Замечания о некоторых жанрах

Замечания о некоторых жанрах

Комментарии — текст, посвящённый подтексту.

Впечатление — это след действительности в меру чувствительности.

Да, именно замечания. Всего лишь комментарии к жанрам. Никаких полнометражно-описательных намерений. Эти замечания отражают моё личное отношение к тому или другому жанру. И некоторые размышления о нём, сформулированные при подготовке занятий литературной студии или мастер-классов.

Дневник: бортовой журнал

Пишущий человек расширяет навыки не только путём сочинения художественных произведений. Одним из средств поддерживать себя в форме (не только писательской, но и человеческой) служит дневник. Запись происходящих событий с той или иной регулярностью. В форме дневника может быть построено и литературное произведение. Но сейчас речь именно о дневнике реальной жизни. Некоторые записи из него могут в дальнейшем послужить материалом для писательской работы, однако в целом он не предназначен для самостоятельного литературного существования.

Проще всего выглядит дневник фактов, с короткими записями: был там-то, делал то-то, встречался с таким-то. Чем больше фиксируешь подробностей происходящего, тем насыщеннее становится его описание. Если же отмечать свои переживания и размышления о случившемся, записи становятся ещё интереснее и глубже. Могут даже незаметно превращаться в небольшие эссе. Такой дневник — это уже настоящая литературная работа, которая, естественно, развивает владение словом.

Бывают особые виды дневников — например, дневник путешествия или дневник, связанный с каким-то необычным периодом

нашей жизни. Чем настойчивее мы открываем такой дневник для наблюдений за окружающим миром или для собственных чувств и переживаний, тем больше шансов научиться через письменное слово проникать в суть происходящего.

Однако даже самый сухой дневник позволяет человеку вглядеться в свою жизнь. Не только почувствовать её сегодняшний вкус, но и ощутить движение. Это похоже на белый след самолёта в синем небе — след, по которому видна линия полёта. Только след быстро тает, а дневник остаётся.

У меня самого накопился большой опыт ведения разных дневников. Вместе с большим количеством их физических носителей. Тонкие и толстые школьные тетради. Записные книжки (помню, как выбирал в газетных киосках «изделия артикула 808»: одного формата, но в разноцветных обложках). Блокноты и блокнотики (туда попадали совсем мимолётные пометки или упоминание о примечательных событиях в те дни, когда я не обращался к более подробному дневнику). Ежедневники, которые, оказалось, можно использовать не только для планирования жизни, но и для отчёта о ней перед собой. Был одно время дневник на карточках (тогда на вычислительных машинах применяли перфокарты, у меня как программиста их было много, а для компактности я разрезал их на четыре части). Бывало, вёл дневник просто на листочках, печатал на пишущей машинке.

Случались периоды и без дневника. Сейчас я очень жалею о тех временах, потому что в них труднее всего проникнуть сегодняшней памятью. Кстати, когда потом я возобновлял дневник, он почти каждый раз принимал другую форму. Может быть, это был такой способ самооправдания самообновлением. Мол, не просто ленился вести дневник, а перешёл к новому этапу, поэтому и пауза была перед этим.

Чисто по-житейски, благодаря дневнику я могу быстро вспомнить факты своей жизни, и это уже огромное дело. Но велика его роль и в писательских занятиях. Там живёт множество тем (или намёков на темы) для стихов, сказок и рассказов, написанных и ненаписанных. Там живут люди, которые могут стать (или стали) прообразами литературных персонажей или просто воспоминаний. Там живут напоминания о впечатлениях, переживаниях, размышлениях!.. Из дневника студенческих времён позже возникла книга «Записи». Из дневника поездки по Средней Азии (тогда, давным-давно, это было просто) — «Среднеазиатские мозаики». Из родительского дневника — «Загляни в детство». Некоторые фрагменты дневника превратились в самостоятельные эссе, многие записанные там мысли перешли в философскую прозу.

