Ксения Букша. Жизнь господина Хашим Мансурова
Ксения Букша. Жизнь господина Хашим Мансурова
«Открытый мир», «Гаятри», Москва
Имя Букша муссируется в печати уже лет пять, и за это время успело стать едва ли не нарицательным: для кого-то это был синоним выражения «многообещающий дебютант», для кого-то – обозначение диагноза «девичья графомания». Произносилось по поводу ее прозы, разумеется образной и метафорической, и конгениальное словосочетание «дынный коктейль», в котором тонули обе версии. Однако и дынный коктейль – или, иными словами, период, когда к молодой писательнице можно было относиться скептически, – имеет свойство заканчиваться, и закончился он в тот момент, когда вышел роман «Жизнь господина Хашим Мансурова».
Главный герой, узбекский мальчик Алю, обладает паранормальными способностями, среди которых главная – убеждать людей в своей правоте, как бы ни расходилось его мнение с мнением всех прочих. Окружение Алю пытается использовать его талант в криминальных целях, но сам он просто любит людей и не желает манипулировать ими ради наживы. Он помогает людям, к которым хорошо относится, «реализовывать возможности», но все они (лучшие друзья, по крайней мере) ведут себя низко, раз уж времена (и телевизор) требуют, чтобы люди были аморальными. Алю взрослеет, приезжает в Москву, с ним много чего приключается; в финале мы догадываемся, что настойчиво употребляемое по отношению к нему слово «господин» есть не столько способ вежливого упоминания субъекта новой экономической формации, сколько указание на экстраординарный статус; это была история о втором пришествии. Мессия сегодня будет выглядеть как Чужак с Юга, которого тормозят в Москве без регистрации – и который скупает («и скупает») долги, наделанные во время «равенства возможностей», надувает пустоту – любовью.
Роман Букши все время прыгает, ходит ходуном, он видимая крышка невидимого котла, где кипятится нечто духовитое, рассыпчатое, жирное, пряное, нутряное и пестрое, и, нет, это не «плов».
Синопсис романа вызывает недоумение, но, к счастью, роман Букши имеет мало общего с этим кратким пересказом: он все время прыгает, ходит ходуном, он видимая крышка невидимого котла, где кипятится нечто духовитое, рассыпчатое, жирное, пряное, нутряное и пестрое, и, нет, это не «плов» (здесь нет мяса как «настоящей фактуры», «реальности»), а то, что в широком смысле можно назвать «фольклор» – совокупность слов, обрядов, ритуалов, ощущений и шаблонных поступков времени. «Не связать дуб в сноп, не скруглить куб в круг. Долго гнется лук, выпрямиться чтоб. Высокий берег навис, как низкий лоб, и падает острый снег в круглый сугроб. Перед большой войной степи встают стеной, выше, чем небоскреб». Этот фольклор может выглядеть как былиный, как тысяча-и-одна-ночный, как льюис-кэрролловский, а на самом деле он смешанный, базарный, рыночный, фольклор эпохи, когда страна превратилась в огромный базар-супермаркет. И букшевский роман-скачущая-крышка, может, и раздражает своей эклектичностью, звоном и лязганьем, но хорошо накрывает эпоху, когда европейские представления о том, как надо, оказались малы для азиатского того, что есть. И говорить так, как Букша, – удачный способ повествовать о втором пришествии, у которого есть экономическая подоплека: рыночная экономика ввергла мир, где раньше «все кругом было избыток и тайна», в такое искушение и запустение, от которого его может спасти лишь «господин» Хашим Мансуров.
У К. Букши сочинился несуразный, но обаятельный роман, чебурашка среди гостовских медведей. Она правильно делает, что не обращает на «рыночный формат» внимания: в долгосрочной перспективе лучше в одиночестве выкликать мессию, чем в ряду прочих «многообещающих» торговать дынными коктейлями.