Глава VI

Глава VI

Характер поэзии Кольцова. Верность и правдивость в изображении предметов. Положительный взгляд на вещи. Присутствие мысли в стихотворениях. Думы. Некоторые черты народного характера в песнях Кольцова. Сила чувства и выражения. Язык Кольцова. Заключение.

В жизни Кольцова мы видели, что он постоянно стремился к высшему образованию своего ума и сердца: одно уже это обстоятельство делает его замечательным человеком и заставляет любить и уважать его. Но как мы заметили, борьба поэта с обстоятельствами жизни не осталась бесплодною: он многое преодолел, многого достиг силою своей твердой воли и природного ума. И все, приобретенное Кольцовым, не скрылось в душе его, неведомо для людей, а ясно, живо и звучно выразилось в его поэзии. По своим поэтическим произведениям Кольцов замечателен еще более, нежели по своей жизни. Эти произведения не бесполезны и для пополнения биографии поэта. В них так хорошо высказалась живая, поэтическая душа его. Для нас же они важны еще более как превосходные литературные произведения, имеющие общий интерес и значение. По всем этим причинам мы к рассказу о жизни Кольцова прибавим теперь еще несколько слов о характере и значении его стихотворений.

Кольцов писал сначала разные мелкие стихотворения, подражая отчасти известным поэтам нашим. Это самые слабые его произведения, из которых только немногие заслуживают особенного внимания. Кроме того, у Кольцова есть думы и песни. В думах он обыкновенно старался передать свои сомнения, свои вопросы, которые рождались в его уме при взгляде на мир. Эти думы имеют один важный недостаток: поэт говорит в них о том, чего сам ясно не понимает, и, задавши вопрос, часто очень важный и глубокий, оставляет его без ответа, а иногда еще и прибавляет в конце, что напрасно и рассуждать об этом.

Песни Кольцова составили у нас совершенно особый, новый род поэзии. И до Кольцова, правда, писали у нас русские песни, но мы уже видели выше, что это были за песни. Несмотря на то что в них являлся как будто простой русский человек, однако ж, ни в содержании, ни в самом выражении этих песен не было ничего простого и русского. Кольцов первый стал представлять в своих песнях настоящего русского человека, настоящую жизнь наших простолюдинов, так, как она есть, ничего не выдумывая. Это происходило от двух причин. Во-первых, Кольцов хорошо знал народную жизнь, знал не понаслышке, а по собственному опыту. Многие потому только воображают, что они знают народную жизнь, что проезжали через деревни и встречались с крестьянами. Такие люди обыкновенно думают, что отличие жизни крестьянина от их жизни состоит только в том, что крестьянин не бреет бороды, не понимает тонкости обращения и не делает визитов. Поэтому они часто представляют, что мужичок сидит у ручейка и жалобно поет чувствительную песню, или, выгнавши в поле стадо, садится под тень развесистого дерева и сладко играет на свирели, или сидит у себя под окошком и собирается убежать в лес, чтобы скрыться от злых толков. Сочинители крестьянских песен не хотят знать, что мужичку некогда переливать из пустого в порожнее, разговаривать с волнами попусту, мечтать бог весть о чем: у него есть дело поважнее. Он сам должен заботиться о себе, если хочет иметь хлеб насущный да хоть плохонький кафтанишко. Он должен и пахать, и боронить, и косить, и молотить, и на базар хлеб свезти, да еще и за домом присмотреть, и скотину покормить. И мало ли у него дела! Каждый божий день занят он с утра до ночи, так что и в светлый праздник чуть отдохнуть успеет. Когда же тут пускаться в мечтания о каком-то золотом веке, о счастии в хижине, и пр. и пр. Только тот, кто не знает жизни крестьянской, т. е. хоть и видал, да не испытал ее, – только тот может представить мужичка с такими чувствами и мечтами. И замечательно еще то, что в этих подделанных песнях никогда не видно, что за человек, как и где живет тот, чьи чувства выражаются в песне. Называется это лицо добрым молодцом или красной девицей, значит, человек из простого звания. А между тем нет тут никакого намека на жизнь простого народа, не видно даже никакого следа заботы о том, чем обыкновенно занят крестьянин, – о приобретении возможности быть сытым, одетым и пр. Как будто они живут где-нибудь в облаках, питаются воздухом, одеваются ветром, умываются росою небесною!..

