Мера за меру

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Мера за меру

5 марта 1947 года

Мера за меру" — пьеса о трех понятиях: природе правосудия, природе власти и природе прощения. Цицерон в трактате "О республике" определяет общество как группу людей, объединенных общим пониманием выгоды и права, jus[125]. Блаженный Августин в "О граде Божьем" определяет общество как множество разумных существ, объединенных в отношении вещей, которые они любят[126] Одна из целей пьесы — показать, что определение Августина верно, и что если люди объединены общим пониманием выгоды, их не может объединять еще и общее понимание права.

В пьесе рассматривается земной город и тщета мирской надежды на созидательную политику, на то, что правосудие предшествует любви и что закон способен сделать людей Добрыми, — иными словами, надежды на то, что, исходя из закона, можно заставить людей любить его потому, что он справедлив. До тех пор пока люди любят, в первую очередь, самих себя, закон необходим. Если бы вы любили Бога и ближнего так же, как себя, в законе не было бы нужды. Закон может действовать только в отрицательных категориях. Политика, выраженная в законе, не в силах превратить любовь к себе в любовь к ближнему. Законы лишь способны ввести себялюбие в общественные рамки, принуждая людей согласиться с тем, что если им суждено выжить в сообществе, а люди живут в сообществах, они обязаны следовать букве некоего договора. Если я не почешу им спину, они не почешут спину мне. Рассуждайте не о праве, а о социальном равенстве.

Истинное правосудие — это следствие, а не причина любви. Правосудие — человеческая абстракция, его невозможно любить. Когда мы переходим от варварства к чему-то, именуемому цивилизацией, мы начинаем воспринимать закон как нечто всеобщее и справедливое, а не просто как прихоть личности, наделенной верховной властью. Со времен Римской империи никто и никогда не осмеливался провозгласить закон, не утверждая, что закон этот универсален. То, что приходилось выдвигать аргументы в оправдание детского труда, то, что Гитлер вынужден был выискивать причины для уничтожения евреев, и то, что южане должны были оправдывать свое отношение к неграм, означает шаг вперед, и не важно, лицемерие ли это, как утверждает Маркс, или нравственная победа. Уже недостаточно просто сказать: "Вот чего я хочу, и так оно и будет, потому что я сильнее". Закон предполагает, что люди осознают его справедливость и чувствуют, что закону следует подчиняться; сами же законы простираются от нравственных заповедей, например, "Почитай отца и мать", до общественно полезных установлений, вроде правил дорожного движения. Закон предполагает также, что у людей достаточно сильная воля, чтобы ему подчиняться, и что люди способны его выполнять.

Законы предписывают или запрещают определенные действия данному классу людей. О несправедливости закона можно судить на основании одного из четырех утверждений:

1) Предписываемое действие воспринимается как неправильное или несправедливое. Это в большей степени относится к обычаям, например, когда Гамлет критикует королевскую пирушку: "такой обычай / Похвальней нарушать, чем соблюдать"[127] (I. 4).

2) Запрещенные действия представляются справедливыми или безвредными, например, курение.

3) Закон относит к определенному классу действий нечто, принадлежащее к другому классу; так, непредумышленное и преднамеренное убийства принадлежат к различным классам. В "Мере за меру" рассматривается именно такая категория несправедливости.

4) Закон по-разному определяет людей, в действительности принадлежащих к одной категории: к примеру, закон, разрешающий слияние капитала и запрещающий объединение служащих в профсоюзы. Закон, устанавливающий "цветной барьер" на выборах, несправедлив, ибо ограничение избирательных прав на основании расовой принадлежности не удовлетворяет условию действительного различия. Закон точно так же несправедлив, если он объединяет людей, принадлежащих к различным категориям. Например, сухой закон можно было считать несправедливым, так как в нем не делалось различий между алкоголиком и бытовым пьяницей. Эти различия вполне очевидны.

Чем должен пренебречь закон, чтобы остаться законом? Закон имеет дело с классами, с типами действий. Он должен пренебречь тем, что делает человек, не находящийся во взаимодействии с законом, то есть когда человек не соблюдает и не нарушает его, и еще закон должен пренебречь неповторимостью личности. В законе нет сведений о том, насколько добродетелен человек, в какой мере он соблюдает или нарушает нормы закона. Чем полнее осознание того, что соотношение каждого человека с законом уникально, тем очевиднее, что суть закона не в праве, а в справедливости. Закон не может судить вину или невиновность, а только поступок. Он лишь способен установить: "Я не хочу, чтобы в отношении меня было сделано то-то и то-то". Например, воровство — ни один человек в здравом уме не пожелает, чтобы его обворовали. Так, если люди нарушают закон, мы можем воспринимать их не как хороших или плохих, но, скорее, как возмутителей общественного спокойствия. Преступник становится человеком, претендующим на исключительность, присваивающим права, в которых он отказывает другим. Идея воздаяния преступнику мерой за меру глупа. Преступник должен быть изолирован и перевоспитан. Членство в человеческом обществе вынужденное: общество это не монастырь Изабеллы, откуда можно уйти — преступнику уходить некуда.

