев комедии отразились нравы и жизненный уклад реального московского общества «послепожарной» эпохи – второй половины 1810-х гг.

Фамусовское общество по своему составу неоднородно: это не безликая толпа, в которой человек утрачивает свою индивидуальность. Напротив, убежденные московские консерваторы различаются между собой по уму, способностям, интересам, роду занятий и положению в общественной иерархии. Драматург обнаруживает в каждом из них и типические, и индивидуальные черты. Но в одном все единодушны: Чацкий и его единомышленники – «сумасшедшие», «безумцы», отщепенцы. Главная причина их «сумасшествия», по мнению фамусовцев, в избытке «ума», в излишней «учености», которую легко отождествляют с «вольнодумством». В свою очередь, Чацкий не скупится на критические оценки московского общества. Он убежден, что в «послепожарной» Москве ничего не изменилось («Дома новы, но предрассудки стары»), и осуждает косность, патриархальность московского общества, его приверженность отжившей морали века «покорности и страха». Новая, просветительская мораль пугает и озлобляет консерваторов – они глухи к любым доводам разума. Чацкий почти кричит в своих обличительных монологах, но каждый раз создается впечатление, что «глухота» фамусовцев прямо пропорциональна силе его голоса: чем громче «кричит» герой, тем прилежнее они «затыкают уши».

Изображая конфликт Чацкого с фамусовским обществом, Грибоедов широко использует авторские ремарки, в которых сообщается о реакции консерваторов на слова Чацкого. Ремарки дополняют реплики действующих лиц, усиливая комизм происходящего. Этот прием используется для создания основной комической ситуации пьесы – ситуации глухоты. Уже во время первого разговора с Чацким (д. II, явл. 2–3), в котором впервые обозначилось его противостояние консервативной морали, Фамусов «ничего не видит и не слышит». Он нарочно затыкает уши, чтобы не слышать крамольных, с его точки зрения, речей Чацкого: «Добро, заткнул я уши». Во время бала (д. 3, явл. 22), когда Чацкий произносит свой гневный монолог против «чужевластья мод» («В той комнате незначущая встреча…»), «все в вальсе кружатся с величайшим усердием. Старики разбрелись к карточным столам». Ситуация напускной «глухоты» персонажей позволяет автору передать взаимное непонимание и отчуждение между конфликтующими сторонами.

Фамусов – один из признанных столпов московского общества. Его служебное положение достаточно высоко: он «управляющий в казенном месте». Именно от него зависят материальное благосостояние и успех множества людей: распределение чинов и наград, «протекции» молодым чиновникам и пенсии старикам. Мировоззрение Фамусова крайне консервативно: он принимает в штыки все, что хотя бы чем-то отличается от его собственных убеждений и представлений о жизни, враждебен ко всему новому – даже к тому, что в Москве «дороги, тротуары, / Дома и всё на новый лад». Идеал Фамусова – прошлое, когда все было «не то, что ныне».

Фамусов – убежденный защитник морали «века минувшего». По его мнению, жить правильно – значит поступать во всем так, «как делали отцы», учиться, «на старших глядя». Чацкий же опирается на собственные «суждения», продиктованные здравым смыслом, поэтому представления этих героев-антиподов о «должном» и «недолжном» поведении не совпадают. Фамусову мерещится бунт и «разврат» в вольнодумных, но вполне безобидных высказываниях Чацкого, он предсказывает даже, что вольнодумца упекут «под суд». Но в собственных поступках он не видит ничего предосудительного. По его мнению, настоящие пороки людей – разврат, пьянство, лицемерие, ложь и угодничество – не представляют опасности. Фамусов говорит о себе, что он «монашеским известен повеленьем», несмотря на то, что перед этим пытался заигрывать с Лизой. Причину «сумасшествия» Чацкого общество вначале склонно приписать пьянству, но Фамусов авторитетно поправляет «судей»:

Ну вот! великая беда,

Что выпьет лишнее мужчина!

Ученье – вот чума, ученость – вот причина,

Что нынче пуще, чем когда,

Безумных развелось людей, и дел, и мнений.

(Д. III, явл. 21)

Вслушиваясь в советы и наставления Фамусова, читатель словно попадает в нравственный «антимир». В нем обычные пороки превращаются почти в добродетели, а «пороками» объявляются мысли, мнения, слова и намерения. Главный «порок», по Фамусову, – «ученость», избыток ума. Основой практической морали порядочного человека он считает глупость и шутовство. О «смышленом» Максиме Петровиче Фамусов говорит с гордостью и завистью: «Упал он больно, встал здорово».