Дневник — это своего рода бортовой журнал личности в плавании по своей судьбе. Стоит приучить себя к тому, чтобы вести его регулярно, как это делают на корабле. Придумать несколько вопросов, которые можно задать себе, приступая к сегодняшней записи. Что было самое интересное за день? Случились ли какие-ни-будь неожиданности? Какое переживание оказалось самым острым? Какие важные мысли пришли в голову? С кем было самое насыщенное общение? Что произошло нового, загадочного, ободряющего, угнетающего, противоречивого?.. Вопросов можно придумать много, но главное — выбрать из них те, что будут настраивать на дневниковый лад.

Если не писал в дневник вчера, вопросы могут относиться и не к одному дню. Но не обязательно скрупулёзно перебирать день за днём и час за часом. Чем дольше «неписаный период», тем более яркие впечатления всплывут в памяти; их-то и надо записать в первую очередь. Впрочем, менее яркие не означает менее значительные; стоит подумать и об этом.

Дневниковая запись не обязана быть литературным шедевром. Куда важнее непосредственность восприятия, выразительные детали, сегодняшнее осмысление. Что-то может позже стать зёрнышком для проращивания, что-то останется просто свидетельством жизни. И то хорошо, и это не мало.

Бывает, что дневник становится самостоятельным произведением. Он может оказаться интересным для потомков (что ж, тогда им и доводить его до издания), а может и сам автор придать ему окончательную литературную форму. Или даже с самого начала вести дневник, предназначенный для читателя.

Наконец, дневниковую форму можно применить в художественном произведении, полностью или частично. Это возвращает нас к опорным свойствам прозы и к прочей работе с текстом. Но в этом случае особенно полезно обладать личным опытом ведения дневника.

Записная книжка: фото снаружи и внутри

Кроме дневника существуют и другие виды ловушек для впечатлений от жизни. Обобщённо назовём их записными книжками, хотя выглядеть они могут разнообразно. Кстати, по внешнему виду вряд ли можно отличить записную книжку от дневника, только по содержанию. Для записных книжек нужен другой подход. Это подход охотника, коллекционера, кладоискателя. Или мастеровитого умельца, который заботится о материалах и заготовках заранее, иногда не зная даже, когда именно ему понадобится то или это.

Быть под рукой: вот основная особенность записной книжки. Чтобы её владелец мог приглядываться к окружающему миру, прислушиваться к миру внутреннему — и вовремя записывать то, что покажется интересным.

Если я иду по улице и в голову пришла какая-то мысль или сложились стихотворные строки, мне всегда кажется, что запомню это навсегда —или, по крайней мере, достаточно надолго, чтобы записать, когда окажусь за письменным столом. Увы, опыт показывает, что если не воспользоваться записной книжкой тут же, на улице, рискуешь безнадёжно упустить своё озарение. Может быть, у человека с особенно цепкой памятью дело обстоит иначе, но тут уж каждый должен опираться на свои возможности.

То же самое относится к наблюдениям внешним. Но здесь нам грозит не только забывчивость, но и собственная разговорчивость. «Ты знаешь, какую любопытную сценку я сегодня видел!..» — и начинаешь рассказывать, радуясь, что не забыл про неё. Можно даже несколько раз рассказать разным людям, и получается всё более складно. Но чем выразительнее рассказ, тем меньше потребность в записывании: ведь автор уже проявил себя в устном творчестве. (Поэтому, кстати, рискованно пересказывать и литературные замыслы: ослабевает внутренний импульс к их письменному осуществлению.) Так что лучше записать то, что привлекло внимание, до того, как рассказать об этом вслух.

Какими способами можно передать своё наблюдение в короткой записи?

? Прежде всего — через прямое описание. Стараясь быть лаконичным, «запротоколировать» то, что больше всего поразило в происходящем. Но это не единственный вариант.

? Можно увидеть в эпизоде метафору — и тогда важно записать именно это восприятие.

? Интересно выделить те или иные детали, хотя бы одну или две, которые привлекли внимание.