Проблема наказания. Существует три разных представления о наказании. Первое — это искупление или возмещение, на которое правонарушитель соглашается по собственной воле. Если я нарушил табу и не возместил ущерба, меня покарают боги или общество. Я обязан умилостивить богов или потерпевшую сторону, то есть человека, требующего удовлетворения, требующего, чтобы я "расплатился". Что есть наказание? — То, что сочтут приемлемым боги или потерпевший, и то, на что добровольно соглашается правонарушитель.

Второй случай — это возмездие в собственном смысле слова, когда правонарушитель подвергается наказанию против собственной воли. Если закон воспринимается как справедливый и, следовательно, всеобщий, становится очевидным, что Бог не карает нарушителя закона автоматически, а значит, человеческие существа должны выступить в роли Бога. В случае же, когда ничто из того, что способен сделать правонарушитель, не может умилостивить или удовлетворить потерпевшую сторону, мы прибегаем к принципу "око за око, зуб за зуб". Око за око — простое наказание, если только человек не выколол 50 очей: какое наказание может искупить это? В конце концов, при воздаянии мерой за меру наказание приближается к бесконечности: вначале к смерти, затем к пыткам.

В третьем представлении о наказании последнее воспринимается как средство устрашения людей, которые знают, что их поступок есть зло, но все же совершают его. Цель этой концепции наказания — предотвратить повторение человеком преступления и одновременно выставить его примером для других. Для правосудия трудность заключается в том, что наказание может оказаться достаточным, чтобы устрашить А, но не В, а если увеличить меру наказания, вы рискуете проявить несправедливость к А, так и не устрашив В. Идея устрашения или предупреждения может в конечном итоге привести к смертной казни. В "Мере за меру" персонажа подобного Луцио, представляющего тип среднего человека, удержит страх последствий, но персонаж подобный Бернардину нарушит закон, каким бы суровым ни было наказание. Невозможно определить, какое наказание справедливо, хотя правосудию и следует быть всеобщим. Каким должно быть наказание за курение в подземке? Неужто $5,so справедливее $5? Мы идем на грубые и смешные компромиссы, выпуская из виду некие детали. В большинстве стран, унаследовавших христианские ценности, у людей есть тайное подозрение, что социальное равенство и право не синонимичны. Там, где два этих понятия отождествляются, всякое нарушение закона приравнивается к такому тяжкому преступлению, как измена, и мера наказания существенно возрастает.

Сколь бы терпимы мы ни были, все мы согласимся, что некоторые разновидности половых отношений представляют собой преступления против нравственности. Однако с точки зрения идеи равенства ничьи права не ущемляются, если обе стороны согласны. Исключим изнасилование, что есть прямое нарушение прав, а также преступления против лиц, которые с известной долей условности считаются малолетними, а потому неспособными выражать согласие. В "Мере за меру" мы наблюдаем обоюдное согласие, однако именно здесь, в этой сфере действий, для обычного человека начинаются моральные трудности. Луцио, госпожа Переспела и Помпей совершают преступления против нравственности, а блуд Луцио и есть причина того, что законы приводятся в действие. Он живет сиюминутными интересами, он эгоист, не желающий быть отшельником, он хочет жить в миру и требует, чтобы другие относились к нему так, как сам он относиться к ним не готов. Ему доступна только низшая форма "доброго товарищества" — ему хочется, чтоб его любили. Он пойдет к Изабелле ради Клавдио, но если нужно пойти на риск, он пасует — он отказывается взять на поруки Помпея, который поставлял ему девушек. Он низок и мстителен, когда напуган. Госпожа Переспела рассказывает, как Луцио донес на нее, потому что он сделал девушке ребенка. Он хочет использовать девушку, не давая ничего взамен.

