БЕРДЯЕВ Николай Александрович 6(18).III.1874, Киев — 24.III.1948, Кламар, под Парижем

БЕРДЯЕВ

Николай Александрович

6(18).III.1874, Киев — 24.III.1948, Кламар, под Парижем

Как полярно меняются оценки людей. В начале 30-х годов Большая советская энциклопедия ругала Бердяева за «национал-шовинистический бред» и «реакционно-мистические фантазии». В начале 50-х к нему приклеили ярлык, чтобы в нем никто не сомневался: «Бердяев — реакционный русский философ-мистик, белоэмигрант, ярый враг Советской власти». Сегодня, кто с радостью, а кто вынужденно, признают, что Николай Бердяев — это русский Гегель XX века, один из величайших философов и пророков нашего времени, один из универсальных людей нашей эпохи, великий мыслитель, чей труд явился связующим звеном между Востоком и Западом, между христианами разных исповеданий, между христианами и нехристианами, между нациями, между прошлым и будущим, между философией и теологией и между видимым и невидимым. И самое любопытное то, что высот духа достиг человек, что называется, «не окончивший курса». Как это могло произойти? Без краткого биографического рассказа не обойтись.

Николай Бердяев происходил из старинного дворянского рода. Его предки — генералы и георгиевские кавалеры. По материнской линии — именитые монахини, члены княжеских и графских домов, бабушка — французская графиня де Шуазель. Обычное дворянское детство: усадьба, няня, домашнее образование с изучением иностранных языков, поездка с родителями на курорт в Вену. Учеба в Киевском кадетском корпусе, затем Киевский университет, сначала физико-математический факультет, потом — юридический, однако университет Бердяев так и не закончил: был исключен за революционную деятельность. Входил в один из марксистских кружков вместе с Анатолием Луначарским. Дважды подвергался аресту. 22 марта 1900 года Бердяев был выслан в Вологду «под гласный надзор полиции». В Вологодской ссылке подобралась неплохая компания: все тот же Луначарский, Алексей Ремизов, Борис Савинков… Бердяев время даром не терял и активно занимался философией. В Вологде произошел его переход «от марксизма к идеализму».

К чтению философских книг Бердяев пристрастился рано, с 14 лет; его любимыми авторами были Гегель, Кант, Шопенгауэр, Ницше… Постоянно обращался к своим «вечным спутникам» — Достоевскому и Льву Толстому. Бердяев рано осознал свое призвание — быть философом, «человеком, который посвятит себя исканию истины и раскрытию смысла жизни».

В этюде «Тоска», написанном в конце 30-х годов, когда Бердяеву было уже 65 лет, он писал: «…Я стал философом, пленился „теорией“, чтобы отрешиться от невыразимой тоски обыденной жизни. Философская мысль всегда освобождала меня от гнетущей тоски „жизни“, от ее уродства. Я противополагал „бытию“ — „творчество“. „Творчество“ не есть „жизнь“, творчество есть прорыв и взлет, оно возвышается над „жизнью“ и устремлено за границу, за пределы, к трансцендентному. Тоска исходит от „жизни“, от сумерек и мглы „жизни“ и устремлена к трансцендентному. Творчество и есть движение к трансцендентному. Творчество вызывает образ иного, чем эта „жизнь“. Слово „жизнь“ я употребляю в кавычках. В мире творчества все интереснее, значительнее, оригинальнее, глубже, чем в действительной жизни, чем в истории или в мире рефлексий и отражений. Во мне раскрывался мир более прекрасный, чем этот „объективный“ мир, в котором преобладает уродство. Но это предполагает творческий подъем…»

И далее в этюде «Тоска»: «…Есть люди, которые чувствуют себя весело в пустыне. Это и есть пошлость. Многие любят говорить, что они влюблены в жизнь. Я никогда не мог этого сказать, я говорил себе, что влюблен в творчество, в творческий экстаз. Конечность жизни вызывает тоскливое чувство. Интересен лишь человек, в котором есть прорыв в бесконечность. Я всегда бежал от конечности жизни…»

Бердяева можно цитировать без конца, но вернемся к его конкретной жизни. Его литературный дебют состоялся в 1898 году в журнале «Мир Божий», где появились две бердяевские рецензии, правда, без подписи. В 1899 году Бердяев написал свою первую самостоятельную работу — «Ф.А. Ланге и критическая философия в ее отношениях к социализму». Она появилась в Германии. В первое десятилетие XX века Бердяев много путешествовал по Европе, слушал лекции в Гейдельберге, участвовал в работе 2-го Международного конгресса в Женеве (август 1904).

