Из истории сдвига

Из истории сдвига

Глухие певцы

Что символисты потеряятт голос и выдохлись — это заметили даже… «Литературные записки», называя Брюсова, потерявшим голос премьером, а Горнфельд там же замечает, что Андрей Белый подпал в лирике под влияние футуристов (это же в свое время заметил у Кузьмина Свентицкий, а у Пильняка — Львов-Рогачевский). Что Брюсов потерял голос, это не совсем точно, вернее сказать — он никогда не имел его.

Вот что Брюсов пишет теперь:

«Дали» 1922 г.

Ей в грядущие ль дни, в Илион ли ей

— строчка совершенно не выговариваемая, попробуйте произнести ее залпом!?

У Брюсова симптоматично заплетается язык:

Там, всюду, те, кто в счете миллионов…

— опять не выговаримое! Вдобавок сдвиг: текта.

С таежных талостей Татлиным стать-ли

— смысл фразы темен, только и слышно: та-та-та, та-та, и весь прием — давно приевшаяся бальмонтовщина!

В бубны буди острозубые бури

— опять бубнит пробка: бубу-бу-бу. Построение однообразное, механическое и совершенно не верное. В «фактуре слова» я уже указывал, что однообразное повторение одинаковых звуков не всегда усиливает их, так: фи! — для выражения неприятного, но фи-фи! — уже скорее легкомысленное, бо — большое, а бо-бо малое.

Брюсов думал, что бу-бу-бу усиливает бурю, а получается юмористика! Нет интонации, нет оттенков, усилений, наростания звука! Хотя бы у Маяковского поучился:

…и в бубен брюха

веселье бейте

— от глухого бу через увлажненное брю переход в звон-кое бей-эй! Однообразное б разнообразится гласными.

Еще из книги Брюсова:

Им все во власть ли ты

Радостно раскуралеситься им…

Мойрам ли Дике ли

Покорилась Москва?

— В последних строчках замечательные существа: Мой рамли дикели (что их кушают вроде пикулей что ли?..) — плохо пишет Брюсов теперь, а вот что писал он 0 лет назад:

Юношам

Мне все равно друзья ль вы мне, враги ли,

И вам я мил иль ненавистен вам,

Но знаю, — вы томились и любили,

Вы душу предавали тайным снам(?!).

(«Избранные стихи» — Изд. 1915 г.)

Заплетающийся ялык в полном ходу!

Липучка без конца!.

— И эта гиль и Bpaтиль и 100 летние львы преподносятся юношеству и помещаются автором в избранных стихах! Глухота Брюсова доходит до анекдота:

К окну причалил челн полночный…

Отступи, как отлив (кокетливо)

…С раной серповидной…

Меня ведь знал ты с ранних лет!

(«Федра»)

С такими чудовищными сдвигами могут конкурировать только М. Кузмнн, написавший в Александрийских песнях:

И лотос плавает в воде, как улей (какули?)

И С. Городецкий, сказавший по другому поводу в «Иве»:

А я на мху еще лежу

Земной упрямый и тяжелый…

— Чем не Пушкинский анекдот?!

Соперничает с Брюсовым еще наш мелодичнейший, музыкальнейший, неподражаемый Блок:

«О, сколько музыки у Бога» (убогая музыка!)

И грозен в юные года (вьюные года)

И я в просвете (няв…)

В их сияиьи бесконечном…

Сочетанье ли теней

(«За гранью прошлых дней»)

Утек, подлец! Ужо постой…

…поскользнулась

И бац — растянулась!..

(«12»)

Ствол иссохнет, как они

(сравни у Лермонтова: и безпечна, как они)

Как и жить и плакать без тебя

? ? ? ? ? ?

Дни становятся короче

Жилы медленнее бьются…

«В литературном отношении Блок был просвещенный консерватор… английский консерватизм лордов» (О. Мандельштам).

Известна эта — страшно сказать — «просвещенная жандармерия»! Для нового — «не пущать», а сами тайно словоблудят под видом служения высшим идеалам и просто безовсяких…

А вот парнасец Гумилев:

Я-б наверно, повалившись на земь…

Я один и перо в руке

(«Неизданные стихи»)

И купы царственные ясени и бук

(«Вилла Боргеве»)

А вот монахиня Ахматова… но пощадим ее женскую стыдливость, кстати многие сотни примеров из этих авторов приведены в моей книге «Малохолия в капоте».

