Русский язык в начале XXI века: основные тенденции развития

Начало нового века и нового тысячелетия застало русский язык врасплох: в такой невыигрышной социолингвистической ситуации он, видимо, не оказывался на протяжении всей своей истории. Тем не менее, являясь гибким и меняющимся организмом, язык так или иначе пытается приспособиться к новой действительности. Целью данного раздела как раз и является анализ тех изменений, которые происходят в русском языке на современном этапе его развития.

Численность носителей русского языка

Количество носителей русского языка в последнее время регулярно сокращается. К сожалению, дать точные данные по динамике этого процесса вряд ли возможно. Вообще, сама оценка числа говорящих на том или ином языке достаточно условна, так как при этом трудно учесть число лиц других национальностей, говорящих на данном языке, а также число активных билингвов. Однако попытаемся это сделать приблизительно, на основе имеющихся материалов и логических допущений.

Численность населения России в настоящее время составляет примерно 145 млн. чел. Среди них лица, причисляющие себя к русским, составляют около 83% [1], или 120 млн. чел. Это данные последней переписи населения, состоявшейся в 1979 г.; с тех пор эта цифра вряд ли существенно изменилась, так как активная эмиграция ряда народов (немцы, евреи) и иммиграция русских из Казахстана и стран Средней Азии была компенсирована более быстрым приростом населения среди кавказских и тюрских народов, а также иммиграцией из азиатских стран (Вьетнам, Китай, государства Закавказья и Средней Азии). Среди оставшихся 25 млн. чел., видимо, лишь небольшая часть не владеет русским языком. В число лиц, говорящих только на своем языке (или знающих русский недостаточно для свободного общения) входит часть представителей крупных народов, в достаточной мере осознающих свою национальную самостоятельность (народы Кавказа, татары, якуты, буряты, тувинцы). По ориентировочным подсчетам, число таких лиц вряд ли может превышать 10 млн. чел. Итак, можно предполагать, что в пределах России на русском языке говорят примерно 135 млн. чел.

На территории бывшего Советского Союза расположены еще четыре государства, в которых русский язык имеет очень сильные позиции: Беларусь, Украина, Молдова и Казахстан (а также непризнанные Приднестровье и Абхазия). Население Беларуси – примерно 10 млн. чел., из них подавляющая часть населения (если не все население) владеет русским языком. Население Украины – примерно 50 млн. чел., и, видимо, не менее, чем для двух третей из этого числа (т.е. примерно 35 млн.) русский язык является основным средством общения. В Молдове (вместе с Приднестровьем) насчитывается 4 млн. чел, не менее половины из них знают русский. Наконец, число русскоязычного населения в Казахстане (население 18 млн. чел) может быть оценено на уровне 8 млн. чел. За пределами этих государств проживает еще не менее 5—10 млн. чел. русскоязычного населения (страны Прибалтики, Средней Азии, Израиль, русские эмигранты в Европе, Америке, Австралии и других странах.

Итого, число носителей русского языка в мире может быть оценено примерно в 195—200 млн. чел. Эта цифра существенно меньше, чем названо в справочных пособиях советского времени: 250 млн. чел. в «Лингвистическом энциклопедическом словаре» [2] или справочнике «Народы мира» [3].

При этом необходимо подчеркнуть, что число носителей русского языка постоянно сокращается, как вследствие естественных причин, так и потому, что носители русского языка, живущие за границей (особенно эмигранты в экономически развитых странах) постепенно переходят на местные языки. Что касается положения русскоязычного населения в странах бывшего СССР, то благополучно для русского языка ситуация складывается лишь в Беларуси, где он, судя по всему, еще долго (если не насовсем) останется основным языком. Сложнее ситуация на Украине, однако, надо думать, что и там русский язык еще некоторое время будет оставаться живым средством общения.

Таким образом, в настоящее время наблюдается устойчивая тенденция к сокращению численности говорящих на русском языке. Надо полагать, что она будет продолжать действовать и в ближайшие годы, в результате чего число носителей русского языка в течение ближайшего десятилетия сократится еще на 10—20 млн. чел.

Литературный язык [4] и просторечие

Основным противопоставлением внутри современного русского языка ныне является противопоставление литературного языка и просторечия. События в жизни России, происходящие в последние годы, еще больше способствуют углублению различий между этими двумя формами языка.

С социолингвистической точки зрения у носителей литературного языка и просторечия имеется свои достаточно четко очерченные группы носителей. Литературный язык – это, прежде всего, средство общения образованных людей, представителей интеллектуальных и творческих профессий, а также отдельных групп государственного аппарата (чиновники, офицеры и т.п.). В основном эта группа людей придерживается западной системы ценности, одна из важнейших среди которых – доверие людей друг к другу, и отвергает криминал.