Фамусовское представление об «уме» – приземленное, житейское: он отождествляет ум либо с практицизмом, умением «устраиваться» в жизни (что оценивает положительно), либо с «вольнодумством» (такой ум, по мнению Фамусова, опасен). Ум Чацкого для Фамусова – сущая безделица, не идущая ни в какое сравнение с традиционными дворянскими ценностями – родовитостью («по отцу и сыну честь») и богатством:

Будь плохенький, да если наберется

Душ тысячки две родовых, —

       Тот и жених.

Другой хоть прытче будь, надутый

       всяким чванством,

Пускай себе разумником слыви,

А в семью не включат.

(Д. II, явл. 5).

Явный признак сумасшествия Фамусов находит в том, что Чацкий осуждает чиновное низкопоклонство:

Давно дивлюсь я, как никто его не свяжет!

Попробуй о властях – и нивесть что наскажет!

Чуть низко поклонись, согнись-ка кто кольцом,

Хоть пред монаршиим лицом,

Так назовет он подлецом!..

(Д. III, явл. 21).

С темой ума в комедии связана и тема образования, воспитания. Если для Чацкого высшая ценность – «ум, алчущий познаний», то Фамусов, наоборот, отождествляет «ученость» с «вольнодумством», считая ее источником безумия. В просвещении он видит такую огромную опасность, что предлагает бороться с ним испытанным методом инквизиции: «Уж коли зло пресечь: / Забрать все книги бы да сжечь».

Разумеется, главный вопрос для Фамусова – вопрос о службе. Служба в системе его жизненных ценностей – ось, вокруг которой вращается вся общественная и частная жизнь людей. Истинная цель службы, полагает Фамусов, – сделать карьеру, «достигнуть степеней известных», и тем самым обеспечить себе высокое положение в обществе. К людям, которым это удается, например к Скалозубу («Не нынче-завтра генерал») или к тем, кто, как «деловой» Молчалин, стремятся к этому, Фамусов относится с одобрением, признавая в них своих единомышленников. Напротив, Чацкий, с точки зрения Фамусова, – «пропащий» человек, заслуживающий только презрительного сожаления: ведь, обладая хорошими данными для успешной карьеры, он не служит. «Но захоти – так был бы деловой», – замечает Фамусов.

Его понимание службы, таким образом, столь же далеко от ее истинного значения, «перевернуто», как и представления о морали. Фамусов не видит порока в откровенном пренебрежении служебными обязанностями:

А у меня, что дело, что не дело,

     Обычай мой такой:

Подписано, так с плеч долой.

(Д. I, явл. 4).

Даже злоупотребление служебным положением

Фамусов возводит в правило:

Как станешь представлять к крестишку ли,

                                 к местечку,

Ну как не порадеть родному человечку!..

(Д. II, явл. 5).

Молчалин – один из самых ярких представителей Фамусовского общества. Его роль в комедии сопоставима с ролью Чацкого. Как и Чацкий, Молчалин – участник и любовного, и общественно-идеологического конфликта. Он не только достойный ученик Фамусова, но и «соперник» Чацкого в любви к Софии, третье лицо, возникшее между бывшими влюбленными.

Если Фамусов, Хлёстова и некоторые другие персонажи – живые обломки «века минувшего», то Молчалин – человек одного с Чацким поколения. Но, в отличие от Чацкого, Молчалин – убежденный консерватор, поэтому диалог и взаимопонимание между ними невозможны, а конфликт неизбежен – их жизненные идеалы, нравственные принципы и поведение в обществе абсолютно противоположны.

Чацкий не может понять, «зачем же мнения чужие только святы». Молчалин же, как и Фамусов, считает зависимость «от других» основным законом жизни. Молчалин – посредственность, не выходящая из общепринятых рамок, это типичный «средний» человек: и по способностям, и по уму, и по притязаниям. Но у него есть «свой талант»: он гордится своими качествами – «умеренностью и аккуратностью». Мировоззрение и поведение Молчалина строго регламентируется его положением в служебной иерархии. Он скромен и услужлив, потому что «в чинах… небольших», не может обойтись без «покровителей», даже если ему приходится всецело зависеть от их воли.

Зато, в отличие от Чацкого, Молчалин органично вписывается в фамусовское общество. Это «маленький Фамусов», ведь у него много общего с московским «тузом», несмотря на большую разницу в возрасте и общественном положении. Например, отношение Молчалина к службе – чисто «фамусовское»: он хотел бы «и награждены! брать, и весело пожить». Общественное мнение для Молчалина, как и для Фамусова, свято. Некоторые его высказывания («Ах! злые языки страшнее пистолета», «В мои лета не должно сметь / Свое суждение иметь») напоминают фамусовское: «Ах! боже мой! что станет говорить / Княгиня Марья Алексевна!».