Хороши недавние премьеры, когда их неумелые строчки нельзя ни в каком обществе вслух произнести!

Какой же там символизм и Маркс с Марсом, когда и двух простых слов связать не умеют.

И еще все время толкуют о Пушкине, а тот так был чуток, что отдаленнейший намек на смешной сдвиг, его отпугивал:

«Нет ничего легче поставить

?Равна грузинка красотою.

но инканр… а слово грузинка тут необходимо» (Пушкин письма). Впрочем шаловливые сдвиги были и у него..

А вот как Белый подпал под влияние футуристов:

Голубоглазый гимназистик, —

Взирает в очи Сони Н-ой,

Огромный заклокочив нлочень;

Мне блещут очи, очень, очень —

Надежды Львовны Зориной.

«Первое Свидание» 1921 г.

А вот что печатал В. Хлебников еще в 1912 г.

Наш кочень очень озабочен:

Нож отточен точен очень!

— оказывается, не влияние футуристов, а плагиат у них!

А кто не узнает Хлебниковского «влияния» в строчках из «Котика Летаева»^ «Зензею зензеял комар: зазиньзинькал мне в уши; меня понесли на диван-зевачом».

А у Хлебникова:

Пинь-пинь-пинь!

Тарарахнул Зинзивер…

Зевач навеян смехачом Хлебникова. Даже Смешонков, Смехов и Смешков утащил у Хлебникова и подкинул в свою «Офейру». Таких влияний бесконечно в «Котике Летаеве», кстати вообще подражательном. Хотя бы в своем скучнейшем и несуразнейшем размере: весь «Котик» написан… гекзаметром! Каково это для прозаического романа? — например «Братья Карамазовы» в гекзаметре — это был бы самый неуклюжий гроб от которого на 3 версты несло б скукой, трухой и молью!

Вот как написан весь «Котик»:

Мама встретила, двери открыв, Ангеликою:

Крыльями шали накрыла, и — плакала вместе со мною

— Мой миленький, маленький: ты уж прости, Христа ради!

Гегзаметром написаны «Офейра», «Возвращение на родину» и др.

Все, что выдумывает сам Белый, воистину смехотворно — и применение размеров и неологизмы:

Стекло пенснэйное проснется,

Переплеснется блеском искр.

— Пенснейное — более слякотного сюсюкающего и пахнущего дождливой псиной слова не придумаешь! И опять любовь к ени.

(Смотри мою книгу: «Тайные пороки академиков»),

Или вот его самостоятельные строки:

И я к груди земли приник…

На нас тела, как клочья песни спетой…

…каменные духи (едоки?!)…

Серые сосны и пни…

Так и я: в ветер-смерть…

(Такия — брат Сакия-Муни?!)

(Из книги «Звезда. Новые стихи (?!)» 1922 г.)

Вязнущий Белый пытается схватиться за трафаретные

Облака — фимиамы… (покури, покури!)

Из моря слез, из моря муки.

Дальше конечно лезут «руки», «час—алмаз», «очи—ночи» и прочая труха и графомания!..

В 1913 г. о стиле Белого я писал: «бесконечная канитель Белого» — теперь после его распыленных офейр и эпопей, прозаических гекзаметров и непережеванных плагиатов кажется это можно сказать определенно и безошибочно!

Все это только о стиле!

Можно, конечно, многое сказать о дурного тона расточительности, нецелесообразности, неуклюжем разворачивании сюжета, чрезвычайной ритмической бедности и о прочих прелестях хваленой симфонической композиции прозы Белого — но это в наши задачи не входит.

Доказывать же, что Белый лучше или хуже, скажем, Пильняка, такая же непроизводительная трата времени, как с пеной у рта спорить, что лучше: — быть повешенным или удавленным?!

Мистика символистов кончилась трагично, к ним применимы слова поэта А. Чачикова:

Проезжий фокусник увез мою жену,

Влюбленную в египетские тайны,

И каждый раз, гадая на луну,

Твержу я: Господи, ужели то случайно?!.

Нет, истинная поэзия от них ушла навсегда и не случайно!..