Совсем не то у Кольцова. Он сам испытал все нужды простого народа, сам жил с ним, сам был в том же положении, в каком живут наши простолюдины. Поэтому и в стихотворениях Кольцова русские люди являются настоящими, а не выдуманными существами.

Другая причина естественности изображений в песнях Кольцова заключается в самых свойствах природного ума поэта. Он всегда отличался положительным, практическим взглядом на вещи, и чем более приобретал образованности, тем яснее становился в нем такой взгляд. Он не был из тех людей, которых называют обыкновенно идеалистами и которые, будучи незнакомы с нуждами и трудностями жизни, смотрят с пренебрежением на заботы о вещественном благосостоянии, Кольцов образовался и воспитался именно в школе житейской нужды и лишений. Поэтому он хорошо понимал важность достатка в жизни, – и в его поэзии ярко отразилось это.

Во всем у него видно живое, положительное направление. Напр., он любуется степью и прекрасно изображает ее; но он не забывается в этом наслаждении. Главная мысль его та, что в степь эту приходит молодой косарь, которому нужно добыть денег, чтобы жениться на дочке старосты. И вот как размышляет косарь, обращаясь к степи:

В гости я к тебе

Не один пришел:

Я пришел сам-друг

С косой вострою;

Мне давно гулять

По траве степной,

Вдоль и поперек

С ней хотелося…

Раззудись, плечо,

Размахнись, рука!

Ты пахни в лицо,

Ветер с полудня!

Освежи, взволнуй

Степь просторную!

Зажужжи, коса,

Засверкай кругом!

Зашуми, трава

Подкошенная;

Поклонись, цветы,

Головой земле!

Вслед за этим чудным изображением работы косаря рисуется практическая цель, для которой все это делается:

Нагребу копен,

Намечу стогов —

Даст казачка мне

Денег пригоршни.

Я зашью казну,

Сберегу казну,

Ворочусь в село —

Прямо к старосте:

Не разжалобил

Его бедностью,

Так разжалоблю

Золотой казной…

Эта забота о вещественных средствах жизни везде видна в песнях Кольцова. Пахарь его не восхищается только природою; нет, он думает о другом:

Заблестит наш серп здесь,

Зазвенят здесь косы;

Сладок будет отдых

На снопах тяжелых,

…Уроди мне, боже,

Хлеб – мое богатство.

В стихотворении «Урожай», после превосходнейшего описания пробуждения сельской природы весной, идет речь о полевых работах крестьян, и главная мысль обращается на то,

Что послал господь

За труды людям.

Собираясь на пирушку, крестьяне опять

…пьют и едят.

Речи гуторят —

Про хлеба, про покос,

Про старинушку:

Как-то бог и господь

Хлеб уродит нам,

Как-то сено в степи

Будет зелено.

По осени мужички —

Хлеб везут, продают,

Собирают казну,

Бражку ковшиком пьют.

Невесте своей поэт сулит не одну любовь в хижине, а говорит:

Будут платья дорогие,

Ожерелья с жемчугом;

Наряжайся, одевайся

Хоть парчою с серебром.

Говоря о ссорах с дурной женой, не забывает он и о долгах:

И живем с ней – только ссоримся,

Да роднёю похваляемся,

Да, проживши все добро свое,

В долги стали неоплатные…

В радости своей он говорит:

Я не в поле вихрем веялся.

По людям ходил, деньгу копил,

За морями счастья пробовал…

Моя доля здесь счастливая:

Я нажил себе два терема,

Лисиц, шелку, много золота,

Станет век прожить боярами.

В грусти своей он опять жалеет о том, что нет у молодца

Золотой казны,

Угла теплова,

Бороны-сохи,

Коня-пахаря.

Описывая свое бедствие, он говорит:

С той поры я горем-нуждою

По чужим углам скитаюся,

За дневной кусок работаю,

Кровным потом умываюся…

В грусти своей он не забывает и о своей одежде: «Прошла моя золотая пора», – говорит он, —

До поры, до время

Всем я весь изжился,

И кафтан мой синий

С плеч долой свалился!

Лихач Кудрявич рассказывает даже подробно, что когда приневолят выйти к старикам на сходку,

Старые лаптишки

Без онуч обуешь.

Кафтанишко рваный

На плечи натянешь,

Бороду вскосматишь,

Шапку нахлобучишь.

