Поехали к цыганам!

По доброй воле, томимая любопытством, заглянула я на днях в цыганский театр «Ромэн», что на Ленинградском проспекте. Это особенное место. Театральных критиков там не бывает…

Этим вечером в театре «Ромэн» (под руководством народного артиста СССР Н. Сличенко) давали пьесу И. Ром-Лебедева «Плясунья – дочь шатров». Я уже давно собиралась взглянуть на эту самую «Плясунью» – что, думаю, в сотый раз смотреть, как наши самодуры над «Гамлетом» или «Дядей Ваней» издеваются. Поеду лучше к цыганам! Как любит говорить Роман Виктюк, «вдруг пойдешь – а там счастье».

Счастья, конечно, там не было. Но время я провела со вкусом.

Билет во второй ряд стоил 800 рублей, но люди (по преимуществу женщины среднего и старшего возраста), конечно, покупали за 200, а потом пересаживались поближе. Были также курсанты и небольшие группы приезжей молодежи. А вот чего не было – так это признаков нашего времени. Ни в здании сталинского ампира, где расположен театр, ни в пьесе, где речь шла о барине, возжелавшем поселить у себя плясунью-цыганку, ни в существовании актеров на сцене, да нигде вообще!

И действительно, а на что нам наше время, если мы поехали к цыганам? От цыган мы ждем только одного. Я бы условно назвала это явление «айнанэ». Это совершенно загадочная штука.

Если вы заметили, воздействие цыганского пения и танцев основано не столько на мастерстве, сколько на особенной магии. Движения цыганского танца не столь уж разнообразны – это не изысканная символика танца индийского, не фантастическое буйство испанского фламенко. И в песнях трогает не вокальная изощренность, а особенный звук, подача его. Раскачивание длинных серег, взвихренные юбки, мелькание рук, страстная экспрессия, степной полет дикого, необработанного голоса – всё это вместе дает нам магический соблазн, дает нам обожаемое «айнанэ».

Под воздействием «айнанэ» русские буквально теряют голову – кидают «лебедей в оркестр», женятся на цыганках, уходят приживалами в табор. «Айнанэ» – это экстатическое состояние абсолютного праздника, которого русские сами достичь не могут. Поэтому они ищут заветное «айнанэ» где только можно, в том числе и в театре «Ромэн».

Было «айнанэ» в этот вечер на «Плясунье – дочери шатров»? Было. Но мало! Было, когда в первом действии вышел цыганский хор праздновать свадьбу Марфуши и Ефимки, было во втором действии, когда на сцене появилась Е. Жемчужная и прекрасно спела три классические песни. Но ведь «Ромэн» – не цыганский ансамбль, а цыганский театр, поэтому, чтобы заслужить небольшую порцию «айнанэ», здесь приходится выдерживать изрядные этапы сценического действия.

Вот это, конечно, слабое звено «Ромэн».

Не было у цыган своего Островского и Чехова. Об их жизни писали русские авторы. Поэтому в репертуаре театра появляются обработки классических текстов, где фигурируют цыгане (Лев Толстой, Лесков), или пьесы авторов, так или иначе варьирующих те же мотивы. А русские сочинили, в общем, один мотив – как барин полюбил цыганку (почему-то не наоборот, нет такого, чтоб цыган полюбил дворянку или барыня – цыгана).

Вот и «Плясунья – дочь шатров» из этой серии. Барину понадобилась плясунья, потому что цыгане в моде. Злобный управляющий отнял Марфу у Ефима, и Марфа страдает в усадьбе. Она пытается убежать, но увязает в болоте и приходит в беспамятство. Тут со скрежетом заработала дымомашина, которая, видимо, живет в «Ромэн» с 70-х годов, и в клубах едкого дыма плясунье стал грезиться любимый Ефим. Но враги оклеветали его, и Ефима отправляют на каторгу. Марфа бежит за ним, звучит выстрел… и она, сначала несколько упав, потом приподнимается и смотрит в небо. «Журавли летят…» – улыбается отважная цыганка, и мы понимаем, что гордая дочь шатров хоть и погибла, но не сдалась.

Эту архаичную нелепую мелодрамку, где действия набирается едва-едва на полтора часа, разыгрывают вполне симпатичные актеры. С плясуньей мне не очень повезло (корпулентная актриса танцевала без блеска), но что касается барина – Г. Жемчужного или темпераментного Ефима – Р. Грохольского, то они примерно соответствовали стандартам Малого театра 70-х годов. Но с примесью самодеятельной инфантильности. Играть-то, в сущности, нечего – все лица пьесы нарисованы одной краской. Но только лишь заиграет музыка, поведут плечами цыганочки, вскинут голову цыгане – и ветром вольных полей сдувает с артистов вялость, беспомощный текст, старомодную преувеличенность вскриков и смеха. И начинается страсть, горе, веселье, отчаяние, и всё это вместе, и пахнет как будто степными травами, и краденые кони ржут, и луна как бледный одинокий убийца светит в черном небе – словом, «айнанэ»!

А потом – опять наивная фальшь второсортной цыганской «драмы»…

Что-то явно забуксовало в идее цыганского театра, забуксовало – и остановилось в развитии. Быть ли «Ромэн» просто театром? Но зачем? Театров, даже сугубо архаического толка, у нас в избытке. Превращаться в цыганский ансамбль, нацеленный только на «айнанэ»? Но и в ансамблях недостатка нет. По-моему, театр «Ромэн» – это ценность, несомненная ценность, но нуждающаяся в реформах.

Ставить детские слабенькие пьесы, где зритель терпеливо пережидает вялые диалоги ради возлюбленного «айнанэ», – значит окончательно превратиться в какой-то курьез, недорогой советский антиквариат, смешную экзотику. Думаю, «Ромэн» можно было бы обратить в центр цыганского творчества и чередовать в афише честные, откровенные концерты с поисками сочетания «айнанэ» с драматическим действием. Только не перекладывать туда-сюда в тысячный раз одни и те же штампы про богатого барина и бедную цыганку. Если энергично и с умом подойти к делу да еще суметь грамотно «раскрутить» и подать этот театр публике – да на Ленинградском проспекте будет столпотворение!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.