Съедены без следа
Съедены без следа
В истории, которой мы займемся теперь, колдовства вроде бы нет, зато присутствуют стаи прожорливых мышей. В подборке сказок Брентано с легендой о Гамельнском крысолове соседствует легенда о епископе Гаттоне. Я узнал о епископе довольно поздно, а в детстве меня увлекала книжка с картинками о польском короле, заживо съеденном крысами.
Российскому читателю легенда о епископе знакома благодаря выполненному Жуковским переводу стихотворения английского поэта-романтика Р. Саути. Немецкий первоисточник весьма назидателен, а в передаче Саути и Жуковского он и вовсе превратился в революционный гимн.
Как это не раз бывало в Средневековье, народ голодает, народ умирает, а собравший полные житницы хлеба епископ демонстрирует свою поповскую дулю толпящимся у дверей страдальцам. Их вопли нарушают его сон, а поскольку зондеркоманда епископу по штату не положена, он сам хитростью заводит голодающих в сарай и сжигает дотла. Теперь его замок осаждают мыши. Санэпидстанция в епископских владениях не функционирует, а дудочник отлучился в Гамельн. Поэтому епископ со всех ног мчится к Рейну, путаясь в рясе, садится в лодку и плывет к башне на острове. Но ни каменные стены, ни железная дверь башни не спасут его от гнева Божия. Волшебная дудка молчит, и народные мстители без помех доплывают до острова:
Зубы об камни они навострили,
Грешнику в кости их жадно впустили,
Весь по суставам раздернут был он…
Так был наказан епископ Гаттон.
В легенде о флейтисте приведена точная дата трагедии, здесь же у нас есть имя. На роль жадного прелата претендуют два Гаттона, и оба жили в стародавнюю пору. Гаттон I (850–913), архиепископ Майнца и аббат нескольких монастырей, испортил отношения с любимым в народе императором Генрихом Птицеловом. По свидетельству саксонского хрониста Видукинда Корвейского (925–980), архиепископ собирался извести Генриха колдовством с помощью золотой цепочки, но был вовремя разоблачен [488]. Поговаривали о смерти Гаттона I от удара молнии или от нападения мышей, но сам Видукинд свысока отзывался о "народной молве". Гаттон II (? -970) тоже возглавлял кафедру Майнца и ряд монастырей, но сведения о его жизни крайне скудны. Тем не менее некоторые версии легенды датируют изложенные в ней события годом смерти Гаттона II.
Немецкий юрист, историк и богослов Иоганн Вольф (1537–1600) рассказал о Гаттоне в своей книге "Памятные уроки" (1600), сославшись при этом на Гонория Августодунского (1080–1156), Мариана Скота (1028–1083) и Тритемия (1462–1516), в уцелевших записях которых "мышиная" легенда отсутствует. "Многие считают эту историю сказкой, — писал Вольф, — но башня, получившая свое название от мышей, и по сей день стоит на реке Рейн" [489].
Историк имел в виду так называемую Мышиную башню (Mauseturm), стоящую на острове рядом с городом Бингеном. Но она была возведена только в XIII в. как дозорный пункт замка Эренфельс, в котором осуществлялся сбор торговых пошлин для электората Майнца. Имя башни, скорее всего, с мышами не связано, оно происходит от древневерхненемецкого musen — "скрываться, озираться" или muta — "сигнал". В XVII в. башня была разрушена шведами и французами и восстановлена в 1855 г., так что Брентано она вдохновлять не могла.
В народной памяти сохранилось немало грешных попов. Легенда могла иметь отношение к истории Видерольфа, епископа Страсбургского, которую рассказал немецкий хронист Якоб фон Кенигсхофен (1346–1420). По его словам, 17 июля 997 г. епископ понес Божию кару за то, что уничтожил монастырь Зельцен на Рейне: его съели мыши и крысы. На самом деле Страсбургскую епархию возглавлял не Видерольф, а Вилдерольд, умерший 4 июля 999 г. По другим источникам, смерть от мышиных зубов постигла Адольфа, епископа Кельнского, умершего в 1112 г. Однако первым архиепископом Кельна, носившим имя Адольф, был Адольф I фон Альтена (1157–1220), а в 1112 г. Кельнскую епархию возглавлял Фредерик I (1075–1131).