? Можно включить в запись осмысление того, с чем столкнулся. То, что нам пришло в голову сейчас, вряд ли удастся повторить спустя некоторое время: утратится новизна, да и сам человек незаметно меняется.

? Ещё более неповторимы мимолётные эмоции по поводу увиденного. Иногда именно переживание и является главным героем эпизода.

? Если в голову придёт даже самый условный контур сюжета, в который может вырасти наблюдаемый эпизод, надо записать и это.

? Если в реальном человеке мелькнул образ будущего персонажа, пусть он тоже сохранится на бумаге.

? Может быть, увиденное — всего лишь мазок в общей картине? В какой?..

? А как перевести происходящее на язык своего мировоззрения? Может быть, именно в этом переводе запись будет наиболее точна и выразительна?

? Можно сразу, при записи, придать эпизоду ту стилистическую окраску, которая больше всего ему подходит. Юмористическую, лирическую, драматическую...

В записную книжку редко попадают готовые произведения. Здесь находит прибежище записанное ненаписанное — то, с чем ещё надо поработать. То, что ещё надо прорастить. Но из этих зёрнышек растут не только стихи или рассказы. Из них растёт сам пишущий человек. С помощью записной книжки приучаешь себя к наблюдательности снаружи и внутри, к охоте за интересными мыслями и образами, к поискам особых созвучий, к обдумыванию любопытных тем... Привыкаешь к тому, что в любом событии можно обнаружить свой смысл, свою изюминку. Что каждого человека можно постараться понять, поглядев на мир его взглядом... Если записная книжка помогает в этом, то когда-нибудь из неё появятся (проявятся) и твои произведения. Может быть, для этого нужно будет заглянуть в свои записи; может быть, в этом уже не будет нужды. Всё равно своё дело они сделали.

Если же большинство записей из записных книжек тебе нравится, но в работу не идёт, можно сделать из них... записную книжку. Уже в смысле чисто литературного жанра. Это требует достаточно кропотливой работы — и по отбору, и по композиции, и по шлифовке текста. Но лучше сделать это всё самому, чем рассчитывать на условную вероятность того, что этим займётся кто-то вместо тебя.

Воспоминания: уважение к жизни

Воспоминания (у них есть более величественное название: мемуары) — самый естественный жанр для того, кто достаточно прожил. Причём иногда это «достаточно» относится не столько к количеству лет, сколько к насыщенности прожитого. Так что, казалось бы, каждый человек должен написать хотя бы эту книгу: книгу своей жизни. Но ему мешает множество предубеждений.

Он объявляет себе и окружающим (если вообще об этом заходит речь):

«У меня самая обычная жизнь».

«Мне не хватает литературного таланта».

«О многих вещах мне больно вспоминать».

«У меня совершенно нет времени».

«Всё уже забылось».

«Это никому не интересно».

«Не хочется ворошить прошлое»...

Много лет мы с женой уговаривали мою мать написать воспоминания. И слышали в ответ приведённые выше фразы, да и многие другие в том же духе. Она жила тогда в деревеньке Бавыкино, много сил тратила на дом и на огород, охотно рассказывала о прошлом внукам, а вот записывать ничего не собиралась. Но наши уговоры были достаточно долгими и настойчивыми, и она понемногу, не афишируя, стала в своих хозяйственных тетрадках, где отмечала, что сделала сегодня и что надо не забыть сделать завтра, писать то про своих родителей, то про школьные годы, то про эвакуацию... Эти записи шли вперемешку с хозяйственными, и, когда мамы не стало, мы обнаружили, что из дюжины школьных тетрадок получилась замечательная книга. Настолько органичная, что мы не стали исключать из неё даже хозяйственные записи. Мы назвали её «Бавыкинский дневник», издали на ризографе тиражом в сто экземпляров — и до сих пор это один из наших семейных бестселлеров. А каждый раз, когда я давал читать эту книгу кому-то из тех, кто к нашему семейству не имеет отношения, она вызывала бурный интерес и на неё буквально записывались в очередь.