В 1904–1907 годах Бердяев жил в Петербурге и вошел в редакцию органа «нового религиозного сознания» журнала «Новый путь». Здесь произошло знакомство Бердяева с Мережковским, Зинаидой Гиппиус и Розановым. Зачастил он на собрания на «Башне» к Вячеславу Иванову, печатался в журнале «Вопросы философии и психологии», в «Полярной звезде», «Биржевых ведомостях» и других изданиях. Однако Бердяев не позволил Мережковскому затянуть себя в его «революционно-духовное деланье» (Е. Герцык) и с 1909 года обосновался в Москве.

Евгения Герцык вспоминает: «С осени он с женою поселился в Москве, в скромных меблированных комнатах — всегда острое безденежье, — но убогость обстановки не заслоняла врожденной ему барственности. Всегда элегантный, в ладно сидящем костюме, гордая посадка головы, пышная черная шевелюра, вокруг — тонкий аромат сигары. Красивая, ленивая в движениях Лидия Юдифовна в помятых бархатах величаво встречала гостей. И за чайным столом острая, сверкающая умом беседа хозяина…»

Лидия Юдифовна Трушева (по первому мужу Рапп) — жена Бердяева, он женился на ней осенью 1904 года и прожил с ней более 40 лет, по день ее кончины в 1945 году.

В Москве у Бердяева произошел поворот от деятельности к творчеству. Много читает и много пишет. Что читает? По воспоминаниям Герцык: «Разнообразие: Каббала, Гуссерль и Коген, Симеон Новый Богослов, труды по физике; стопочка французских католиков, а поодаль непременно роман на ночь — что-нибудь выисканное у букинистов…»

Что пишет? Полемическую книгу о народнике Михайловском, в связи с которой Ленин ревниво сообщает Плеханову в июле 1901 года: «Из России пишут, что публика страшно увлекается Бердяевым…». Статьи об идеализме, отклик на книгу Льва Шестова — статья «Трагедия и обыденность», в 1907 году выходит сборник «Новое религиозное сознание и общественность». В 1909 году вышел прозвучавший громом сборник «Вехи». В нем была и статья Бердяева «Философская истина и интеллигентская правда». В ней Бердяев обвинил интеллигенцию в подчинении «утилитарно-общественным целям», в измене бескорыстной истине и «метафизическому духу великих русских писателей» и призывал интеллигенцию порвать с радикализмом.

«Вехи» вызвали бурю негодования. Разве могла российская интеллигенция согласиться с тем, что «случилось вот какого рода несчастье: любовь к уравнительной справедливости, к общественному добру, к народному благу парализовала любовь к истине, почти что уничтожила интерес к истине»? Или согласиться с таким бердяевским утверждением: «Мы освободимся от внешнего гнета лишь тогда, когда освободимся от внутреннего рабства, т. е. возложим на себя ответственность и перестанем во всем винить внешние силы»?

Почти 100 лет прошло с тех пор, как громыхнули «Вехи», а российские интеллектуалы (или квази-интеллектуалы) до сих пор во всех бедах России винят исключительно внешние силы: Запад, сионизм и прочее, но только не себя. Критического взгляда Бердяева не хватает никому. Также не по нраву бердяевская мысль о свободе: трагедия происходит от того, что бремя свободы не каждому по силам. А все ли готовы признать, что «в сущности, история делалась как преступление»? А утверждение Бердяева, что «в низах Россия полна дикости и варварства… Но на вершинах своих Россия сверхкультурна… Между верхним и нижним этажами русской культуры не было ничего общего… Жили как бы на разных планетах…»? А что изменилось?..

В 1916 году вышла отдельной книгой, публиковавшаяся ранее в статьях, — «Смысл творчества. Опыт оправдания человека». Вячеслав Иванов оценил книгу Бердяева как «покорительно талантливую», но в то же время «опрометчиво своевольную». Мережковский с Гиппиус возмутились, а Василий Зеньковский отметил, что это «одно из наиболее значительных религиозно-философских произведений последнего времени и во всяком случае лучшее, что было написано Бердяевым».

Творчество, по мысли Бердяева, есть обнаружение избыточной любви человека к Богу. Творчество обращено к Третьему завету, призванному сделать человечество совершенным.

Здесь следует сказать, что у Бердяева были довольно сложные отношения с русской церковью, он никак не вписывался в концепцию «полицейского православия», Бердяев выступал против религиозного самодержавия, его статья «Гасители духа» (1913), направленная против Святейшего синода, вызвала гнев иерархов и обвинение в богохульстве. Как религиозный философ Бердяев был слишком широк для российского православия, к тому же он был одним из инициаторов экуменического движения, вместе с Сергеем Булгаковым и Жаком Маритеном.