Просторечие – язык повседневного общения т.н. «простого» человека [5] – людей, не получивших достаточного образования и занятых, как правило, неинтеллектуальным трудом, в современной России во многом связанным с криминалом: охранники, торговцы, шоферы, различного рода порученцы (менеджеры), рабочие, безработные и т.п., а также члены их семей. Характерной чертой этой группы людей является ориентация на свою («российскую», а в нынешних условиях фактически уголовную, лагерную) систему ценностей (деньги надо «добывать» любой ценой; цель оправдывает средство; прав преступник, а не потерпевший (лох); воровство – это проявление практицизма, умения жить и т.п.). Иными словами, это типичная «культура недоверия», причем как по отношению к обществу в целом, так и друг к другу [6].

Особое место среди них занимает весьма многочисленная в нынешней России социальная группа, занятая полулегальными криминальными промыслами: воровством, грабежами, разбоем, попрошайничеством, вымогательством, торговлей наркотиками и оружием, проституцией, сутенерством, мошенничеством, ростовщичеством, сбытом краденого и т. п. [7]. По постоянно мелькающим в прессе данным, число подобных людей и членов их семей может составлять до 30% от всего населения России. Относительно состава этой группы следует подчеркнуть три момента:

Во-первых, современная ситуация в России привела к тому, что быть представителем этой группы считается престижным, особенно среди молодежи из числа «простых» людей. Не вдаваясь в психологические причины такого положения вещей, отметим возможность быстрого добывания денег, а также неизбежно сопровождающий образы «разбойников» романтический ореол.

Во-вторых, многие люди из числа тех, кто занят на «штатной» работе, в действительности обслуживают подобный полулегальный криминал: охранники (которые на самом деле оказываются боевиками военизированных группировок), шоферы (в подобных же группировках или, скажем, развозящие проституток), бизнесмены (помогающие отмывать деньги), юристы («разваливающие» уголовные дела и помогающие преступникам избежать ответственности) и т. п. Для значительного числа людей официальная работа – это всего лишь «крыша», позволяющая беспрепятственно заниматься полукриминальной деятельностью (например, для части преподавателей вузов, основным доходом которых являются взятки со студентов).

В-третьих, широкое распространение полулегального криминала привело к тому, что сократилась сфера деятельности традиционного, полностью нелегального, криминала. В результате – отмечаемое исследователями сокращение сферы функционирования уголовного жаргона, который активно заменяется именно просторечием [8].

На наш взгляд, именно эта социальная группа в настоящее время является тем ядром, внутри которого происходит развитие просторечия, как формы, альтернативной русскому литературному языку.

Весьма показательно, что, оказавшись в иноязычном окружении, многие русские сохраняют привычные им в России сферы деятельности. Отсюда – постоянные разговоры о «русской мафии» и активное неприятие русскоязычного населения во многих странах Америки и Европы.

Сам факт существование внутри русского языка такой формы как просторечие вызывал и продолжает вызывать удивление среди многих лингвистов. З. Кестер-Тома с уважением назвала русское просторечие лингвистическим феноменом, «котому почти нет адекватного явления в других языках» [9]. Действительно, среди обществ, соприкасающихся с европейской культурной зоной, Россия (а также другие русскоязычные или частично русскоязычные государства: Беларусь, отчасти Украина и Молдова, в еще меньшей мере Казахстан и Кыргызстан) представляют собой уникальное явление, поскольку ни в одном из европейских государств общество не разорвано на две социальные группы, ориентирующиеся на различные (а часто и прямо противоположные) системы ценностей. Именно фактом сосуществования двух этих социолингвистических групп, на наш взгляд, можно объяснить своеобразие и неповторимость русского просторечия [10].

Отношения между носителями литературного языка и просторечия весьма непросты. В самой мягкой форме они могут быть названы «напряженными». Для нынешнего этапа развития страны характерна настоящая массированная атака «простых» людей против «интеллигенции», с которой отождествляют всех носителей литературного языка. Устрашенное мощью криминальной вольницы, ослабевшее государство вынуждено делать вид, что понимает и поддерживает «простого» человека. В этой связи показательны резкие нападки на «интеллигентов», которые в последнее время все чаще слышатся из уст людей, лояльных по отношению к властью (ср., например, высказывания политика Г. Павловского, писателя М. Веллера, публициста М. Соколова и др.).