Сам я совершенно уверен, что каждая человеческая жизнь достойна описания. Или, чтобы исключить вопрос о литературном таланте, личного свидетельствования о ней. Ведь человеческая судьба неповторима, и если эта неповторимость исчезает бесследно, в этом есть что-то неправильное. А для свидетельствования нужны не литературные способности, а всего лишь искренность.

Впрочем, воспоминания — это не только мемуары в конце жизни. Это взгляд из одного этапа судьбы на другой, уже завершённый. Воспоминания не обязаны быть обстоятельными, полностью охватывающими какой-то календарный отрезок. Можно вспомнить и написать об отдельных эпизодах своей жизни, о какой-то цепочке событий.

Существует много возможных катализаторов, располагающих к воспоминательному творчеству. Ими могут стать фотографии или старые вещи, люди или события. Можно придумать себе некую канву, по которой будет скользить память. Места, где ты жил, предметы собранной тобой коллекции, книги, письма, любимые животные... А если когда-то вёл дневник, его записи могут оживать под твоим взглядом — и ты обнаружишь много интереснейших подробностей, которые остались вне его страниц.

Воспоминания — это жанр, легко перетекающий в другой. Они могут стать материалом для рассказов и повестей, могут вторгаться в другие произведения.

Когда моя жена, Мария Романушко, писала свою книгу «Наши зима и лета, вёсны и осени» с целыми главами-воспоминаниями, я был под таким впечатлением, что мне тоже захотелось вспомнить своё детство и написать о нём. Но моя память оказалась не такой богатой и образной. В итоге всё наиболее значительное поместилось в цикл небольших эссе под названием «Самое-самое», но я и этому был очень рад.

Ещё к одной плодотворной области воспоминаний как жанра (помимо воспоминаний-мемуаров и воспоминаний-произведений  ) хотелось бы мне привлечь внимание. Назовём это воспоминания-беседы. Беседы с человеком, чья память особенно интересна для нас. Тем более в такой ситуации, когда его никак не склонить к тому, чтобы он записал что-то сам. В таких беседах можно услышать (чтобы потом записать) уникальные свидетельства «о времени, о жизни, о себе», которые особенно полезны для писателя начинающего, не обладающего пока что большим биографическим опытом.

Общаясь с человеком, готовым поделиться своими воспоминаниями, можно, конечно, понадеяться на свою память. Но воспроизвести на бумаге содержание достаточно большой беседы спустя некоторое время не так-то просто. Поэтому лучше по ходу разговора делать небольшие пометки, которые потом послужат опорным пунктиром для восстановления его содержания. Хорошее устройство диктофон, но с ним связаны определённые затруднения. Во-первых, не всегда собеседнику комфортно говорить под запись. Во-вторых, у технических средств бывают технические сбои. В-третьих, сама тональность такой беседы и дальнейшего её восстановления по записи довольно специфична, и при этом можно потерять какие-то важные нюансы.

Чтобы беседа была как можно интереснее, к ней полезно подготовиться. Узнать побольше о человеке, о тех временах, которым будет посвящён разговор, заранее запастись вопросами. Вопросы позволят направлять разговор в нужное русло, побуждать собеседника к искреннему и углублённому рассказу, поддерживать атмосферу заинтересованности.

Повесть и роман: длинная дистанция

Разница между повестью и романом (условная, как и все различия между жанрами) состоит, наверное, в степени решимости автора отдаться своей теме. В том и другом случае эта решимость велика: мы имеем дело с забегом на длинную дистанцию. Но дистанция повести достаточно соразмерна силам автора, подобно тому, как можно бежать на пять или на десять километров. Ведь повесть сосредоточена на некотором отрезке жизни главного героя. Роман —это марафон, когда толком не знаешь, удастся ли добраться до финиша. Роман может захватить всю жизнь героя, а заодно и жизнь соседних поколений в придачу. Впрочем, эти рассуждения не относятся к профессиональным писателям-романистам, которые специализируются на этом жанре и умеют технологично распределять свои силы.