Будучи идейным противником большевизма, Бердяев тем не менее испытывает в первые послереволюционные годы творческий подъем: выступает со статьями, читает лекции, выпускает книгу «Философия Достоевского». На своей квартире во второй половине 1918 года Бердяев создает Вольную академию духовной культуры, в которой читает лекции по философии истории и философии религии. Выступает в шумных дебатах о Христе в Клубе анархистов. Активность Бердяева была подозрительна новым властям. Первый арест произошел в феврале 1920 года, второй — в августе 1922 года. И — решение о бессрочной высылке из советской России. «Вышлем безжалостно и очистим Россию надолго», — так решил Ленин.

28 сентября 1922 года Николай Бердяев, Семен Франк, Федор Степун, Николай Лосский и другие философы были «погружены» на немецкий пароход «Обербургомистр Хакен» и отправлены на Запад. 30 сентября пароход пришвартовался в порту Штеттина.

А высылке на «философском пароходе» предшествовал разговор Бердяева с Феликсом Дзержинским (во время второго ареста): «…С левой стороны стоял неизвестный мне человек в военной форме. Это был блондин с жидкой заостренной бородкой… — вспоминал позднее Бердяев. — Он попросил меня сесть и сказал: „Меня зовут Дзержинский“. Это имя человека, создавшего ЧК, считалось кровавым и приводило в ужас всю Россию. Я был единственным человеком среди многочисленных арестованных, которых допрашивал сам Дзержинский. Мой допрос носил торжественный характер: приехал Каменев присутствовать на допросе, был и заместитель председателя ЧК Менжинский, которого я немного знал в прошлом, — он был тогда писателем, неудавшимся романистом.

Я решил на допросе не столько защищаться, сколько нападать, переводя весь разговор в идеологическую область. Я сказал Дзержинскому: „Имейте в виду, что я считаю соответствующим моему достоинству писателя и мыслителя прямо высказать то, что я думаю“. Дзержинский мне ответил: „Мы этого и ждем от вас“. Я говорил минут сорок пять, прочел целую лекцию. Я старался объяснить, по каким религиозным, философским, моральным основаниям я являюсь противником коммунизма. Вместе с тем я настаивал на том, что я человек не политический. Дзержинский слушал меня очень внимательно и лишь изредка вставлял свои замечания. По окончании допроса Дзержинский сказал мне: „Я вас сейчас освобожу, но вам нельзя будет уезжать из Москвы без разрешения“.

Бердяева выпустили, а потом „посадили“ на пароход, — и „всех их — вон из России“, как объявил пролетарский „философ“ Владимир Ленин-Ульянов.

Бердяев жил сначала в Берлине, а летом 1924 года перебрался в Париж. Как писала жена Бердяева:

Иду и вижу:

Косматая клячонка, сани.

Ванька в шапке меховой.

Кнутом мне машет:

„Барыня! А барыня!

Садись. Куда велишь?“

Куда — пока в Париж!

Но „пока“ означало: на всю оставшуюся жизнь. Бердяевы поселились в парижском пригороде Кламаре. Сначала снимали квартиру, а в 1938 году переехали в собственный дом, полученный в наследство от друга семьи — англичанки Флоранс Вест. „Бердяев стал… домовладельцем“ — в среде русской эмиграции это было воспринято, как парадокс. По отзыву Бориса Вышеславцева, у Бердяевых был милый помещичий дом, „Ясная Поляна“, где живет русский барин, боящийся сквозняков, любящий заниматься философией и решивший стать „пророком“ и достигший успехов на этом поприще».

«Бердяев был щеголеват, носил галстуки бабочкой, веселых цветов, говорил много, пылко…» — вспоминал Борис Зайцев.

Более раннее воспоминание Андрея Белого: «В жизни он был — терпеливый, терпимый, задумчивый, мягкий и грустно-веселый какой-то…»

И определение Белого натуры Бердяева: «Многострунная личность». Действительно, в эмиграции Бердяев не изменил себе. Он занимается тысячью дел: редактирует орган Религиозно-философского общества — журнал «Путь», работает редактором издательства YMCA-Press, основывает со своими единомышленниками Лигу православной культуры, участвует в многочисленных съездах и собеседованиях, в собраниях Братства Св. Софии, в литературном объединении «Кочевье», в различных межконфессиональных конгрессах, продолжает чтение лекций. Как и в Москве, в Кламаре у себя дома Бердяев устраивает беседы с чаепитием, среди его постоянных гостей Лев Шестов и Георгий Федотов. И, конечно, Бердяев не бросает своих философских исследований.

Еще в Берлине в 1924 году вышел этюд Бердяева «Новое средневековье», который был переведен на многие европейские языки и принес автору мировую известность. «Мы вступили в эпоху исторического странствования», — писал в своей работе философ. — «Происходит страшное ускорение времени, быстрота, за которой человек не может угнаться».