Оценить число носителей литературного языка и просторечия очень сложно. Какие-либо данные по этому поводу отсутствуют. Можно лишь предположить, что носителей просторечия среди современного русскоязычного населения значительно больше, чем носителей литературного языка. С большой долей гипотетичности можно допустить, что в настоящее время две трети всех носителей русского языка владеют исключительно просторечием, одна треть использует в общении только литературный язык или являются активными билингвами (т.е. владеют как литературным языком, так и просторечием) [11].

Можно с большой долей вероятности предположить, что, если не изменятся существующие условия, то доля носителей просторечия будет возрастать, а доля носителей литературного языка сокращаться.

Основные черты современного русского просторечия

Как ни странно это звучит, но в современном русском просторечии сформировалась своеобразная «норма», владение которой позволяет узнать «своего» – носителя просторечия.

Отметим лишь некоторые наиболее характерные черты этой просторечной «нормы». В их числе – активное использование следующих языковых средств.

В фонетике:

1. Повышенная, по сравнению с литературным языком, громкость речи. Носителями просторечия это воспринимается как показатель алертности, энергичности, в то время, как меньшая громкость речи, характерная для стандартного речевого поведения носителей литературного языка, представляется им знаком слабости, безволия, «лоховатости».

2. Своеобразная интонация, которая носителю литературного языка кажется «грубой», однако не является таковой для носителя просторечия. В речевом обиходе носителей просторечия часто встречаются такие типы поведения, как бытовые провокации (подколы, наезды), грубые шутки (приколы), превентивные, часто абсолютно беспричинные, обвинения (особенно в речи женщин, которые пилят своих мужей), сопровождаемые соответствующим интонированием речи. Однако и в остальных случаях интонации носителя просторечия порой значительно отличаются от интонаций носителей литературного языка.

3. Использование оригинальных звукоизобразительных приемов (специфическое хихиканье в очень высокой, визгливой тональности; громкие крики и вопли, заменяющие в определенных ситуациях междометия, и др.).

В то же время необходимо отметить, что звуковой состав общерусского просторечия практически полностью совпадает со звуковым составом литературного языка. В фонетике современного просторечия полностью отсутствуют черты, свойственные традиционным территориальным говорам, например, произношение фрикативного г, оканье или яканье.

В лексике:

1. Маты (обсценная, нецензурная лексики). Маты в просторечии не табуированы, как в литературном языке, и выполняют разнообразные и сложные функции. Не вдаваясь подробно в анализ функций этой группы лексики, отметим особо одну из них – идентифицирующую (или кодовую). Эта та функция, которая позволяет носителям просторечия опознать своих, таких же носителей просторечия, и противопоставить себя носителям литературного языка [12].

Маты являются непременным, хотя и не единственным, компонентом инвективного поведения, весьма распространенного среди носителей просторечия. Особенностью инвективного поведения является повышенная агрессивность речевого акта (при этом сами носители просторечия часто воспринимают ее как шутливую), которая совершенно не свойственна стандартному поведению носителей литературного языка. Вообще, сама система взаимоотношений между носителями просторечия во многом основана на тотальном недоверии и неприязни (скрытой или открытой). Незнакомый собеседник часто воспринимается если не как враг, но по крайней мере как лицо, от которого всегда можно ожидать подвоха. Типичная позиция носителя просторечия по отношению к другому человеку может быть выражена словами: «Тебе меня не обмануть, а я тебя, если захочу, обману» [13].

2. Жаргонизмы и жаргоноиды. По наблюдению В. Б. Быкова, «в настоящее время наблюдается активное использование в устной речи слов, словосочетаний и устойчивых выражений из сферы субстандарта» [14]. Можно привести немало примеров слов, которые еще недавно были принадлежностью жаргона (прежде всего криминального), но в дальнейшем стали употребляться в просторечии (и даже в литературном языке!) как вполне «нормативные»: беспредел, дать по рогам, бабки, бухарь, барыга [15], мочить, бадяжить, козёл (как ругательство) и др. При этом подобные слова могут употребляться в своем первоначальном, жаргонном значении (жаргонизмы) или же приобретать новые значения (жаргоноиды).

3. Лексика, специфическая именно для просторечия, которую нельзя при этом отнести к упомянутым выше группам. Ср. абсолютно нейтральное для просторечия употребление слов: мужик (лит. мужчина), баба (лит. женщина), пахан (лит. отец), тёлка (лит. девушка), пацан (лит. юноша, подросток, мальчик), тачка (лит. автомобиль), бабки (лит. деньги), водила (лит. шофёр), ихний (лит. их) [16]. Число таких слов очень велико, среди них много экспрессивной по происхождению лексики, особенно глаголов: врубаться (лит. понимать), шарахнуть (лит. ударить), вкалывать (лит. работать), ломануться (лит. броситься), притаранить (лит. принести), падать (лит. садиться) и т. п. В большом количестве представлены разнообразные варианты литературной лексики: свекл?, д?говор (мн. ч. договор?), кил?метр и др. Интересно, что в просторечии продолжают активно использоваться отдельные слова, уже забываемые в литературном языке, например, некоторые термины родства и свойства – кум, деверь, золовка и др.

