2. Чувственность звучания

Эмоциональное отношение Цветаевой к звучанию слова ощущается постоянно. Иногда это выражено абсолютно отчетливо. Так, например, в пьесе «Феникс» само звучание имени, уподоблено осязанию и представлено эротическим соблазном:

Франциска

О, сто победоносных труб

Поют в моей крови!

Герр Якоб…

Казанова

Коль немножко люб, –

Джакомо – назови.

Франциска

Мне это имя незнакомо:

Как это вкрадчиво: Джа-комо[8]…

Как тяжкий бархат черный, – да?

Какая в этом нежность: Джа…

Джа… точно кто-то незнакомый

К груди меня прижал… Джа-комо…

Как будто кто-то вдоль щеки

Все водит, водит, уголки

Губ задевает… так что… таешь…

Так – знаешь? – так что…

Казанова

(подсказывая)

Засыпаешь

(III: 570).

Примечательно, что вслушивание в имя часто становится для Цветаевой актом и познания, и творения. Особенно заметно это в стихах, посвященных поэтам – Блоку («Имя твое – птица в руке…»), Ахматовой («О муза плача, прекраснейшая из муз…»), Эренбургу («Небо катило сугробы…»). О стихах Блоку и Ахматовой речь пойдет далее, здесь же приведем строки из посвящения Эренбургу:

Над пустотой переулка,

По сталактитам пещер

Как раскатилося гулко

Вашего имени Эр!

‹…›

Грому небесному тесно!

– Эр! – леопардова пасть.

‹…›

– Эр! – необорная крепость!

– Эр! – через чрево – вперед!

– Эр! – в уплотненную слепость

Недр – осиянный пролет!

Так, между небом и нёбом,

– Радуйся же, маловер! –

По сновиденным сугробам

Вашего имени Эр

(II: 101).

В этом тексте можно видеть очень характерную для Цветаевой метафоризацию звучания через образы движения (преимущественно в безглагольных конструкциях)[9]. Отмечая, что имя «Илья Эренбург» этимологизируется Цветаевой как имя Громовержца, Е. Фарыно пишет: «Произносящее имя “Илья Эренбург” лирическое “Я” отождествляется здесь со всем мирозданием, с ‘миродержицей’, с началом, которое освобождает закрепощенный в имени и его носителе ‘логос’ и восстанавливает его истинное призвание» (Фарыно 1991: 146–147).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.