Все эти черты совсем не похожи на восклицания о тоске, о грусти, какие встречаются очень часто в песнях, сделанных другими сочинителями. И, несмотря на видимую простоту и отсутствие всяких поэтических прикрас, в песнях Кольцова несравненно более поэзии, чем в тех сочинениях, и потому именно, что в них более правды. Люди, которые в них изображаются, ближе к нам по своему положению и по своим чувствам. Мы видим, что они в самом деле живут, радуются и страдают, понимаем и причины их веселья и горя, – и поэтому их жизнь, их чувства производят на нас гораздо сильнейшее впечатление, нежели жалобы выдуманных лиц, плачущих так себе, от нечего делать.

Точно так же и описания природы у Кольцова вполне верны и естественны. Он не придумывает скалистых берегов, журчащих ручейков, прекрасных лесов с расчищенными дорожками и т. п., как это очень часто делалось многими сочинителями. Он описывает именно то, что он видел и знает: степь, ниву, лес, деревню, летний зной, осенние бури, зимние вьюги, и представляет их именно так, как они бывают в природе. Таких картин природы у него чрезвычайно много рассыпано в разных его стихотворениях.

Некоторые привели мы выше, напр. описание степи. Другие можно видеть в стихотворениях, помещенных в конце этой книжки, особенно в «Урожае», «Песне пахаря», «Что ты спишь, мужичок», «Светит солнышко» и др.

Кроме уменья изображать природу и жизнь, не искажая их, – у Кольцова есть еще важное достоинство: он понимает предметы правильно и ясно. Не просто он рассказывает то, что случалось видеть ему; это была бы пустая болтовня. Нет, он думает, о чем ему говорить и что говорить – в его стихотворениях всегда есть мысль. Все изображения предметов и людей служат у него только для объяснения или для лучшего выражения главной мысли. У него нет ни одного стихотворения, которое просто, без всякого толку описывало бы что-нибудь; а у других это часто бывает, Услышит человек, что ветер воет, и пишет стихи, что вот, дескать, я сижу и слушаю, как ветер воет; увидит облака на небе, и пишет стихами, как он на облака смотрит; застанет его дождь на дороге – опять стихи готовы, что вот я иду, а меня дождик мочит. У Кольцова не найдем таких стихотворений. И он, конечно, говорит и о ветре, и о солнце, и о буре; но все это у него приведено к чему-нибудь, а не само по себе стоит. У него везде является человек, и рассказывается о том, какое действие производит на него то или другое явление природы{11}. Так, в одном стихотворении у него старик при мысли о весне вспоминает о том, что ему недолго уже наслаждаться жизнию. В другом – весна разнеживает сердце молодых людей и пробуждает в них живые чувства. В третьем – весна возбуждает заветные, мирные думы поселян об урожае. То веянье ветра напоминает ему о дороге, и он поет:

В поле ветер веет,

Травку колыхает,

Путь мою дорогу —

Пылью покрывает.

То он вызывает бурю, чтобы прикрыть бегство удальца:

Подымайся, туча-буря,

С полуночною грозой!

Зашатайся, лес дремучий,

Страшным голосом завой!

Чтоб погони злой боярин

Вслед за нами не послал…

То осенние ветры и туманы пробуждают в душе его чувство одиночества, и он грустно поет:

Дуют ветры,

Ветры буйные,

Ходят тучи,

Тучи темные.

Не видать в них

Света белого,

Не видать в них

Солнца красного.

Во сырой мгле —

За туманами,

Только ночка

Лишь чернеется…

В эту пору

Непогожую

Одному жить

Сердцу холодно…

Таким образом, каждая картина, каждый стих у Кольцова имеет свой смысл, свое значение по отношению к человеку. Он старался еще глубже понять этот смысл, заключенный в природе, и в этом старании отыскать смысл везде, во всем мире, состоит содержание его дум. Он говорит:

Горит огнём и вечной мыслью солнце,

Осенены всё той же тайной думой,

Блистают звезды в беспредельном небе,

И одинокой, молчаливый месяц

Глядит на нашу землю светлым оком…

…Повсюду мысль одна, одна идея…

…Одна она – царица бытия…

Он спрашивает, смотря на лес:

О чем шумит сосновый лес,

Какие в нем сокрыты думы?

Ужель в его холодном царстве

Затаена живая мысль?