4. Эвфемизмы и дисфемизмы. Эвфемизмы употребляются в ситуациях, когда носители просторечия переключаются на «вежливый» (в их понимании) регистр речи. Характерными показателями просторечия являются, например, глаголы кушать (лит. есть), подъехать (лит. приехать), уменьшительные эвфемистические образования типа яички [17], колбаска, мяско и т. п. Дисфемизмы же, напротив, используются в тех случаях, когда носители просторечия стараются говорить «грубо» (опять же в их понимании), особенно часто в ситуациях инвективного поведения.

В словообразовании и грамматике:

1. Специфические именно для просторечия формы имен собственных, образуемые при помощи суффиксов -ок, -ян, – (ю) ха: Ленок (Елена), Санёк, Саня (Александр), Толян (Анатолий), Костян (Константин), Катюха (Екатерина), Лёха (Алексей) и др.; ср. также Серый, Серёга (Сергей), Макс (Максим) [18].

2. Обращение на ты. Обращение на Вы в среде носителей просторечия может быть воспринято как манерность и даже как оскорбление, в крайнем случае, это показатель невладения просторечной «нормой».

3. Специфические речевые конструкции, например, с использованием слов типа: Кто у вас типа за главного? (лит. – Кто ваш начальник, руководитель?); короче: Ну он, короче, подваливает (лит. – Он подходит) и др..

Интересно отметить, что в просторечии явно выделяются женский и возрастной варианты. Ср., например, женские выражения: Прям!; Чё попало!; Чё к чему?, не используемые обычно в речи мужчин, или лексику, употребляемую исключительно в речи пожилых людей: просют, полуклиника, сымать [19].

Несомненно, что в просторечии выделяются и локальные варианты (имеющие, впрочем, лишь очень опосредованное отношение к старым территориальным говорам, об этом см. ниже). Однако это вполне естественно для огромной территории распространения русского языка.

Наконец, еще одной характерной, хотя и периферийной особенностью просторечия является более активное, чем в литературном языке, функционирование в нем т.н. «детской» речи (в понимании Ч. Фергюсона, т.е. речи, при помощи которой взрослые общаются с детьми [20], в русском языке она носит, в частности, название сюсюканье), ср. такие слова, как вава «больно; рана», масенький «маленький», ав-ав «собака», ути «ах ты», цё «что» и др.

Все эти и многие другие особенности просторечия до сих пор очень слабо изучены, несмотря на то, что об актуальности исследования этой сферы писали многие известные лингвисты [21].

Различия между просторечием и литературным языком, конечно же, не стоит преувеличивать. Несомненно, что в большинстве речевых ситуаций носитель литературного языка поймет носителя просторечия и наоборот. Этому во многом способствуют электронные средства массовой информации (телевидение, радио, интернет), которые, с одной стороны, используют в своей деятельности достаточно стандартный литературный язык (с отдельными просторечными вкраплениями), а, с другой стороны, дают возможность носителям литературного языка знакомиться с образцами просторечия по популярным ныне фильмам и сериалам из жизни представителей криминальных и полукриминальных слоев. Однако часто это знание оказывается пассивным. В то же время многие носители просторечия не владеют литературным языком активно, так же, как и многие носители литературного языка не владеют активно просторечием. В этом отношении две рассматриваемые нами формы речи действительно ведут себя почти как разные языки.

Социальные и территориальные диалекты

В лингвистической литературе можно встретить большое количество различных терминов, употребляемых при назывании одних и тех же разновидностей языка. Отсюда может сложиться впечатление, что таких разновидностей в современном русском языке действительно много. Однако даже поверхностный анализ показывает, что ситуация здесь не столь запутана.

Прежде всего, можно уверенно говорить, что теперь уже полностью исчезли т.н. условные языки – тайные формы речи, использовавшиеся в прошлом торговцами и ремесленниками. Также не употребляются и пограничные пиджины (амурский, кяхтинский, русско-норвежский и др.) существование которых отмечено еще в начале XX века [22].

