Голубь над Понтом
Голубь над Понтом
Наша эмигрантская молодая литература кажется слишком робкой для ответственных исторических тем. Не боится их один Ант. Ладинский. Роман с Клио начался у него с первых сборников стихов, и вот уже выходит из-под его пера второй исторический роман. И сразу бросается в глаза: Ладинский ищет в истории аналогий своему времени. Невольно от последних лет Римской империи (XV-ый легион), осаждаемой варварами, гибнущей, изнеженной Византии («Голубь над Понтом») мысль его обращается к России, к современному дряхлеющему цивилизованному миру...
«В печальное время посетила мир душа моя, - говорит герой “Голубя над Понтом”, патриций Ираклий Метафраст: - мы прожили ее (жизнь) в страшную эпоху, когда всё рушилось, когда не было уже никаких иллюзий».
Но если «XV легион» был пронизан прозрачною скорбью безнадежности, то в «Голубе над Понтом», - если не ошибаюсь, впервые у Ладинского и, пожалуй, впервые в эмигрантской литературе, - прозвучала мужественная нотка, достойная нашей смутной эпохи. Для посетившего мир в его минуты роковые[580] оправданием - очищающее страдание, труд и мужество.
«Не будем предаваться отчаянию, - говорит патриций Ираклий, - все-таки и мы можем сказать о нашей жизни, что она была прожита недаром. Мы трудились, страдали, любили, молились, сражались... Мы прожили ее в страшную эпоху... Но никто не может упрекнуть нас в слабости, в том, что в решительный час у нас не хватало силы выхватить из ножен меч...»; «Я не хочу обелять себя... Я последний из христиан. Я проливал человеческую кровь, и язык мой изрыгал злобу и хулу на людей. Как часто, предаваясь бессмысленному гневу, я презирал их, хотя сам, может быть, был хуже всех. Сколько раз я видел, как они метались, спасая свою жизнь и жалкое достояние, и мое сердце оставалось холодным и недоступным для жалости... Люди полагают, что весь мировой порядок существует только для того, чтобы жить в тепле и довольстве, и не хотят помыслить о высоком; - “Пусть гибнут в смятении, - думал я, - какая от них польза?” Только отдающий свою душу за других заслуживает сожаления и слез. Только погибающий ради высокой цели достоин бессмертия. Люди копошатся среди своих маленьких дел, трусливо прячутся от непогоды, закрывают уши от шума бурь. Но ведь ромеи живут как на вулкане. Каждый день нас могут затопить волны варварского моря, а эти люди не хотят расстаться с теплом супружеских постелей. Мы с базилевсом поднимали их среди ночи, гнали жезлом на поля сражений. Они не могли понять, что назначение человека - умереть ради прекрасной цели, а не цепляться за ничтожную жизнь. Они плакали и жаловались на невыносимую тяжесть возложенного на их плечи бремени. Не плакать надо, а трудиться, пылать, как свеча среди ночного мрака, стоять непоколебимо среди бурь!»
Душа человеческая парит над житейским морем, «стихией грехов и страданий», как голубь над Понтом. Духовное начало преодолевает косную материю. Мужество, противопоставленное смерти, труд и неразделенная очищающая любовь - жизни, возвращают смертному его человеческое достоинство.
Сопрождаемые этою основною нотой - темой мужества - разрастающейся к концу повествования, пред нами широким потоком протекают исторические картины. Мы видим царствование базилевса Василия, войны с варварами, гибель Херсонеса, русского князя Владимира, порфирогениту Анну, приносящую искупительную жертву, отдаляя гибель Византии, крещение Руси, Киев, низвергающий языческих богов...
Нам уже знаком, по первому роману Ладинского, его блестящий дар стилизации, его способность к подвигу, каким невольно принимаешь в эмигрантских условиях огромный труд, затраченный им на то, чтобы до таких мелочей, до таких глубин вжиться в отдаленную историческую эпоху. Нельзя не заметить только одного: Рим ближе Ладинскому. «XV легион» был цельнее и, пожалуй, ценнее, но в одном мы должны отдать предпочтение «Голубю над Понтом» - в его «парении», в его призыве к личному мужеству, к человеческому достоинству перед лицом великих событий.
Меч, 1938, №?37, 18 сентября, стр.6. Подп.: Г. Н-в.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.