Офелий, принц датский
Офелий, принц датский
Пьеса, в которой актеры изображают персонажей пьесы, матрешек в матрешке… когда мир иллюзорен, а грань между разумом и безумием, реальностью и снами тонка.
Главный герой трагедии Вильяма, нашего Шекспира, «Гамлет» — совсем не Гамлет, принц датский, как ни парадоксально это звучит. Сюрреализм существования человекобога Ренессанса, вынужденного обитать в реальном мире, надлом его мятущейся души «потрясатель сцены» выразил в параде фантасмагоричных образов, дирижирует которыми играющий свою собственную трагедию принц, прима Театра Безумия. Гамлет не замечает, как иллюзия вторгается в реальность и изменяет ее: он с сердечной болью узнает от якобы призрака своего отца о своем убийстве — и собственноручно убивает реального отца Офелии; он притворяется душевнобольным — и Офелия сходит с ума на самом деле, без притворства… События шекспировской пьесы отрежиссированы Гамлетом, все подается через призму его ревнивого ока и ущемленного самолюбия: Клавдий — урод, хотя его родной брат просто диво как хорош и преисполнен добродетелей; распутная мать, не промедлив, кинулась в объятия мужеубийцы, видимо, оттого, что покойный ее «так нежил, что ветрам неба не дал бы коснуться ее лица»… И теперь мы знаем, что Гертруда — развратна и жестока, а Клавдий — ничтожен и бесчестен. Нам ведь об этом поведал отчаянно ревнующий к трону и матери сын внезапно скончавшегося короля.
Но на самом деле все крутится не вокруг Гамлета, отнюдь.
Он разыгрывает «драму всей жизни», но в реальности драма настигает Офелию. Да, Офелия — слишком чиста душой, она «не от мира сего», но все, что с ней произошло, произошло на самом деле. Гамлет вполне «в миру», но все его выдуманные утраты основываются на невнятном бормотании призрака и шалостях воспаленного воображения. Офелия — это то, что могло бы случиться с Гамлетом в реальности, его альтер-эго, облаченная в форму тень более материальную, чем отбрасывающий ее объект. Поэтому наше эссе — об Офелии, истинном Гамлете шекспировского «Гамлета».
Хочешь узнать, каков на самом деле Гамлет — взгляни на Офелию, хочешь узнать, каков на самом деле Клавдий — взгляни на Гертруду, как бы подсказывает нам Шекспир.
Гертруда — это еще одна любовь Гамлета, которую он предал и разрушил своей ревностью. В глазах расчетливого безумца она приобретает качества «второй половины» занявшего трон дядюшки: если раньше ее окружал ореол преисполненного добродетелей отца, то став женой его брата, она в концентрированном виде отразила пороки и слабости нового мужа. «Офелия мучит Гамлета, потому что в глазах его неотступно стоит тень той сальной постели, где тощий Клавдий целует его старую мать» — замечает И. Анненский. В этом смысле Гертруда предопределила свою смерть смертью Офелии.
Мысль о том, что с Офелией и интепретацией ее образа что-то не ладно, закралась в мою голову именно после прочтения одного блога, поэтому я с удовольствием цитирую этот отрывок, чтобы ознакомить почтенную публику с таким толкованием прочтения одной из знаменательных сцен трагедии:
Забавно, но после размышлений над пьесой, окончательно оформилась и закрепилась старая шуточка, которой мы когда-то развлекали себя: мол, Гертруда-то безумную Офелию притопила, чтобы она не смущала народ, не вызывала ненужные кривотолки… То самое — нет человека, нет проблемы. Теперь все стало яснее ясного: да, помогла утонуть. Да, своими руками. Но все ради семьи, ради мужа разлюбезного. В сцене с Гертрудой, принесшей весть о гибели Офелии, Клавдий в шоке от поступка жены, от ее неловкой услуги (он тут едва мальчугана «устаканил», а женушка с подарочком, и все из лучших побуждений, нелегкая её…). Он потрясен, ошарашен, никак не может собраться…
Смотрит на Лаэрта… Батюшки! А юноша в полной прострации… Ничего не понимает, того гляди сам сдвинется… В таком состоянии человек опаснее всего!