У долгого повествования свои плюсы и минусы. Оно позволяет вовлечь читателя в поток и уже там баюкать и тормошить его, показывать одно и рассказывать о другом, создавать отдельные течения, которые потом опять вынесут лодку читательского внимания в общее русло. В то же время нужно постоянно избегать опасности стать монотонным, создавать самостоятельную увлекательность, удивительность и убедительность (закон трёх «У») на каждом отдельном интервале пути. Легче постараться, чтобы небольшое произведение было достаточно «заводным». В большом надо ещё всё время заботиться о «подзаводе».

Для больших жанров особенное значение приобретает то, о чём написано в главе «Сила плана и метод углубления»: работа с общим планом и его детализация, переход от пункта плана к тексту и выныривание обратно, когда очередной фрагмент написан. А также твёрдая память о том, что писатель — это не просто тот, кто пишет, а кто заканчивает писать (закон трёх «3»),

Хорошо, что я сейчас не пишу роман о повести и романе. Поэтому с лёгким сердцем я заканчиваю эту главу, понимая, что не ею будет решаться вопрос забега на длинную литературную дистанцию. И каждому стайеру желаю победы. Здесь она состоит не в том, чтобы обогнать соперников, а в том, чтобы пройти свой путь до финиша, не сбив дыхание ни у себя, ни у читателя.

Драматургия и сценарии: закон трёх «Д»

Важные особенности драматургического и сценарного жанра, по сравнению с прозой, связаны с тем, что автор вынужден в какой-то степени отойти от принципа преимущества изображения. Точнее говоря, у него резко сужается набор изобразительных средств. Ещё точнее — они переходят от автора к другим творческим лицам: режиссёру, художнику, актёрам, даже костюмерам и гримёрам. Но тем значительнее то, что остаётся в его распоряжении.

Поэтому сформулируем ещё один закон, в дополнение к тем, которые даны в третьем разделе.

Закон трёх «Д». Драматургические приоритеты

• Действие.

Действие необходимо драматургии как дрожжи. Если сюжет мало проявляется в поведении персонажей (так было на заре драматургии, такую стилистику порою избирает и современный театр), то действие уходит в их речь (акцент смещается на третье «Д») и требует ещё большей напряжённости. Но всё-таки, как правило, оригинальные коллизии, неожиданные развороты сюжета представляют собой главную ценность драматургии.

• Динамика.

Здесь речь идёт уже не о сюжетном действии, а о ритмическом рисунке произведения. О чередовании быстрого темпа и медленного. О переходе от напряжения к передышке и снова к нарастанию напряжения. Это соотношение разных частей пьесы друг с другом, взаимоувязывание эпизодов, соседство трагического и смешного, цепочка психологических столкновений, нарастание препятствий на пути героя и их преодоление, эволюция его характера.

• Диалог.

Диалог в пьесе или в сценарии предпочтительнее монолога. Но монолог тоже необходим: это направленное общение с залом, со зрителем или слушателем. В сценической и кинематографической драматургии диалог не обязателен, ведь бывают фильмы без слов и пантомимические пьесы. И всё-таки он остаётся главной опорой драматургии литературной.

Большинство опорных свойств, приведённых для прозы, остаются актуальными и для драматургии. Может быть, меньшее значение имеет зацепка. Ведь подразумевается, что зритель, раз уж взялся смотреть, постарается дождаться главного развития событий, — в отличие от читателя, который может захлопнуть книгу в любой момент. Зато роль концовки значительнее: она замыкает и обобщает всё предыдущее действие. Это последнее впечатление зрителя, и оно должно стать памятным узелком, сконцентрировать главное.