Епископ Гаттон. Иллюстрация из "Нюрнбергской хроники" Г. Шеделя (1493)
Раздражавшая Видукинда молва воздала по заслугам не только церковным служителям, но и алчным феодалам. В Швейцарии свою маленькую амбарную печурку разжег барон фон Гюттинген. За сгоревших крестьян отомстили мыши, преследовавшие барона до замка Гюттинген на Боденском озере. Отобедав, грызуны опустились на дно вместе с замком. Что называется, концы в воду — достоверную информацию об этом замке взять негде. Известно, правда, что семья Гюттинген владела местными землями начиная с середины XII в.
Между городами Иннингом и Зеефельдом (Бавария) находится озеро Вертзее, именуемое в народе Мышиным озером. Граф Зеефельд огнем не баловался, а морил бедняков в темнице. Спасаясь от мышей, он подвесил свою кровать на железных цепях к потолку и спросонья грохнулся с нее так, что костей не собрать. Не обнаружившие костей слуги мигом догадались, какой смертью умер их хозяин. Род графов Зеефельд известен с начала XII в., а одноименный замок впервые упомянут в 1302 г. Аналогичные байки посвящены владельцам замка на озере Хиршбергер и Мышиной башни в Хользельстере (Австрия) [490]. В рассказах о знати не названы конкретные имена и даты, и поди разберись, какого именно графа или барона сожрали мыши. Сочинители легенд о епископах поставлены в более жесткие условия, и мы убедились в их умении вонзать палец в небо.
К счастью, за генеалогией подобных легенд можно проследить на примере польских летописей. В Польше жертвой мышей стал король Попель II (? -843). Первая летопись — "Хроника и деяния князей или правителей польских" (1110) Мартина Галла — создана полтора века спустя после смерти Гаттона II. Князь Попель, восседающий за праздничным столом, ломящимся от яств, выгнал в шею двух чужеземцев, и те нашли приют в скромном домике пахаря Пяста. Чудесным образом наполнив сосуды с вином и не менее чудесно приумножив мясо поросенка, божественные странники благословили сына хозяина Земовита. Позднее Земовит сверг Попеля с престола: "Глубокие старцы даже рассказывают, что этого самого Попеля, изгнанного из княжества, до такой степени преследовали мыши, что его сторонники отправили его на остров и поместили там в деревянной башне, где он долго оборонялся от этих отвратительных зверьков, последовавших за ним на остров. И, наконец, покинутый всеми из-за зловония, исходившего от убитых мышей, искусанный ими, он умер позорной смертью" [491].
Хроника Галла отражает реальное событие польской истории — смену правящего дома Попелидов (племя гоплян) королевской династией Пястов (племя полян). Правители полян стремились стереть память о прошлом княжеских родов иных племен и сохранить предания собственного семейства [492]. О гибели Попеля от мышей Галл сообщает со слов "глубоких старцев". Не тех ли, что поведали о печальной судьбе Гаттона?
По уверению А.С. Щавелева, личное имя Попель эквивалентно нарицательному "пепел", а семантически оно может быть связано с обрядом трупосожжения (святое дело!) или с подсечно-огневым типом земледелия. Пяст и Попель — не исторические, а мифические личности, символизирующие различные типы земледелия (пашенное и подсечно-огневое) у двух соседних племен[493]. Ну а в Майнцской епархии, как мы видели, практиковалось сожжение живьем или телесно-огневой тип земледелия.