И Клавдий, с кривой улыбкой (если это можно назвать улыбкой) начинает «переводить» Лаэрту «текст» Гертруды. И королю ТАК НЕЛОВКО-О-О… Почти извиняется, плечами пожимает…
И один в шоке, и второй… Но каждый по-своему. Клавдий, к тому же, побаивается непредсказуемости Лаэрта в его аффектированном состоянии. И отсюда укоризна в голосе Клавдия: мол, ты бы подумала сначала, а потом действовала. Сейчас бы не справились с мальчишкой, получили бы кровавый бунт. С мозгами у него, слава Богу, не очень, но с отвагой — все в порядке…
Забавно… мизансцена выстраивалась, выстраивалась и окончательно оформилась в картину «Гертруда — убийца Офелии
http://teatr-live.ru/2007/11/ofeliya-o-nimfa-kto-tebya-gertruda-a-a/
В литературоведческих текстах Офелия никогда не становилась центром исследования, о ней обычно упоминается вскользь и в несколько пренебрежительном контексте: действует лишь подчиняясь желаниям своего отца, безвольная, бледная и неинтересная. Конечно, будь Офелия раскованна и дерзка, соблазняй она всех по ходу действия, включая отца и брата, многие читатели и зрители с удовольствем следили бы за такой «интересной» героиней. Немного перчика образу персонажа добавляет лишь Анненский.
Непосредственное обаяние Офелии Гамлет хотел бы свести к… ужасу, и чтобы он один, безумный зритель, мог созерцать из своей потаенной ложи, как в полутемной палате полоумный пасынок короля в компании убийц и мазуриков, шутов, сводней и нищих лицедеев устроил себе кресло из точеных ног фрейлины, которая, пожалуй, и сама не прочь видеть его так близко от своего белого платья.
Намек на разврат, не на любовь. Похоть и эгоизм демонстрирует Гамлет, и критик смог уловить этот закамуфлированный посыл в сцене перед спектаклем, когда Гамлет ложится у ног Офелии, демонстрируя всему двору некие интимные отношения, дискредитируя ее в глазах общества… Ну кто будет сомневаться, что она была не только его возлюбленной, но и любовницей? И, значит, не найти ей приличного мужа, не снискать уважения людей. В лучшем случае, ее судьба — монастырь.
О чем бы они в этой сцене не говорили, все равно, Офелия знает, что каждый их шаг и жест служит предметом пересудов, и надо отдать ей должное, она ничем не выдает ту боль, которую ей причиняет Гамлет и поведением, и словами. Не эта ли выдержка в конечном счете и привела к настоящему безумию? Мы знаем, что нельзя долго «ходить по жердочке» социальных требований и традиций, психика ломается при постоянном давлении норм и условностей общества.
Первые детские воспоминания о ней, об Офелии — из советского фильма Козинцева, именно та сцена, где на нее надевают стальной панцирь корсета, затягивая в траур. Складывается ощущение, что именно положенные традицией «доспех» и головное покрывало сводят девушку с ума. И, по контрасту, погрузившись в безумие, она предстает в совершенно белой, длинной рубашке, прикрытая плащом солдата: с беззащитной, чистой и наконец абсолютно свободной от социальных оков душой… Но и это не устраивает Гамлета.
Офелия погибла для Гамлета не оттого, что она безвольная дочь старого шута, не оттого даже, что она живность, которую тот хотел бы продать подороже, а оттого, что брак вообще не может быть прекрасен и что благородная красота девушки должна умирать одинокая, под черным вуалем и при тающем воске церковной свечи.
(И. Анненский)
Офелия появляется во многих сценах пьесы и по праву является важным действующем лицом разыгравшейся трагедии, но пафосные и аффектированные псевдострадания принца, лишившего себя и любви, и матери, и трона, затеняют облик его бывшей возлюбленной. Ее чувства искренние, глубокие и настоящие, и поэтому незаметны на фоне разыгрываемого пышного театрального действа.
Впервые мы встречаемся с ней, в сцене беседы с братом. Перед нами предстает веселая и умная девушка, достаточно острая на язык, ничем не напоминающая загнанный безвольный объект литературоведческих изысканий. Офелия деликатно осаживает Лаэрта, выражающего глубокую озабоченность ее отношениями с Гамлетом:
Я стражем сердца моего поставлю
Урок твой добрый. Только, милый брат,
Не будь как грешный пастырь, что другим
Указывает к небу путь тернистый,
А сам, беспечный и пустой гуляка,
Идет цветущею тропой утех,
Забыв свои советы..
Но, может быть, она такая только с братом? Вот Лаэрт уходит — и перед нами почтительная дочь. Другой вопрос: почему почтительная? Да, она со смирением внимает поучениям отца и разумно, с достоинством, отвечает на его вопросы, но разговор заканчивает вполне в рамках существующих правил и обычаев.
Полоний:
Раз навсегда:
Я не желаю, чтобы ты отныне
Губила свой досуг на разговоры
И речи с принцем Гамлетом. Смотри,
Я это приказал. Теперь ступай.