Смещаются и некоторые другие инструментальные акценты. Уточнение подробностей обычно уходит из сферы деятельности автора, но в его власти остаётся возможность сосредоточить внимание на какой-то одной играющей детали, приобретающей тем самым особое, даже символическое значение или выступающей как ёмкая характеристика персонажа. Конкретизируется и забота об увлекательности: зрителю нужно предвкушать, замирать в ожидании, испытывать любопытство

Вообще драматургия требует особой ёмкости и лаконичности описаний — иначе с ними просто не будут считаться. Иным становится и понимание метафор. Метафора должна стать конструктивной, доступной для изображения. Если же она остаётся чисто словесной, то должна органично соответствовать использующему её персонажу. Кроме героя стоит позаботиться ещё и об антигерое, ведь часто именно в столкновении противоположных характеров завязывается драматургическое действие.

И заключительное пожелание. Раз уж мы создаём материал для игры, не будем и сами уклоняться от неё. Проиграем мысленно действие. Проговорим мысленно диалог, а ещё лучше — по-настоящему, вслух. Это обязательно пойдёт на пользу нашему тексту.

Сонет: звенящий стих

Слово «сонет» происходит от латинского «сонаре» — звучать, звенеть. Ещё звучнее итальянский оригинал этого слова: «сонетто». Сонет — самый классический жанр поэзии. И вместе с тем (одно следует из другого) он подвергался, наверное, самому большому числу новаторских обновлений. Поэтому, прежде чем приступить к разговору о своём жанре, просто необходимо поговорить о сонете.

Сонетная стихотворная форма возникла в XIII веке, предположительно в Сицилии. Вершиной канонического сонета считается творчество Петрарки. В XVI веке во Франции сонетами блистал Ронсар, в Англии — Шекспир. В XVIII веке сонет добрался до России, где в этом жанре писали Державин и Пушкин, Лермонтов и Фет, Волошин и Гумилёв, Ахматова и Кирсанов... Но это лишь краткий пунктир истории, немногие имена из огромного числа поэтов, отдавших дань этому жанру.

В своей основной форме сонет — это четырнадцатистишие, отвечающее многочисленным строгим требованиям. Они относятся к композиции стихотворения, к схеме рифмовки и качеству рифм, к метрике, к содержательной структуре строф. Повторения слов или выражений в сонете неприемлемы, за исключением специальных конструкций...

Читатель наверняка заметил, что я избегаю приводить конкретные правила. Ведь если сказать, что сонет состоит из двух четверостиший (катренов) и двух трёхстиший (терцетов), а на ум придёт один из сонетов Шекспира, тут же обнаружится противоречие. Ведь «английский сонет» состоит из трёх четверостиший и заключительного двустишия.

Тут-то и начинается удивительный фейерверк сонетных форм. Чего только не вытворяли с этим эталоном классического стихосложения! Это видно даже по названиям. Сонет опрокидывают, делают хромым, приращивают ему хвост, обезглавливают, уполовинивают... Да-да, смотрите:

Опрокинутый сонет — начинается с двух терцетов, а потом идут два катрена.

Сплошной сонет — основан всего на двух рифмах.

Хвостатый сонет — в нём два катрена и три терцета.

Хромой сонет — здесь четвёртая строка в каждом катрене отличается по числу стоп от остальных строк.

Безголовый сонет — один катрен и два терцета.

Половинный сонет — один катрен плюс один терцет.

И, знаете ли, это далеко не всё.

В этих, казалось бы, издевательствах над сонетом (или, мягче говоря, экспериментах с ним) можно увидеть и совсем другой смысл. Каждому, кто шёл на подобное новаторство, несомненно, нравилась сонетная форма, но ему нужно было соразмерить её со своей поэтической натурой. Новатор стремился написать свой сонет, найти свой жанр даже в самом классическом жанре.

Ещё одна особая форма произрастает из сонета. Это венок сонетов — своего рода медитативная поэма, состоящая из пятнадцати сонетов и построенная вполне определённым образом. В добавление ко всем жёстким условиям, наложенным на каждый из сонетов, второй сонет должен начинаться точно с такой же строки, которая завершает первый; третий — с последней строки второго и т. д. Последняя строка четырнадцатого сонета должна совпадать с первой строкой первого. Сложность тут не в самом переходе строк из сонета в сонет, а в тех последствиях для рифмовки, к которым приводит это требование. Необходимость искать большое количество выразительных и звучных слов в пределах одной и той же рифмы, соблюдая прочие композиционные и содержательные требования, ставит перед автором очень даже непростые задачи.