Он знает, что человек может и должен рассуждать, давать себе отчет обо всем, что совершается пред ним в мире, потому что —

Целая природа

В душе человека;

Проникнуты чувством,

Согреты любовью,

Из нее все силы

В образах выходят…

Правда, эти стремления отыскать мысль в явлениях природы ни к чему не привели Кольцова. Он только уверился, что

Мир есть тайна бога,

Бог есть тайна жизни,

и не дошел до того, чтобы проникнуть в эту тайну. Для этого он был еще очень мало образован; думы тяготили его, как он сам признается:

Тяжелы мне думы,

Сладостна молитва…

Впрочем, положительность Кольцова удержала его от так называемого мистицизма, т. е. от стремления находить таинственный смысл во всех даже самых простых вещах. Он возвратился наконец к своему простому, светлому взгляду на предметы, без лишних умствований и мечтаний. В этом отношении любопытно сравнить два его стихотворения. Одно написано еще в 1830 г., когда Кольцов совершенно незнаком был с высшими философскими вопросами.

ЧТО ЗНАЧУ Я?

Что, крошка мелкая, я значу?

Живу, заботливо тружусь,

В желанье счастья время трачу

И, вечно недовольный, плачу.

Чего ж ищу? к чему стремлюсь?

В какой стране, на что гожусь?

Есть люди: до смерти желают

Вопросы эти разгадать;

Но что до них! Пусть, как хотят,

О всем серьезно рассуждают.

Я недоросль, – я не мудрец.

И мне нужнее знать немного;

Шероховатою дорогой

Иду шажком я, как слепец;

С смешным сойдусь ли – посмеюсь;

С прекрасным встречусь – им пленюсь;

С несчастным – от души поплачу, —

И не стараюсь знать, что значу…

Здесь еще видна некоторая уклончивость; тон этого стихотворения напоминает тон русского мужичка, когда он с лукавым простодушием говорит: «Где нам!.. Мы люди темные». Кольцов в этих стихах как будто бы хочет сказать, что он и приниматься не хочет за рассуждения, что он и знать не хочет вопросов, над которыми люди трудятся. Тут еще видно пренебрежение вообще к мышлению философскому.

Другое стихотворение написано уже в 1841 г., в последнее время жизни Кольцова:

Не время ль нам оставить

Про высоты мечтать.

Земную жизнь бесславить,

Что есть иль нет – желать?

Легко, конечно, строить

Воздушные миры

И уверять и спорить,

Как в них-то важны мы…

Но от души ль порою

В нас чувство говорит,

Что жизнию земною

Нет нужды дорожить?

Темна, страшна могила,

За далью мрак густой;

Ни вести, ни отзыва

На вопль наш роковой.

А тут дары земные:

Дыхание цветов,

Дни, ночи золотые,

Разгульный шум лесов,

И сердца жизнь живая,

И чувства огнь святой…

Здесь также поэт сознается, что бесполезно строить воздушные миры и мечтать про высоты; но теперь мысли его высказаны гораздо серьезнее; видно, что он восстает не против мышления, не против разума, которому так много был обязан, а только против злоупотребления ума, когда он пускается в мечтательные теории и отдаляется от жизни. Такую перемену произвело в Кольцове то время, когда он познакомился с высшими вопросами и хорошо передумал их. Его можно было бы сравнить в этом с алхимиком[1], который долго искавши философского камня, убеждается наконец в нелепости алхимии, но вместо нее обращается к истинной науке и делает в ней новые открытия. В этом случае даже и не совсем ясные, несколько мечтательные умствования все-таки не бесполезны были для Кольцова, приучив его ум к более серьезному взгляду на предметы и утвердивши еще более природную ясность и положительность его ума. Так, если человек, совсем не имеющий понятия о чужих странах, отправится в них путешествовать, то получит пользу даже и тогда, если эти страны не покажут ему ничего особенно хорошего: по крайней мере чрез сравнение он научится лучше ценить свое родное, близкое к нему, и правильнее им будет пользоваться.

И Кольцов действительно умел воспользоваться всем, что было близко к нему. Он прекрасно понимал не только русскую жизнь, но и характер русского народа, и умел его выразить в своих песнях. Так, у него прекрасно высказывается широкий разгул русского человека, эта удаль, которая идет на все и которой все нипочем. Это можно видеть в пьесах:, «Как здоров да молод», «Расчет с жизнью», «Дума сокола».