Офелия:
Я буду вам послушна, господин мой.
Девушка называет отца господином, переводя диалог из русла семейных отношений в плоскость социальных иерархий. В описываемую Шекспиром эпоху, родители обладали абсолютной властью над детьми, а мужчины — над женщинами. Офелия вдвойне зависима от Полония: как ребенок и как женщина — он властен над ее жизнью и судьбой. Кто способен в такой ситуации открыто противостоять? Мы видим, что отец запретил ей видеться с возлюбленным, она вынуждена подчиниться… Не в этом ли первом крушении надежд на счастье начало будущей болезни?
Зеркальным отражением описанной сцены служит диалог Гамлета и Гертруды, развернутый перед убийством Полония. Подтверждая реноме безумца, Гамлет обрушивает на голову своей матери все грязные намеки и подозрения, которые обуревали его в припадках ревности и мстительных чувств. Не зря тогда же является и любимый глюк принца — тень отца в полном походном снаряжении, символизируя вторжение царства кошмарных снов в эмпирическую реальность. Гамлет, объединившись с призраком, изгоняет из сердца образ матери и беседует с ней как разгневанный мужчина с провинившейся перед ним женщиной (дорогой доктор Фрейд, слишком поздно ты родился!).
Надо отдать должное Полонию — он умеет манипулировать своими детьми. Его решения доставляют страдания Офелии, которая лишь инструмент в умелых руках старого интригана. Но девушка искренне влюблена в Гамлета — принца, умного и благородного человека, мужчину. Какая скорбь звучит в ее словах, какой ужас от созерцания демонстрации распада его личности… Конечно, ей льстит его социальный статус, но это совсем не главное, что привлекает Офелию в Гамлете, особенно по сравнению с теми льстивыми придворными, которыми полон королевский двор. Как персонажам всех трагедий Шекспира, ей приходится делать выбор между отцом и возлюбленным, и это все дальше толкает ее на путь.
Офелия:
Господи, мы знаем, кто мы такие, но не знаем, чем можем стать.
Офелия все сказала в песне о предательстве любимого, унизившего ее, поступившего с ней как с падшей женщиной, растоптавшего ее чувства:
Заутра Валентинов день,
И с утренним лучом
Я Валентиною твоей
Жду под твоим окном.
Он встал на зов, был вмиг готов,
Затворы с двери снял;
Впускал к себе он деву в дом,
Не деву отпускал».
«Клянусь Христом, святым крестом.
Позор и срам, беда!
У всех мужчин конец один;
Иль нет у них стыда?
Ведь ты меня, пока не смял,
Хотел женой назвать!» Он отвечает:
«И было б так, срази нас враг,
Не ляг ты ко мне в кровать».
Офелия все еще мечтает о том, чтобы примирить два полюса своей любви (Гамлета и Полония), заставить отца отказаться от своего решения о запрете встреч, именно поэтому она рассказывает о безумии принца, который пришел в ее покои.
Полоний:
Безумен от любви к тебе?
Офелия:
Не знаю,
Но я боюсь, что так.
И Полоний верит… может быть, потому, что хочет верить? Может быть, потому, что когда-то прожженный интриган сам любил так, что был способен на безумства? Или потому, что поймав Гамлета на крючок любви, он становится хозяином его безумия?
Гамлет тоже использовал запрет на встречу к своей выгоде. Он с самого начала пользовался чувствами Офелии в своей многоходовой комбинации, симулировав ненормальность именно перед нею. И далее неизменно играл ее душой, решая важные политические задачи, которые так и не решил из-за собственной слабости.
Затем следует сцена встречи Гамлета и Офелии, когда Полоний вместе с королем подсматривает за ними. Вот скажите, что должна делать девушка, если она точно знает, что ее родитель наблюдает за ней и ее возлюбленным?
Безумен ли Гамлет или нет, она будет с ним холодна, потому что знает, что отец все видит и слышит.
Однако, она хочет понять, действительно ли любима…
Офелия:
Нет, принц мой, вы дарили; и слова,
Дышавшие так сладко, что вдвойне
Был ценен дар, — их аромат исчез.
Возьмите же; подарок нам немил,
Когда разлюбит тот, кто подарил.
Возьмет он подарки — значит, врал, не возьмет — значит,…
Да и Гамлет понял, что у встречи есть свидетели, поэтому продолжает играть, поворачивая разговор к своей выгоде. Он отвечает вовсе не Офелии, он придерживается собственного сценария:
Гамлет:
Где ваш отец?
Офелия:
Дома, принц.