Кстати, я ещё не сказал про пятнадцатый сонет. Он называется магистралом и должен состоять из первых строк предыдущих четырнадцати сонетов, с учётом всех сонетных правил. Естественно, сами по себе первые строки сонет не составят, так что начинают писать венок сонетов именно с магистрала. Но от этого не легче.

Раз в жизни я рискнул попробовать себя в этом изысканном жанре (мне тогда не было двадцати пяти) — и понял, что с такими литературными испытаниями ещё не сталкивался. Но я был полон решимости и всё-таки сделал это... за два года. Опубликовать не довелось (тогда было невозможно, а сейчас не до того), так что приведу в качестве примера хотя бы магистрал. Название венка — «В замкнутом счастливом круге».

Покрыт мой взгляд нежнейшей пеленой,

Заботливо мой ограничен слух,

На чуткость пальцев — этих верных слуг —

Предел наложен их природою самой.

Что обоняние! Собачий чутче нюх.

Вкус мой беспомощен, как тополиный пух.

И так во всём — я, будто бы хмельной,

Не властен до конца сам над собой.

Я с малых лет привык не замечать

Во всех делах бессилия печать.

К притворству странному не я один привычен.

Так почему ж, смирившись, не смолчать,

Когда приходит мысль в ином обличье:

Сам разум человека ограничен.

Лимерик: стихотворное озорство

История лимерика тоже нужна для представления о своём жанре. Лимерик — это и есть свой жанр в чистом виде. Его придумал английский поэт XIX века Эдвард Лир. Названием жанра стало имя портового города, где на улицах звучали весёлые песенки, полные абсурда. Лир написал множество оригинальных забавных лимериков, которые вошли в несколько стихотворных книг. Его стихи полюбили в Англии, потом стали переводить на разные языки, и во всех странах, освоивших этот жанр, он стал пользоваться нарастающей популярностью. Лимерик стал частицей мировой литературы. Вряд ли кто-нибудь возьмётся оценить количество последователей Лира, ясно только, что их всё больше и больше.

Лимерик (по-английски произносится «лимрик») — это юмористическое пятистишие. Его не надо путать с японским философско-лирическим пятистишием, которое называется «танка» и не похоже на него ничем, кроме числа строк. В лимерике рифмуются первая, вторая и пятая строки, а третья строка рифмуется с четвёртой (эти две строки и размер имеют другой, укороченный). В первой строке часто вводится какой-нибудь необычный персонаж из местности с известным, а ещё лучше с экзотическим названием. Своеобразие названия задаёт основную рифму лимерика и тем самым располагает его к экстравагантности, которую поддерживает и содержание стишка (недаром первый сборник Лира назывался «Книга бессмыслиц»). В третьей и четвёртой строках с персонажем происходит нечто странное, после чего последняя строка возвращает нас к началу стихотворения. Порою пятая строка даже совпадает с первой, полностью или частично. Часто используются каламбуры и неологизмы.

Вот лимерик Лира (в переводе Марка Фрейдкина):

Длинноносый старик из Литвы

Говорил: «Если скажете вы,

Что мой нос длинноват, —

Кто же тут виноват?»

Что за славный старик из Литвы!

Пример русского лимерика (сам придумал):

Симпатичный толстяк из Паланги

Ел одни сухари да баранки.

Но дожди наступали,

Сухари размокали —

И рыдал человек из Паланги.

Возможен лимерик и без географии (Самуил Маршак):

Улыбались три смелых девицы

На спине у бенгальской тигрицы.

Теперь же все три —

У тигрицы внутри,

А улыбка на морде тигрицы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.