Бердяев обосновал мысль о безнадежности упования людей на лучшее будущее с помощью общественного развития. Он говорил, что история и ее временное течение движется ненавистью, а не любовью: «…и с остротой ненависти связаны наиболее динамические ее моменты».

Спасает ли человека культура, расширение знаний? В работе «О назначении человека» (Париж, 1931) Бердяев говорит: «Познание есть потеря рая». И еще более трагический вывод: «Всякое сознание есть несчастное сознание».

Много внимания уделял Бердяев вопросам русской истории и русского народа. Типология «русской души» выражена, как считал Бердяев, в таких «началах», как утопизм, нигилизм, анархия, экстремизм, фанатизм и тоталитаризм… «Противоречивость русской души, — писал Бердяев в работе „Истоки и смысл русского коммунизма“ (Париж, 1955), — определяется сложностью русской и исторической судьбы, столкновением и противоборством в ней восточного и западного элемента. Душа русского народа была сформирована православной церковью, она получила чисто религиозную форму. И эта религиозная формация сохранилась и до настоящего времени, до русских нигилистов и коммунистов. Но в душе русского народа остался сильный природный элемент, связанный с необъятностью русской земли, с безграничностью русской равнины… Пейзаж русской души соответствует пейзажу русской земли…»

«Утопии оказываются гораздо более выполнимыми, чем мы предполагали раньше…» — эти слова Бердяева взял Хаксли в качестве предисловия к своему роману «Прекрасный новый мир».

Как бороться с «новым миром» и утопиями, которые становятся явью? По мнению Бердяева, спасет лишь «религиозное возрождение». «Братство во Христе» или «товарищество в Антихристе» — такова дилемма истории. «Бытие есть трагедия», — считал Бердяев и еще более мрачно: «прогресс цветет лишь на кладбище, и вся культура совершенствующегося человечества отравлена трупным ядом».

Цитировать можно до бесконечности, но заглянем лучше в дневники жены Бердяева, в которых отражены высказывания философа. Вот несколько ее записей:

6 мая 1939 года: «За обедом разговор: „Многие наслаждаются сознанием своей принадлежности к „умственной элите“. А меня это сознание мучит. Вся эта „элита“ — навоз! А она претендует решать мировые вопросы, судьбы мира.

Вообще я с горечью замечаю, что во мне все увеличивается скептицизм. Я всюду вижу все отрицательное. Правда, во мне всегда это было и раньше, но не в такой степени“.

9 мая 1939 года: „В мире не было никогда настоящей революции. Были лишь переодевания, приспособления к ней. Подлинная революция есть революция сознания, переоценка всех ценностей“, — говорит Ни (так супруга звала Бердяева. — Прим. Ю.Б.) сегодня за завтраком, и на эту тему мы говорим».

15 апреля 1940 года: «Я под впечатлением мысли, как-то пронзившей меня. Я вдруг ясно почувствовал себя продолжателем основной русской идеи, выразителями которой являются Толстой, Достоевский, Вл. Соловьев, Чаадаев, Хомяков, Федоров. Основа этой идеи — человечность, вселенность…»

В годы войны Бердяев чувствовал себя «слитым с успехами Красной армии». Сочувствовал Бердяев и французскому движению Сопротивления. От преследований гестапо философа спасло то, что кто-то из высшего германского командования считал себя знатоком и покровителем философии, а Бердяев был одним из ее мэтров.

В 1947 году Бердяеву была присуждена степень доктора теологии honoris causa Кембриджского университета. Он был также представлен к Нобелевской премии, но получить ее не успел: 24 марта 1948 года он умер в возрасте 74 лет. И знаменательно, Бердяев скончался, работая за своим письменным столом.

Последнее, незавершенное произведение Бердяева — книга «Царство Духа и царство Кесаря» (1946–1948). Она начинается словами: «Мы живем в эпоху, когда истину не любят и ее не ищут. Истина все более заменяется пользой и интересом, волей к могуществу…»

И далее: «Если наша эпоха отличается исключительной лживостью, то ложь эта особенная. Утверждается ложь, как священный долг во имя высших целей…»

Боже, как это знакомо нам сегодня!.. «Люди чаще, чем думают, живут в царстве абстракций, фикций, мифов…»

«Государство хочет быть тоталитарным. Это относится не только к коммунизму и фашизму… Власть принуждена бороться с проявлением зла; в этом ее функция. Но она и сама сеет зло и бывает новым источником зла… И нет выхода из этого порочного круга».

Вас заинтересовал Бердяев? Ныне он не в запрете и вы всегда можете купить или достать любую его книгу.

В заключение еще одно высказывание философа: «С горечью нужно признать, что свобода мысли дорога лишь людям, у которых есть творческая мысль. Она очень мало нужна тем, которые мыслью не дорожат…»

Для Николая Александровича Бердяева свобода была всегда на первом месте.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.