Гамлет:
Пусть за ним запирают двери, чтобы он разыгрывал дурака только у себя.
И в финале встречи Офелия окончательно уверяется в том, что любимый потерян не только для нее, но и для мира:
О, что за гордый ум сражен! Вельможи,
Бойца, ученого — взор, меч, язык;
Цвет и надежда радостной державы,
Чекан изящества, зерцало вкуса,
Пример примерных — пал, пал до конца!
А я, всех женщин жалче и злосчастней,
Вкусившая от меда лирных клятв,
Смотрю, как этот мощный ум скрежещет,
Подобно треснувшим колоколам,
Как этот облик юности цветущей
Растерзан бредом; о, как сердцу снесть:
Видав былое, видеть то, что есть!
Мы видим непритворные мучения и страдания любящей девушки. Она принимает на себя наигранное безумие Гамлета, оно поражает ее и сводит с ума на самом деле… Для нее это стало способом ускользнуть от жестокости мира в иную реальность, путь в которую проторил пример возлюбленного.
Что же касается желания Гамлета запереть ее в монастыре… Это для него было бы оптимальным выходом.
Гамлет:
Или, если уж ты непременно хочешь замуж, выходи замуж за дурака; потому что умные люди хорошо знают, каких чудовищ вы из них делаете. В монастырь — и поскорее…
Слышал я и про ваше малевание, вполне достаточно; бог дал вам одно лицо, а вы себе делаете другое; вы приплясываете, вы припрыгиваете, и щебечете, и даете прозвища божьим созданиям, и хотите, чтоб ваше беспутство принимали за неведение. Нет, с меня довольно; это свело меня с ума. Я говорю, у нас не будет больше браков; те, кто уже в браке, все, кроме одного, будут жить; прочие останутся, как они есть. В монастырь. (Уходит).
Изображая несовместимость с миром и обществом, принц готов на самом деле удалить из него свое альтер-эго. То решение, которое было бы максимально логичным для него самого (если он действительно настолько разочарован жизнью) настойчиво навязывается Офелии.
Конечно, присутствует и чувство ревности, типа, «Так не доставайся же ты никому!» Но возникает вопрос — а действительно ли Гамлет любил Офелию? Таким же притворством, как и все его поступки и слова, выглядит признание в любви к ускользнувшей от него за грань жертвы, в сцене похорон. Глупо потеряна фигура в игре, на которую еще были планы у бездарного игрока, и эта досада возвышается до пародии на скорбь по возлюбленной, которую он планомерно уничтожал. Иначе интепретировать диалог Гамлета и Лаэрта о том, кто из них больше, сильнее любил Офелию, невозможно. Да и разве может возлюбленный любить свой предмет любви как брат, и даже как «40 тысяч братьев»? В конце концов Гамлет сам понимает, что опустился до хвастовства, а не скорби, и прекращает обмен «любезностями» с Лаэртом.
Какой еще изврат из кошмарных снов не успел воплотить самовлюбленный принц в биографии Офелии? Нам, слава Богу, этого уже не узнать.
Вернемся к сцене, когда Офелия первый раз появляется в состоянии безумия перед королевой. Настораживает реакция Гертруды на появление безумной: она не желает ее видеть. Ее, королеву, мучает совесть… или она боится? Не хочет посмотреть в глаза своему будущему, встретиться с ним лицом к лицу?
Горацио:
С ней лучше бы поговорить; она
В злокозненных умах посеять может
Опасные сомненья.
Безумная Офелия, свободная от условностей и чувства самосохранения Офелия… Чем она может быть опасна? Кто ее будет слушать? Кто ей будет верить?
Опасен безумный Гамлет, но Гамлет — не безумен. Горацио, друг Гамлета и верный придворный королей, единственный, из тех, кто в курсе ситуации, прикрывает его от реального ухода за грань разумного. Самое главное сейчас — не дать другу встретится с тем монстром, которого он вызвал из небытия.
И Офелия погибает.
То, что симулировал Гамлет, стало реальностью для Офелии, как будто она забрала на себя его болезнь, реальную или мнимую.
Не это ли доказательство ее любви?
Девушка стала невольной жертвой чужих амбиций, предательства любимого и своих чувств.
Жертва принесена. Но Гамлет не стал свободен от себя, он умер в Полонии, в Офелии, в Гертруде, в Лаэрте, в Клавдии. Не осталось хоть кого-то значимого, кому он был сам по себе нужен, какой-либо действительно важной цели, ради чего ему было возможно жить дальше. Потому что принц датский разрушил тот Театр Безумия, в котором назначил себя на роль ведущего актера.