Упоминает Щавелев и о фольклорной традиции преследования мышами. Наказание за скупость и воровство в качестве причины такого преследования мы отнесем к позднейшей трактовке. У Галла связь между жадностью Попеля и его смертью от мышей никак не обозначена. Отсутствует мораль и в раннем варианте гамельнской легенды. Не думаю, что остров у Галла выступает как древнеславянское место казни нечестивых преступников. Это обычное укрытие от грызунов, по мнению профессора Г. Ловмянского, остров на озере Ледница (объект археологических раскопок). Правда, в мышей Ловмянский не верит и отождествляет их с поселением Myszki (Мышь), одним из центров полян.
Наиболее интересны для нас замечания Щавелева о магическом ритуале, посредством которого можно наслать на человека мышей. Помимо прочего, в таком ритуале использовалась тележная ось, а "ось, ступица, втулка" — одна из этимологий имени Пяст. Пусть Земовит и Пяст будут телегами и пашнями — главное, что они могли колдовать.
Осуждение Попеля за бесчестность, пьянство, лень — ведущий мотив хроники Викентия Кадлубека (1160–1223), написанной через сто лет после труда Галла. У Кадлубека возникают двадцать дядьев короля, упрекающих племянника за невоздержанность, и нечестивая королева, подговаривающая мужа устранить наглых родичей. Попель прикидывается больным и подносит дядюшкам отравленное вино. Нечестивый король оставляет трупы без погребения, и мыши заводятся в замке из-за их разложения. Попель с женой и двумя сыновьями забираются в самую высокую башню, но мыши достают их там и загрызают насмерть. Всю мистику и загадки Галла, пробудившие фантазию историков, Кадлубек упраздняет. Его рассказ сух и нравоучителен.
"Великая хроника Польши" (XIV в.) добавляет к списку грехов Попеля (Помпилиуша) роскошь, трусость, деспотизм, интриганство и к тому же обзывает его метелкой: "Этот отвратительный Помпилиуш получил прозвище Хотышко, так как на голове у него было немного длинных волос. Именно "Хотышко" означает "метелка""[494]. В остальном повторяется рассказ Кадлубека. Мыши съели Хотышко в башне замка Крушвица на острове Гопло, построенного в 1350 г. и разрушенного шведами в XVII в.
Длугош в своей "Хронике славного королевства Польши" окончательно смешивает Попеля (Помпилия) с грязью: "В нем не было никаких благородных задатков, ни одного достойного храброго мужа и князя деяния, ни одного примера добродетели, никакой любви к достоинству; преданный сну, пьянству и обжорству, он не обращался за советами к своим баронам, но, приверженный распутству и разнузданности, был занят устройством пирушек, проведением попоек, гулянок и танцев; оставив всякую заботу о добродетели, он не изучал оружие, но, связанный дружбой и общением с женщинами, избегал общества мужчин, особенно зрелых и мудрых, как чумы и погибели"[495]. Между прочим, поминается недобрым словом и отец героя — Попель I, который не был осужден в хронике Кадлубека. Знаменательный факт: двум легендарным Гаттонам соответствуют два Попеля.
Злая и коварная жена Попеля II привезена из Алемании (пинок немцам и австрийцам, не любимым Длугошем). Хроника переполнена утомительными описаниями: всеобщий плач, сопровождающий притворную болезнь короля, — плачут девушки и старухи, вельможи и простолюдины, идолы и статуи, и каждый по-своему; многословная беседа Попеля со своими дядьями с причитаниями и клятвами, так что вздыхаешь с облегчением, когда, наконец, эти болтуны выпивают яд. Потом начинаются странствия преследуемого мышами короля и его семьи. Они пытаются оградиться горящими кострами, плывут на корабле на остров с деревянной башней, но, чтя завет Хотышко, с полдороги возвращаются в Крушвицу и лезут в замковую башню, где их тела "были настолько истерзаны, изгрызены и сожраны со всеми потрохами и суставами невероятно огромным множеством мышей, которые непрерывно их атаковали, что не осталось даже следа от какой-либо кости или сухожилия". Под конец ни к селу ни к городу (наверное, чтобы опять досадить немцам) вспоминается германский император Арнульф Каринтийский, якобы изъеденный глистами.