Не совсем понятно, в какой мере можно говорить сейчас о специальном воровском арго – тайном языке воров, известном под названием «блатная музыка». Оно было засвидетельствовано и неплохо описано в конце XIX – начале XX вв. [23]. Есть основания считать, что сейчас специальное воровское арго, если и употребляется, то только среди преступников, придерживающихся старых воровских традиций, в остальной же массе его функции, судя по всему, перешли к просторечию и близкому к нему криминальному (уголовно-лагерному) жаргону, в меньшей степени ориентированному на сокрытие смысла высказывания.

Достаточно сложно обстоит дело и с территориальными диалектами (говорами). Еще совсем недавно они были любимой сферой приложения сил провинциальных филологов. Сейчас же территориальных диалектов в чистом виде, видимо, больше не существует (исключение, возможно, составляют отдельные островные говоры в отдаленных районах Сибири и Севера, однако и это не очевидно) [24]. С одной стороны, это вызывает некоторое сожаление, так как отдельные формы диалектной речи теперь уже, судя по всему, утеряны безвозвратно. Так, совершенно случайно в середине 1980-х гг. автор этих строк смог собрать интересные (пока еще не опубликованные) материалы по уникальному говору переселенцев из белорусского Полесья на территории Каргатского района Новосибирской области. В настоящее время этот говор уже может считаться мертвым. Однако, с другой стороны, территориальные говоры стали поистине неисчерпаемым источником для пополнения лексики просторечия и жаргонов. Об этом стоит поговорить особо.

Тот факт, что диалектная лексика в большом количестве вошла в состав просторечия и жаргонов, уже давно подмечался многими авторами. Так, еще в 1976 г. О. А. Лаптева писала: « [Просторечие] – это остатки диалекта в речи городских жителей» [25]. Впрочем, признанию тесной взаимосвязи территориальных говоров, с одной стороны, и просторечия и жаргонов, с другой, постоянно мешали идеологические догмы. Вспоминается дискуссия, возникшая в 1995 г. на международной конференции «Аборигены Сибири» (Новосибирск), когда тезис о том, что именно территориальные говоры являются основным источником пополнения жаргонной лексики, был очень болезненно воспринят традиционно настроенными лингвистами. По их мнению, российское «крестьянство» и криминальные слои не имеют ничего общего. Однако можно ли назвать крестьянством тот специфический люмпенизированный слой общества, сложившийся в деревне за годы советской власти, который до сих пор остается главным резервом пополнения криминальных кругов? [26]

Начало исчезновению территориальных говоров было положено коллективизацией и энергичными переселениями людей из одного конца страны в другой во время сталинских репрессий. «Вторая отмена крепостного права» (выдача колхозникам паспортов во время правления Н. Хрущева) значительно способствовала миграции получивших свободу сельских жителей из деревни в города.

На смену старым русским говорам приходят новые территориальные варианты русского языка. Очень показательно, что это варьирование касается в подавляющей массе просторечия. Примеры из литературного языка крайне немногочисленны, да и те порой находятся на грани литературного языка и просторечия, ср. московское песок (лит. сахар, сахарный песок), палатка (лит. киоск), петербургское лестница, парадное (лит. подъезд), кура (лит. курица), латка (лит. миска) [27]. В просторечии же таких примеров намного больше: волгоградское микишка «голова», гондобить «делать кое-как», нахалтай «даром», пермское жарёха «жареные грибы», уросить «капризничать» [28], кировское (вятское) подловка «чердак», новосибирское лайба «автомобиль, машина» и др. Насколько это новое территориальное деление просторечия восходит к старым говорам, не вполне понятно. Несомненно, что какая-то часть «новых» диалектизмов может восходить к «старым» диалектам. Однако на формирование лексики новых территориальных говоров могут влиять и другие факторы, например, то, в каких лагерях (зонах) отбывали срок многие жители этого региона. Этот вопрос еще предстоит изучить. Необходимо также выделение профессиональных, возрастных, половых и других говоров внутри просторечия.

Изучение русского языка в России и за рубежом

Похоже, никто уже не удивляется тому факту, что до сих пор изучение русского языка в России находится на довольно низком уровне. Казалось бы, в эпоху, когда появилась мода на национализм, а правящие люди твердят об «особом российском» пути развития страны, ситуация должна была бы быть совсем иной. На самой деле это не так. Попробуем разобраться, почему.

