4

4

В одну ночь Кришна, утысячерившись, приняв вид тысячи адамов, вошел к тысяче их новобрачных ев и дал начало тысяче существований. Огненный посев божественного в телесную пашу[350]. Среди кришниных зерен были простые пшеничные и были золотые зерна откровений.

По истечении тысячи лет золотое зерно проросло на поле битвы: ночью сияние его на сердце простого воина Арджуны озарило явленную миру божественную форму. Видел один Арджуна: слова его само несовершенство, рассказ его загадочен - по нему нельзя обрести и глаз самого Арджуны и увидеть то, что он видел. Богом вдохновенная песнь Бхагават Гита (произнося ее, выдыхаешь мудрость) прекрасна, но, может быть, только я один в моем веке после тех 15 минут перед домом Масловских понимаю значение этой красоты.

В ту же ночь та же красноречивая благость озарила китайского сановника Кунгтсе[351], но вместо поэмы он начертал молчание. Им положен запрет слову, которое всё равно ничего не значит: не ключ к тайне, но разноименные поводы к ненависти, кровопролитию и непониманию.

Если бы можно было возложением рук или пристальным взглядом - молча - превращать камни в цветущие сады.

Но почему Моисей должен нести скрижали с вершин к беснующейся толпе, чтобы разбить их в отчаянии...

но почему чистоту откровенья надо возлагать на всё человечество, откровения не знающего и чистоты не выносящего...

откуда этот атавизм стадности у великих уединистов человечества, отмеченных светом Самхита.

Тысячесловие Бхагаватгиты и безмолвие Кунгтсе равно не для стад мирножующих, вздыхая на своих земных пастбищах. Они для пастухов, которым всё равно напрасно толковать тайну своей власти стадам своим, человеческой речи не понимающим. Кому? - чавканью, равнодушию, помахиванию хвостами, ударам копыт. Пастухам - повторять вдохновения Арджуны для беседы, гимны вед - для распева.

ученики тайн, они исследуют с ними случившееся,

исполнители законов, они придерживаются обрядов вечного союза с откровением,

отрекающиеся, они постепенно освобождаются от привычек и обычаев прежней доосиянной жизни,

совершенные, они уже не зависят ни от чего: ни от слов, ни от вещей, ни от душ. Может быть, тогда они приобретают силу превращать камни в цветущие сады.

Снова мечта: когда-нибудь на земле поймут, как по природе своей порочна вечная тоска, по которой вздыхали тысячелетиями стада - «мы и Бог». Уединисты водворят единственную правду «я ради я» в самом себе, я - всепоглощающего и объединяющего все остальные местоимения во всех падежах и числах. Общество, воплощенное в единственно-бесчисленно-множественном я, как божественная форма Арджуны, как тайное молчание Кунгтсе.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.