Баринг-Гоулд приводит несколько случаев из средневековых хроник, описывающих нападения мышей и жаб на людей. Кнут IV Святой (1043–1086), король Дании, был убит ярлом Асбьорном в церкви Святого Альбана в Оденсе во время нашествия ютов. На следующий год в стране разразился голод, который сочли божественным возмездием за убийство короля. На Асбьорна набросились крысы и съели его [496]. Автор хроники (или сам исследователь?) не совсем точен. Кнут пал жертвой не нашествия, а народного восстания, вызванного ужесточением налогов. Ярл Асбьорн (? -1086), дядя короля, в убийстве не участвовал. Кнута и его свиту умертвили взбунтовавшиеся крестьяне. Они кричали, выламывая церковные двери и швыряя в окна камни: "Это за мою корову!", "Это за моих лошадей!". Один из доверенных людей короля Асбьорн Блак подсказал толпе, что Кнут укрылся в алтаре. Неурожай в течение нескольких лет в Дании во время следующего царствования был воспринят как Божия кара и поспособствовал скорейшей канонизации Кнута. А кого скушали мыши, в точности неизвестно.
В хронике Титмара Мерзебургского (976-1018) безымянный рыцарь терпит наказание за насильственный захват монастырских земель. Мыши вторгаются в его замок. Он мужественно обороняется от них палкой и мечом. Сразив несколько противников и не в силах сладить с остальными, он велит подвесить к потолку большой сундук и влезает в него. Крышка с грохотом падает. Какое-то время слышатся глухие удары, потом все стихает. Слуги выходят на цыпочках из комнаты и притворяют дверь. Минует день, другой, неделя — мышей нигде не видать. Домочадцы спешат с радостной вестью к главе семьи, но, опустив сундук на пол и подняв крышку, обнаруживают холодный труп. Самые зоркие из них замечают на теле следы мышиных зубов: "Тогда всем присутствующим и прибывшим позже стало ясно, что это карающий гнев Божий поразил его за названное преступление" [497].
Английский хронист Вильям Малмсберийский (1090–1143) рассказывает любопытную историю о мышах, которые "словно под действием колдовских чар" направляли свою злобу на некоего врага германского императора Генриха IV (1056–1106). Еще один враг еще одного Генриха! Этот враг, "личность ненадежная и склонная к мятежу", подвергся мышиной атаке, сидя за пиршественным столом. Из-за стола его отправили на корабль и увезли в море с глаз долой. Однако мыши поплыли следом, и он вынужден был вернуться. Бедняга долго носился туда-сюда в поисках подходящей башни, пока потерявшие терпение грызуны не обглодали его до костей прямо на берегу. Мотивом возвращения беглеца из плавания два века спустя воспользовался Длугош.
В "Путешествиях по Уэльсу" Гиральда Камбрийского (1146–1223) спящего молодого человека по прозвищу Длинные Ноги атакуют жабы, привлеченные его свисающими с кровати пятками. Убегая от мерзких тварей, несчастный взбирается на дерево, но жабы лезут за ним (здесь у Гиральда ошибка — скорей всего, жабы просто запрыгнули ему на ноги) и глодают его плоть.
Историю с жабами поведал также Цезарий Гейстербахский (1180–1240). Надеясь заслужить прощение, один кельнский ростовщик собрал полный ящик хлеба для раздачи нищим, а хлеб превратился в жаб и лягушек. Приходский священник посоветовал напуганному гневом Божиим грешнику провести в ящике ночь. Содрогаясь от омерзения, ростовщик забрался внутрь, а священник на всякий случай запер ящик на ключ. Наутро там белели косточки, а рядом лежали и стонали объевшиеся жабы [498].