Во-первых, традиция очень специфического, выборочного изучения русского языка восходит еще к советской эпохе. В 1991 г. Ю. Н. Караулов так охарактеризовал положение дел в советской русистике: «…текущим языком общества русистика, да, и пожалуй, и лингвистика в целом, никогда по-настоящему не занималась. Больше того, обращение к нему как предмету изучения может показаться не вполне научным делом: ведь мы всегда изучали лучшие образцы, мы привыкли ориентироваться на метров языка, на авторитеты, и старались избегать „отрицательного“ языкового материала» [29]. С тех пор, как были написаны эти слова, прошло десять лет, но до сих пор ситуация изменилась незначительно, и по-прежнему анализ языка часто подменяется безобидным анализом стиля «лучших» писателей – почти точным аналогом того, что в литературоведении иронически назвали «мастерствоведением» [30].

Во-вторых, для того, чтобы развивать науку о русском языке, необходимы квалифицированные специалисты. Конечно, в России есть немало талантливых ученых, крупных специалистов в области русистики. Однако в основном это представители старшего поколения, к тому же проживающие, как правило, в Москве и Санкт-Петербурге. Если же взять провинциальные вузы, на кафедрах русского языка которых по идее должна была бы развиваться русистика, то мы обнаружим чрезвычайно плачевную картину. Достаточно взглянуть на сборники трудов российских педвузов, чтобы убедиться в мелочности «проблем», поднимаемых авторами публикуемых там работ по русистике! Конечно, проблемы с хорошими специалистами – это не вина вузов, а их беда, но от этого мало что меняется…

В-третьих, люди, реально влияющие на языковую политику в современной России, подсознательно, видимо, понимают, что их родным языком является не русский литературный язык, а именно просторечие, социально также маркированное как язык полукриминальных слоев общества. Стремление (опять же, видимо, подсознательное) избавиться от нежелательных ассоциаций ведет к тому, что языковой вопрос начинает просто замалчиваться или в лучшем случае подменяться различными неактуальными проблемами (вроде анализа стиля писателей XIX века) [31].

Очень показательным в этой связи является табу, которое негласно накладывается на изучение различных сфер русского языка. Таково, например, отношение к изучению просторечия и жаргонов. Денежных распорядителей, финансирующих исследовательские проекты и напрямую связанных с властью, можно понять – ведь узнаваемые жаргонизмы в речи высокопоставленного лица – это те самые уши, по которым легко можно узнать криминального осла, спрятавшегося под львиной шкурой политика или бизнесмена.

С учетом сказанного можно предположить, что практика «замалчивания» многих проблем в отечественной русистике будет продолжаться, по крайней мере, в течение ближайших лет. Чтобы, однако, немного скрасить эту грустную картину, очертим основные направления, которые, на наш взгляд, представляются особо актуальными в современной науке о русском языке.

1. Изучение русского просторечия. В настоящий момент это, несомненно, важнейшая задача русистики. В перспективе просторечие должно быть описано как отдельный язык. Более частные задачи в этом направлении таковы:

а) составление словаря общерусского просторечия;

б) описание фонетических, морфологических, словообразовательных и синтаксических особенностей просторечия;

в) описание территориальных (а также профессиональных, возрастных, половых) разновидностей просторечия;

г) изучение взаимоотношения просторечия и социальных диалектов (жаргонов);

д) изучение вклада территориальных и социальных диалектов в общерусское просторечие;

е) изучение взаимоотношения просторечия и литературного языка, в т.ч. социолингвистических проблем литературно-просторечного двуязычия.

2. Описание сохранившихся территориальных говоров.

3. Изучение взаимоотношений русского языка (как литературного языка, так и просторечия) и других языков народов бывшего Советского Союза, в частности проблем двуязычия и билингвизма.

4. Выяснение и описание связей между языком и социальным положением (системой ценностей, картиной мира) носителей разновидностей русского языка: литературного языка (стандарта), просторечия, жаргонов и диалектов. Итогом подобной работы могло бы стать составление «социолингвистического портрета» типичного носителя каждой из этих разновидностей языка [32].

Ситуация в зарубежной русистике заметно лучше. Мало того, наиболее глубокие исследования российских авторов, посвященные русскому языку, печатаются именно за границей. В этом отношении наибольший интерес представляют два издания: выходящий в Нидерландах журнал «Russian Linguistics» и особенно немецкий журнал «Russistik / Русистика». Изданий подобного типа не было в Советском Союзе, не появились они и в России. Остается лишь надеяться на то, что ситуация каким-то (пока, правда, непонятно каким) образом изменится к лучшему.

Некоторые выводы

Итак, русский язык переживает сейчас непростые времена. Это находит выражение в четырех основных тенденциях его развития:

1) Сокращение числа носителей русского языка.

2) Ослабление позиций литературного языка и активизация русского просторечия, вызванная спецификой социально-политической ситуации в нынешней России.

