Юбилеи

Закоренелая большевистская привычка превращать любую дату в инструмент идеологической борьбы привела к тому, что даже даты смерти знаменитых людей в Советском Союзе превращались во всенародные праздники со всеми вытекающими отсюда последствиями — торжественными заседаниями, социалистическими соревнованиями, награждениями победителей, подарками и прочими атрибутами партийно-застольного веселья. Такой юбилей прошел в стране в 1937 году. Он был посвящен 100-летию со дня гибели Александра Сергеевича Пушкина. Интеллектуальная, думающая часть советского общества на это мероприятие откликнулась печальным, если не сказать, страшноватым анекдотом: «В 1937 году Ленинград широко и торжественно отметил столетие со дня гибели Пушкина. Ах, какой это был праздник!» — «Что ж, какая жизнь, такие и праздники».

Анекдотам можно и не доверять, но вот свидетельство официального советского пушкиноведения. В 1985 году в Ленинграде вышла небольшая по объему книга Б. М. Марьянова «Крушение легенды» с характерным для того времени подзаголовком: «Против клирикальных фальсификаций творчества А. С. Пушкина». Вся книга насквозь пронизана ссылками на В. И. Ленина и пропитана суровой большевистской нетерпимостью к какому-либо иному мнению. Так вот, на странице 78 можно прочитать о том, что «юбилей, который широко отмечали в 1937 году народы Советского Союза, перешагнул границы нашей страны, вылился в международный п р а з д н и к (выделено нами — Н. С.) культуры». И чтобы у читателя не возникло подозрения в случайности сказанного, скажем, что на странице 82 автор вновь возвращается к этой расхожей формуле: «Он (юбилей — Н. С.) приобрел характер поистине всенародного п р а з д н и к а (выделено нами — Н. С.) отечественной культуры…». В интерпретации советских авторов даже прямые потомки Пушкина говорили на том же большевистском новоязе. Вот как передает слова правнука поэта Григория Григорьевича Пушкина по поводу 100-летнего юбилея со дня гибели своего прадеда автор книги «Потомки А. С. Пушкина» В. М. Русаков: «Я участвовал во всех пушкинских торжествах. Был и в Ленинграде на открытии обелиска у Черной речки. <….> Ездил в Псков и в Михайловское. <…> Очень торжественно проходил праздник в Пскове». Так что фольклор тут ни при чем. Анекдот просто обострил ситуацию, довел ее до абсурда, с тем чтобы этот абсурд был понят окружающими.

Ленинградцы особенно остро чувствовали фарисейский подтекст этого мероприятия. Трагедия, случившаяся с Пушкиным в 1837 году, теперь уже без всяких усилий ассоциировалась с ужасами 1937-го. «Пушкин был первым, кто не пережил 37-го года», — говорили они и вкладывали в уста лучшего друга поэтов всего мира товарища Сталина короткую фразу с известным акцентом: «Если бы Пушкин жил не в XIX, а в XX веке, он все равно бы умер в 37-м». Согласно одному из анекдотов, Пушкин пришел однажды на прием к вождю всех времен и народов. «На что жалуетесь, товарищ Пушкин?» — «Жить негде, товарищ Сталин». Сталин снимает трубку: «Моссовет! Бобровникова мне! Товарищ Бобровников? У меня тут товарищ Пушкин. Чтобы завтра у него была квартира. Какие еще проблемы, товарищ Пушкин?» — «Не печатают меня, товарищ Сталин». Сталин снова снимает трубку: «Союз писателей! Фадеева! Товарищ Фадеев? Тут у меня товарищ Пушкин. Чтобы завтра напечатать его большим тиражом». Пушкин поблагодарил вождя и ушел. Сталин снова снимает трубку: «Товарищ Дантес! Пушкин уже вышел».

Вслушайтесь повнимательнее в смысл другого анекдота. Он родился в ответ на объявленный конкурс на лучший проект памятника Пушкину в Ленинграде. Вот как выглядит в анекдоте обсуждение одного из вариантов памятника. На конкурсе рассматривается проект «Пушкин с книгой в руке». — «Это хорошо, но надо бы немного осовременить». Через некоторое время проект был переработан. Он представлял собой Пушкина, читающего книгу «Вопросы ленинизма». — «Это уже лучше. Но надо бы поубедительнее». После очередной доработки в проекте оказался Сталин, читающий томик Пушкина. «Очень хорошо. Но все-таки несколько натянуто». В окончательном варианте проекта памятника Сталин читает «Вопросы ленинизма».

Еще в одном анекдоте были просто объявлены результаты этого замечательного конкурса: «Третья премия присуждена проекту, где Пушкин читает свои стихи, вторая — Сталин читает стихи Пушкина, первая — Сталин читает Сталина».

Прошло время. Советский Союз приказал долго жить. Страна стала другой. Но изжить большевистские традиции оказалось не так просто. Пляски на костях нет-нет да и напоминают о нашем «великом прошлом». В 1999 году весь мир отметил 200 лет со дня рождения А. С. Пушкина. В Петербурге это был год Пушкина. Торжественные заседания, конференции, семинары следовали один за другим. Но вот объявление, прозвучавшее с экрана телевизора: «6 июня на месте дуэли Пушкина состоится праздник, посвященный 200-летию со дня рождения поэта».

Справедливости ради надо сказать, что юбилейный зуд родился задолго до советской власти. Вот только один пример. Известно, что по сложившейся петербургской кулинарной традиции к мясу по-строгановски в ресторанах подавался гарнир под названием «Картофель а ля Пушкин». Его появление в кулинарных рецептах петербургской кухни связано с одной из легенд о пребывании поэта в Михайловском. Будто бы, вернувшись однажды за полночь из Тригорского, Пушкин застал свою любимую няню давно спящей и, не желая будить ее, решил сам приготовить себе поздний холостяцкий ужин. В доме ничего, кроме холодной картошки, отваренной в мундире, не оказалось. Не мудрствуя лукаво, Пушкин очистил ее и обжарил в масле. Случайно приготовленное блюдо оказалось таким вкусным, что на следующий день он решил угостить им своих друзей. Постепенно слава о нехитром пушкинском ужине дошла до всех знакомых поэта. Такова легенда.

В 1899 году в Михайловском отмечали 100-летие со дня рождения великого поэта. Столичные рестораны состязались в любви к гению русской поэзии. Кому-то вспомнилась подзабытая к тому времени легенда о пушкинской картошке. Решили попробовать. Назвали: «Картофель а ля Пушкин». Оказалось весьма и весьма недурно. С тех самых пор это простонародное петербургское блюдо заняло почетное место во многих ресторанных меню.

Такая кулинарная традиция оказалась весьма живучей. В одном из ресторанов старинного родового гнезда Дантесов французского города Сульца, над которым до сих пор витает «проклятие убийцы русского поэта», и сегодня любители литературных ассоциаций могут заказать бутылку вина под названием «Дантес» и бефстроганов «Пушкин», с обязательным гусиным пером на крышке блюда. Этакое примирительное меню, которое предлагают потомки Дантеса российским туристам и французским любителям острых ощущений, наслышанным о той давней трагедии русской культуры.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.