Изложенные легенды, бесспорно, зависят друг от друга, но определить первоисточник не представляется возможным. Кто появился вначале — два Гаттона или два Попеля? Где укрывался беглец — на острове, в одинокой башне или в собственном замке? Кого первым осенила идея спрятаться в сундук или ящик, ставший гробом? Этот мотив наверняка связан с поверьем о ведьме, в чью могилу проникали в облике жабы и мыши нечистые духи, пришедшие за ее душой [499]. Вообще идея колдовства основательно похоронена под спудом назидательных резюме о каре небесной.
Тема народных обид в легендах о епископе Гаттоне и о немецких феодалах проистекает из датской и польской версий. В Дании народ был не обижен, а наказан голодом, но затем вину за преступление свалили на предателя, преследуемого мышами. В Польше трупы злодейски умерщвленных дядьев мстят сами за себя. В том же ключе многие толкуют феномен мышей из немецкой легенды. Мы помним, что в этих зверьков вселяются души мертвецов, а в нашем случае — души сожженных епископом крестьян.
Признаться, мысль Баринг-Гоулда о душе, воплотившейся в мышь, не понравилась мне еще в Гамельне. Душа принимает множество обличий. Сам же автор упоминает те случаи, когда изо рта спящего или умирающего выползает змея или вылетает пчела. У Афанасьева, Потебни и А.Н. Соболева можно найти аналогичные истории о ласточке, кошке, жабе, лягушке, ящерице, жуке, бабочке, мухе, летучей мыши, кукушке, муравье, павлине [500]. Если учесть весь этот террариум ("царство" Мефистофеля), на епископа должны обрушиться, по меньшей мере, казни египетские!
Баринг-Гоулд предположил, что корни легенд о мышах-людоедах кроются в человеческих жертвоприношениях, совершавшихся во время голода. Германцы и скандинавы часто приносили в жертву своих правителей. Обреченные на смерть люди (не обязательно преступники) отвозились на священный остров, например Рюген или Гельголанд, и оставлялись на съедение водяным крысам. Хозяином грызунов, а следовательно, патроном жертвователей выступал, конечно же, Один.
Исследователь указывает на примеры таких жертвоприношений у Снорри Стурлусона (1178–1241), Саксона Грамматика (1140–1215) и других авторов, не заостряя внимания на том факте, что никакого пожирания грызунами в этих источниках нет. У Снорри короля Дональда зарезают, а короля Олава Дровосека сжигают живьем. В "Хронике Датских королей" король Снио гибнет от волшебных перчаток, подаренных великаном-колдуном Лаэ: "Сначала он закричал, что кожу его рук поедают вши, затем завопил, что они едят его плоть, а когда он завизжал, что они едят его кости, перчатки упали с его рук, упал замертво и сам Снио" [501].
Снио не является жертвой, но для Баринг-Гоулда рассказ о его смерти — вероятный отголосок жертвоприношения, равно как и падение с лошади издевавшегося над крестьянами короля Свата из исландских саг. Этак любую скоропостижную смерть правителя (не только Попеля) можно списать на кровавый обряд. Рассуждения Баринг-Гоулда напоминают теорию его современника Фрэзера о периодически умерщвляемых и замещаемых царях, ответственных за урожай. Как и Фрэзер, он ссылается на весьма сомнительный обычай какого-то африканского племени, бросающего преступников муравьям, и говорит об утрате смысла обряда, в результате которой смерть от мышей посчитали возмездием за грехи [502].
Намеком на жертвоприношения мог бы служить мотив огня, но в легендах он довольно смутен. В одном случае аутодафе устраивает сама потенциальная жертва, в другом — огонь (пепел) содержится в ее имени, в третьем — она прибегает к его защите. Увы, от исходной версии ее интерпретаторы не оставили и следа, как мыши — от тел епископа Гаттона и короля Попеля.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.