Молчалин – антипод Чацкого не только по убеждениям, но и по характеру отношения к Софии. Чацкий искренне влюблен в нее, выше этого чувства для него ничего не существует, по сравнению с ним «мир целый» Чацкому «казался прах и суета». Молчалин лишь умело притворяется, что любит Софью, хотя, по собственному признанию, не находит в ней «ничего завидного». Отношения с Софией целиком определяются жизненной позицией Молчалина: так он держится со всеми без исключения людьми, это жизненный принцип, усвоенный с детства. В последнем действии он рассказывает Лизе, что ему «завещал отец» «угождать всем людям без изъятья». Молчалин – влюбленный «по должности», «в угодность дочери такого человека», как Фамусов, «который кормит и поит, / А иногда и чином подарит…».

Утрата любви Софии не означает поражения Молчалина. Хотя он и совершил непростительную оплошность, ему удалось выйти сухим из воды. Знаменательно, что не на «виноватого» Молчалина, а на «невиновного» Чацкого и оскорбленную, униженную Софию обрушил свой гнев Фамусов. В финале комедии Чацкий становится изгоем: общество его отторгает, Фамусов указывает на дверь и грозится «огласить» его мнимый разврат «во весь народ». Молчалин же, вероятно, удвоит усилия, чтобы загладить свою вину перед Софией. Остановить карьеру такого человека, как Молчалин, невозможно – таков смысл авторского отношения к герою. Чацкий еще в первом действии справедливо заметил, что Молчалин «дойдет до степеней известных». Ночное происшествие подтвердило горькую истину: общество отвергает Чацких, а «Молчалины блаженствуют на свете».

Фамусовское общество в «Горе от ума» – это множество второстепенных и эпизодических персонажей, гостей Фамусова. Один из них, полковник Скалозуб, – солдафон, воплощение тупости и невежества. Он «слова умного не выговорил сроду», а из разговоров окружающих понимает только то, что, как ему кажется, относится к армейской теме. Поэтому на вопрос Фамусова «Как вам доводится Настасья Николавна?» Скалозуб деловито отвечает: «Мы с нею вместе не служили». Однако по меркам фамусовского общества Скалозуб – завидный жених: «И золотой мешок, и метит в генералы», поэтому его глупости и неотесанности в обществе никто не замечает (или не хочет замечать). Сам Фамусов «им сильно бредит», не желая иного жениха для своей дочери.

Скалозуб разделяет отношение фамусовцев к службе и к просвещению, договаривая с «солдатской прямотой» то, что окутано туманом велеречивых фраз в высказываниях Фамусова и Молчалина. В его отрывистых афоризмах, напоминающих команды на плацу, умещается вся нехитрая житейская «философия» карьеристов. «Как истинный философ», он мечтает об одном: «Мне только бы досталось в генералы». Несмотря на свою «дубинноголовость», Скалозуб очень быстро и успешно продвигается по служебной лестнице, вызывая почтительное изумление даже у Фамусова: «Давно полковники, а служите недавно». Образованность не представляет для Скалозуба никакой ценности («ученостью меня не обморочишь»), армейская муштра, с его точки зрения, гораздо полезнее, хотя бы тем, что способна выбить из головы ученую дурь: «Я князь-Григорию и вам / Фельдфебеля в Волтеры дам». Карьера военного и рассуждения «о фрунте и рядах» – единственное, что интересует Скалозуба.

Все персонажи, появляющиеся в доме Фамусова во время бала, активно участвуют в общем противостоянии Чацкому, добавляя все новые вымышленные подробности в сплетню о «сумасшествии» главного героя, пока в сознании графини бабушки она не превращается в фантастический сюжет о том, как Чацкий пошел «в пусурманы». Каждый из второстепенных персонажей выступает в своем комическом амплуа.

Хлёстова, как и Фамусов, – колоритный типаж: это «сердитая старуха», властная барыня-крепостница екатерининской эпохи. Она «от скуки» возит с собой «арапку-девку да собачку», питает слабость к молодым французам, любит, когда ей «угождают», поэтому благосклонно относится к Молчалину и даже к Загорецкому. Невежественное самодурство – жизненный принцип Хлёстовой, которая, как и большинство гостей Фамусова, не скрывает своего враждебного отношения к образованию и просвещению:

И впрямь с ума сойдешь от этих, от одних

От пансионов, школ, лицеев, как бишь их,

Да от ланкартачных взаимных обучений.

(Д. III, явл. 21).

Загорецкий – «отъявленный мошенник, плут», доносчик и шулер («При нем остерегись: переносить горазд, /И в карты не садись: продаст»). Отношение к этому персонажу характеризует нравы фамусовского общества. Все презирают Загорецкого, не стесняясь бранить его в лицо («Лгунишка он, картежник, вор» – говорит о нем Хлёстова), но в обществе его «ругают / Везде, а всюду принимают», ведь Загорецкий – «мастер услужить».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.