4

4

В верховьях Арагвы до сих пор живет еще легенда о горном духе Гуде, полюбившем красавицу грузинку. Впервые эта легенда была записана в 50-х годах прошлого века со слов проводника-осетина[507].

Давным-давно — так начинается эта легенда — на берегу Арагвы, на дне глубокого ущелья, образуемого отвесными горами при спуске с Гуд-горы в Чертову долину, в бедной сакле убогого аула росла, как молодая чинара, красавица Нино. Когда она поднималась на дорогу, купцы останавливали караваны, чтобы полюбоваться красотой девушки.

От самого дня рождения Нино ее полюбил Гуда — древний дух окрестных гор. Хотела ли девушка подняться на гору — тропинка незаметно выравнивалась под ее ножкой и камни покорно складывались в пологую лестницу. Искала ли цветы — Гуда приберегал для нее самые лучшие. Ни один из пяти баранов, принадлежавших отцу Нино, не упал с кручи и не стал добычей злых волков. Нино была царицей гор, над которыми властвовал древний Гуда.

Но вот, когда Арагва в пятнадцатый раз со дня рождения девушки превратилась в бешеный мутный поток, Нино стала такой необыкновенной красавицей, что влюбленный Гуда захотел сделаться ради нее смертным.

Но девушка полюбила не его, а юного своего соседа Сосико, сына старого Дохтуро. Этот юноша во всем ауле славился силой и ловкостью, неутомимо плясал горский танец и метко стрелял из ружья.

Когда Сосико гонялся с ружьем за быстроногою арчви — серной — ревнивый Гуда, гневаясь на молодого охотника, заводил его на крутые скалы, неожиданно осыпал метелью и застилал пропасти густым туманом. Наконец, не в силах терпеть долее муки ревности, Гуда накануне свадьбы завалил саклю влюбленных огромной снежной лавиной и, подвергнув их любовь жестокому испытанию, навсегда разлучил их.

По другой версии, злой дух завалил хижину влюбленных грудой камней. Спускаясь с Крестового перевала в Чертову долину, проезжающие часто обращают внимание на груду огромных обломков гранита, неизвестно откуда упавших на травянистые склоны Гуд-горы. По преданию, их накидал сюда разгневанный горный дух[508].

Наименование свое грозный Гуда получил от Гуд-горы, а Гуд-гора, в свою очередь, от ущелья Гуда, откуда берет начало Арагва. «Подле висящего завала Большого Гуды, именно в Чертовой долине, — как сообщала в 40-х годах газета „Кавказ“, — чаще всего и подстерегали путешествовавших по старой Военно-Грузинской дороге снежные заносы и метели»[509].

А в «Герое нашего времени», в тексте «Бэлы», Лермонтов пишет: «Итак, мы спускались с Гуд-горы в Чертову долину… Вот романтическое название! Вы уже видите гнездо злого духа между неприступными утесами…»

Значит, Лермонтов знал легенду о любви Гуды и, по-видимому, не случайно перенес действие «Демона» на берега Арагвы. Есть основание полагать, что легенда о любви злого духа к девушке-грузинке оплодотворила первоначальный сюжет. Безликая монахиня превратилась в красавицу Тамару, дочь старого князя Гудала. В новой редакции появился жених Тамары — «властитель Синодала», удалой князь. Его, а не ангела противопоставляет Лермонтов любви демона в новом варианте своей поэмы. Это изменение сюжета могло быть подсказано Лермонтову преданием о ревности горного духа к возлюбленному красавицы грузинки.

Мог Лермонтов слышать и другую легенду о горном духе Гуде. В верховьях Арагвы, по словам П. А. Висковатова, еще в восьмидесятых годах прошлого века были видны развалины монастыря, о котором рассказывали окрестные жители, — говорили, будто дух, рассердившись на монахинь, разрушил монастырь громовой стрелой. Более того, Висковатов утверждал, что эту местность и имел в виду Лермонтов, когда описывал обитель, в которую Гудал отвел свою дочь:

В прохладе меж двумя холмами

Таился монастырь святой[510].

В наше время в Кахетии, в селении Ахмета, была записана любопытная легенда, несколько напоминающая легенду о любви Гуды.

Давным-давно — говорится в этой легенде — жила красавица Тамар, привлекавшая своей красотой не только людей, но и дэвов. Полюбил Тамар один дэви, да так, «что ради нее и жизни не пожалел бы».

Страдал он, мучился и решил наконец проникнуть к ней.

С тех пор каждую ночь являлся к Тамар и до самого рассвета целовал и прижимал к сердцу рассыпанные на подушке волосы.

Мечтает дэви, глядя на спящую: «Дождусь утра — откроюсь ей, а ночью унесу ее с собой в страну дэвов, и сладко заживем с ней». Нo думает: «А может ли она жить в стране дэвов? Нет, лучше обещаю ей бесконечную жизнь и богатства несметные и только издали стану ласкать ее».

Но для чего Тамар его богатства?

Так, погруженный в свои думы, сидел он однажды у изголовья спящей Тамар и слышит: поет петух, настало время уйти. Не смог дэви больше терпеть — поцеловал девушку.

Вздрогнула Тамар, очнулась, осмотрелась — никого нет — и заснула. Но сгубил ее поцелуй дэви. Стала она бледнеть, чахнуть и скоро угасла.

Когда узнал дэви о ее смерти, стонами все горы растревожил. С тех пор безутешен живет он, рыданиями убивается. А когда навещает кладбище — ураган проносится над землей; знайте: это дэви оплакивает могилу Тамар[511].

Текст этой легенды записан в 1948 году со слов девяностошестилетнего Исаака Пилашвили. Но, кроме того, она известна в селении Ахмета и другим старым людям.

Опубликовавший эту легенду Амберки Гачечиладзе сообщил мне, что в 1949 году она была записана вторично — в Сигнахском районе. Только красавица называется в ней уже не просто Тамар, а царицей Тамар.

Подчеркивая, что Исаак Пилашвили человек старый, малограмотный, никогда не учившийся в школе, что услышал он это предание в родной деревне много лет назад, А. Гачечиладзе предлагает считать эту легенду в ряду фольклорных источников «кавказской» редакции «Демона», указанных мной в статье, напечатанной в 1939 году[512]. Тем более, считает Гачечиладзе, что записана легенда в Кахетии, где Лермонтов, как известно, бывал.

Однако Гачечиладзе упускает из виду, что легенда стала известна фольклористам через сто с лишним лет после создания «Демона»; что еще в прошлом веке поэма Лермонтова была целиком переведена на грузинский язык; что более семидесяти лет подряд на сцене Тбилисского оперного театра идет опера Рубинштейна «Демон».

Поэтому с не меньшим основанием можно допустить, что здесь налицо обратный процесс и что эта легенда представляет собой фольклорную версию лермонтовской поэмы.

Но даже и в этом случае следует признать сходство ее с легендой о ревности Гуды, а тем самым, в конечном счете, снова — и несколько неожиданным способом — обнаружить родство лермонтовского «Демона» с грузинской народной поэзией.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.