3) Падение интереса к русскому языку за пределами России (и некоторых некоторых других стран бывшего СССР).

4) Невысокий уровень современной русистики; замалчивание актуальных проблем и подмена их фиктивными.

В какую сторону пойдет развитие русского языка, во многом зависит от экстралингвистических причин, в частности, от активизировавшегося в последнее время противостояния сторонников западных ценностей (носители литературного языка) и приверженцев «российских» (часто лагерных, уголовных) моральных норм (носители просторечия). Пока перевес, причем существенный, на стороне вторых, несмотря даже на то, что у них есть свои слабые места, прежде всего, низкий уровень образованности. Оттого такими наивными кажутся теперь декларации В. В. Виноградова: «Только в эпоху существования развитых национальных языков… литературный язык как высший нормированный тип общенародного языка постепенно вытесняет диалекты и интердиалекты и становится как в устном, так и в письменном общении выразителем подлинной национальной нормы» [33].

Впрочем, исторический опыт различных народов мира показывает, что принцип автаркии, как бы энергично он ни претворялся в жизнь, в современных условиях не способствует созданию стабильного государства, а, следовательно, и формированию языка, ориентированного лишь на обслуживание внутренних потребностей общества. Несомненно, что русскому языку (в его просторечной разновидности) нельзя и дальше оставаться «официальным» языком криминальных слоев, зоны и армии (которая в ее нынешнем виде мало чем отличается от зоны). Хочется надеяться, что в борьбе с почти вышедшей из-под контроля русской криминальной стихией власти нынешней России проявит достаточно благоразумия для того, чтобы опираться в этой борьбе на испытанные мировые традиции, а не на сомнительные «истинно российские» ценности.

Примечания

Впервые статья была опубликована в журнале: Сибирский лингвистический семинар. – Новосибирск, 2001. – №2. – С. 4—15.

1. Народы мира. Историко-географический справочник. – М., 1988. – С. 544; Брук С. И. Население мира. Этнодемографический справочник. – М., 1981. – С. 206.

2. Лингвистический энциклопедический словарь. – М., 1990. – С. 429.

3. Народы мира. – С. 25.

4. Здесь и в дальнейшем в данной статье термин «литературный язык» используется не в значении «язык художественной литературы», а в значении «кодифицированный, стандартный язык; языковой стандарт». Несколько более точным термином было бы «разговорная форма литературного языка», но он слишком громоздок.

5. Этот очень удачный, хотя и не совсем строгий термин, был использован в работе: Советский простой человек. Опыт социального портрета на рубеже 90-х / Под ред. Ю. Левады. – М., 1993.

6. О «культуре недоверия» см.: Моисеев С. В. Доверие, ценности, общественный договор: исторический опыт Италии и России // Наука. Университет. 2001. Материалы Второй научной конференции. – Новосибирск, 2001. – С. 233—234.

7. «Полулегальными» эти промыслы названы потому, что в условиях их массовой распространенности заниматься ими можно, фактически не опасаясь наказания. Иначе правоохранительным органам пришлось бы «наказать» огромную часть населения.

8. См. об этом: Крысин Л. П. О перспективах социолингвистических исследований в русистике // Русистика. – 1992. – №2. – С. 99; Быков В. Жаргоноиды и жаргонизмы в речи русскоязычного населения // Русистика. – 1994. – №1—2. – С. 85 и сл.

9. Кестер-Тома З. Стандарт, субстандарт, нонстандарт // Русистика. – 1993. – №2. – С. 23. Ср. также характерное высказывание «Просторечие – термин русистики» в статье о просторечии в «Лингвистическом энциклопедическом словаре» (Бельчиков Ю. А. Просторечие // Лингвистический энциклопедический словарь. – М., 1990. – С. 402).

10. В этом отношении было бы интересно сопоставить нынешнюю социолингвистическую ситуацию в России с ситуацией в других государствах, в которых, по-видимому, также сосуществуют группы, ориентированные на западные и «свои» системы ценностей (Иран, Сирия, Пакистан, Колумбия и др.). Но это проблема не столько лингвистики, сколько социологии.

11. См. об этом: Крысин Л. П. Владение разными подсистемами языка как явление диглоссии // Социально-лингвистические исследования. – М., 1976.

12. Ср. Левин Ю. И. Об обсценных выражениях русского языка // Russian Linguistics. – 1990. – №4. – С. 67.

13. С. В. Моисеев приводит пословицы жителей криминализированного юга Италии: «Кто ведет себя честно, плохо кончает», «Проклят тот, кто доверяет другому», «Не давай в долг денег, не дари подарков, не делай добра, ибо это для тебя кончится плохо» (Моисеев С. В. Указ. соч. – С. 234). Похоже?