Весьма верно, вместе с удалью, выражается у Кольцова также и беззаботность, это заветное «авось», с которым идет русский человек навстречу и горю и радости. Песни Лихача Кудрявича совершенно в русском народном характере. Лихач Кудрявич не слишком любит рассчитывать: он,

Что шутя задумал, —

Пошла шутка в дело,

А тряхнул кудрями, —

В один миг поспело…

По его мнению,

Не родись богатым,

А родись кудрявым;

По щучью веленью

Все тебе готово.

Так говорит он в счастии. Приходит беда – и тут он не изменяет своему характеру: он опять не рассчитывает, как помочь горю, как отвратить напасть, а покорно покоряется своей участи:

Не родись в сорочке,

Не родись талантлив, —

Родись терпеливым

И на все готовым…

Зла беда не буря,

Горами качает,

Ходит невидимкой,

Губит без разбору…

От нее не уйдешь, так уж лучше и не хлопотать понапрасну… Зато —

Как здоров да молод, —

Без веселья весел.

Без призыва счастье

И валит, и едет…

Тут и заботиться не о чем: хлеба ли нужно, —

А там бог уродит,

Микола подсобит

Собрать хлебец с поля…

Достатка ли надобно —

Куда глянем – всюду наша степь:

На горах – леса, сады, дома,

На дне моря – груды золота,

Облака идут – наряд несут.

Не нужно, впрочем, думать, чтобы сам Кольцов тоже так смотрел на вещи. Напротив, он и в поэзии, как во всей жизни своей, выражает убеждение, что нужно бороться с обстоятельствами и что беспечность непременно ведет к лени и усыплению.

Он обращается с укором к поселянину:

Что ты спишь, мужичок?

Он говорит своему другу:

Что ты ходишь с нуждой

По чужим по людям?

Веруй силам души

Да могучим плечам…

Если обстоятельства жизни слишком тяжелы для него, то он не падает духом, но смело идет —

Горе мыкать, жизнью тешиться,

С злою долей переведаться.

Он всегда готов к тому, —

Чтоб порой пред бедой

За себя постоять,

Под грозой роковой

Назад шагу не дать…

Его стремления всегда живы и сильны, и они почти всегда превосходно выражаются в его стихах. Как сильно, как естественно, как верно выражение мыслей и чувств у Кольцова – это можно видеть из приведенных выписок и еще более из чтения самых стихотворений его. Скажем здесь еще несколько слов о форме их. Песни Кольцова писаны особенным размером, близким к размеру наших народных песен, но гораздо более правильным. В них большею частию нет рифмы, а если и есть, то всего чаще через стих. Язык Кольцова совершенно простой, народный. Редко-редко можно встретить в его стихах книжное выражение, да и то большею частию в слабых его пьесах, которые писал он правильным, метрическим размером в первое время своей поэтической деятельности. Выражения народные встречаются у него часто; но формы везде почти правильные, принятые в литературе. Можно найти всего пять или шесть фраз неправильных, напр.: до время, задной головою и т. п. Но эти недостатки совершенно незначительны и нисколько не вредят истинным красотам поэзии Кольцова.

Теперь мы знаем главные события жизни Кольцова и важнейшие особенности его поэзии. Полнейшее знакомство с нею должно быть продолжаемо чтением его произведений. Мы же, после всего сказанного нами, можем прийти к следующим заключениям.

В поэзии Кольцова выразилась его душа, его жизнь, полная возвышенных стремлений, тяжелых испытаний и благородных, чистых чувств. В ней виден его светлый взгляд на предметы, уменье понимать жизнь и природу, в ней, наконец, является живое, естественное представление вещей, без прикрас и без искажений природы. Все это – такие достоинства, которые делают стихотворения Кольцова весьма замечательными в нашей литературе. В них соединяются все условия, необходимые для поэтического достоинства, т. е. разумная мысль, благородное стремление и живое, глубокое чувство. Из соединения этих условий происходит та правдивость и искренность, которою отличается Кольцов как в изображении собственных душевных ощущений, так и в представлении предметов внешних. Это последнее достоинство получает особенную цену в глазах наших, когда мы вспомним, как редко являлось оно у наших писателей до Кольцова.

Оканчивая наши замечания о жизни и стихотворениях Кольцова, мы можем, кажется, в заключение смело сказать, что Кольцов вполне заслуживает наше внимание и сочувствие не только как замечательный простолюдин-самоучка, но и как великий народный поэт.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.