14. Быков В. Указ. соч. – С. 85.

15. Там же. – С. 86.

16. З. Кёстер-Тома назвала это слово «своеобразным маркером просторечия», см. Кёстер-Тома З. Указ. соч. – С. 22.

17. Ср. остроумное замечание Л. П. Крысина: «Для представителя малокультурной среды слово яйца – прежде всего элемент обсценной лексики и только во вторую очередь – обозначение продукта» (Крысин Л. П. Эвфемизмы в современной русской речи // Русистика. – 1994. – №1—2 – С. 48). Аналогично для носителя просторечия глагол гулять, например, значит, прежде всего, «пить, пьянствовать в компании», а глагол кончать «завершать половой акт». Очевидно, что все дело в своеобразии картины мира у различных слоев общества.

18. Факт принадлежности подобных форм к просторечию, к сожалению, никак не учтен в интересной работе: Супрун А. О прагматической парадигме русского личного имени собственного // Русистика. – 1993. – №2. – С. 43—53.

19. Кёстер-Тома З. Указ. соч. – С. 21.

20. Фергюсон Ч. Автономная детская речь в шести языках // Новое в лингвистике. – Вып. 7. Социолингвистика. – М., 1975. – С. 422—423.

21. См., например, Ларин Б. А. О лингвистическом изучении города // История русского языка и общее языкознание. – М., 1977. – С. 175—189; Ларин Б. А. К лингвистической характеристике города (Несколько предпосылок) // Там же. – С. 189—199.

22. Перехвальская Е. В. Языковые контакты и «прагматический код» // Лингвистические исследования. 1986. Социальное и системное на различных уровнях языка. – М., 1986. – С. 172—176; Neumann G. Zur chinesisch-russischen Behelfsparche von Kjachta // Die Sprache. – T. XII, Heft 2. – 1966. – S. 237—251.

23. Трахтенберг В. Ф. Блатная музыка. – СПб., 1908; Потапов С. М. Словарь жаргона преступников (блатная музыка). – М., 1927; см. также Грачев М. А. Русское дореволюционное арго. – Автореф. канд. дис. – Горький, 1986.

24. Уже в середине 1970-х годов старообрядцы в самых глухих уголках Красноярского края говорили исключительно на общерусском просторечии, почти без диалектных «примесей».

25. Лаптева О. А. Русский разговорный синтаксис. – М., 1976. – С. 80.

26. См. об этом подробнее: Дьячок М. Т. Русское арго и русские говоры: К соотношению лексических систем // Аборигены Сибири: Проблемы изучения исчезающих языков и культур. – Т. 1. – Новосибирск, 1995.

27. Ср. стилистически нейтральное использование этих слов в тексте изданного в Петербурге переводного романа: «двадцать две банки консервированной куры», «на полу стояла овальная латка» (Браун Л. Кот, который любил Брамса / Пер. И. Р. Сендерихиной. – СПб., 2000. – С. 21).

28. Кестер-Тома З. Указ. соч. – С. 22.

29. Караулов Ю. Н. О состоянии русского языка современности. – М., 1991. – С. 4.

30. Гаспаров М. Л. Ю.М. Лотман: Наука и идеология // Гаспаров М. Л. Избранные труды. – Т. 2. – М., 1997. – С. 485.

31. Возьмем для примера книгу: Жуков В. П., Сидоренко М. И., Шкляров В. Т. Словарь фразеологических синонимов русского языка. – М., 1987. Среди фразеологизмов со значением «заслуживающий высокой оценки» там есть все, что угодно, начиная от явно авторского (и оттого вряд ли заслуживающего помещения в общеязыковой словарь) антик с гвоздикой, заканчивая давно устаревшим разлюли-малина, зато почти нет выражений современного языка. Впрочем, тема столь сильной «любви» советских языковедов к языку писателей XIX – начала XX вв., несомненно, имеет не только политические причины. Так, интересно было бы проследить влияние на тематику лингвистических исследований трудов академика В. В. Виноградова, упорно не замечавшего фактов современного русского языка, зато цитировавшего Кугеля, Колбасина, Лядова, Голубова, Кокорева и других забытых ныне литераторов.

32. См. Николаева Т. М. «Социолингвистический портрет» и методы его описания // Русский язык и современность. Проблемы и перспективы развития русистики. – Ч. 2. – М., 1991.

33. Виноградов В. В. Литературный язык // Виноградов В. В. Избранные труды. История русского литературного языка. – М., 1978. – С. 292.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.