Луцио — завсегдатай борделей, и это поднимает вопрос о проституции. Мир борделя в пьесе предстает любопытной противоположностью семье, скрепленной любовью, на которой обычно держится общество. Мир этот показывает, что даже эгоизм может стать основой общества. Пища и жадность — два великих человеческих побуждения. Для девушек секс не любовь, а работа и источник заработка. Для клиентов — не любовь, а пища. Сделка основывается на взаимном согласии и справедлива, поскольку одна потребность обменивается на другую. В конечном счете, закон на них не распространяется. Помпей и госпожа Переспела, Страшило-вешатель и его подручные или же шайка пиратов образуют общество внутри общества. Они доказывают справедливость определения, данного обществу бл. Августином. Луцио рассказывает о лицемерном морском разбойнике:

… который вышел в море со всеми десятью заповедями и только одну из них соскоблил с таблицы.

Второй дворянин

"Не укради?"

Луцио

Вот именно эту он вычеркнул.

Первый дворянин

А как же иначе? Ведь эта заповедь заставила бы капитана и всю его шайку отказаться от своего занятия — они-то как раз и шли на грабеж[128].

Акт III, сцена 2.

Бордель, в свою очередь, зависит от жажды блуда. А также от других условий. Как говорит госпожа Переспела: "Вот так-то: кого на войну, кого в больницу, кого на виселицу, кого в долговое. Этак скоро у меня ни одного клиента не останется" (i. г). Заслышав, что в предместьях собираются сносить веселые дома, она жалуется: "Вот так перемена в государстве! Что же со мной-то будет?" Помпей с юмором убеждает ее, что ремесло ее не умрет, и о ней позаботятся должным образом:

Полноте. Не бойтесь за себя. Хорошие адвокаты в клиентах недостатка не терпят. Хоть вы адрес перемените, но профессию менять не обязаны! Я останусь по-прежнему вашим услужающим. Не робейте, вас пожалеют. Ведь вы на этой работе, можно сказать, все зубы проели. К вам отнесутся с уважением.

Акт I, сцена 2.

Юмор сквозит и в снобизме Страшилы, не желающего принимать Помпея в помощники: "Сводник, ваша милость? Тьфу! Он позорит наше искусство… ведь палачу легче стать раскаявшимся грешником, чем своднику; ему, при своем деле, приходится каждый раз просить прощения и каяться" (IV. 2). Ремесло Страшилы ведет к более серьезным последствиям, чем ремесло Помпея: Страшило убивает людей, и все же с точки зрения нравственности он пал не так низко.

В убогом мире этих людей закон воспринимается как необходимость, позволяющая устранить зло. Но вот перед нами Бернардин, к закону вообще нечувствительный. Это, как говорит герцогу тюремщик:

… человек, для которого смерть не страшнее пьяного сна. Он ко всему равнодушен, беззаботен, бесстрашен, не думает ни о прошлом, ни о настоящем, ни о будущем, совершенно равнодушен к смерти, хотя и безнадежно обречен на смерть… Напивается по несколько раз на дню, а иногда пьян целый день. Его иногда нарочно будили будто бы затем, чтобы вести на казнь, но это не производило на него никакого впечатления.

Акт IV, сцена 2.

Бернардин вскоре оправдывает данную ему тюремщиком характеристику:

Страшило

Эй ты, малый, приведи сюда Бернардина!

Помпей

Господин Бернардин! Вставайте да пожалуйте вешаться. Господин Бернардин!

Страшило Эй, Бернардин!

Бернардин (засценой)

Чума на ваши глотки! Что вы так разорались? Кто там такой?

Помпей

Ваш друг, сударь, палач! Будьте любезны, сударь, вставайте, пожалуйста, на казнь.

Бернардин

К черту, мерзавцы! Я спать хочу.

Страшило

Скажи ему, чтобы вставал, да живее.

Помпей

Прошу вас, сударь, проснитесь, вставайте. Вас только казнят, а там и спите себе дальше.

Страшило

Пойди да приведи его сюда!

Помпей

Да он сам идет: я слышу, под ним солома зашуршала.

Страшило

Топор на плахе, малый?

Помпей

Все в полной готовности, сударь.

Входит Бернардин.

Бернардин

Здорово, Страшило! Что у вас тут такое?

Страшило

А вот что, сударь: сотворите-ка молитву, приговор получен.

Бернардин

Ах вы, мошенник, да я всю ночь пропьянствовал и совсем к смерти не готов.

Помпей

Тем лучше, сударь: если кто всю ночь пропьянствовал, а наутро его повесят, так у него, по крайней мере, будет время проспаться.

Страшило

Смотрите-ка, вот и ваш духовник идет. Вы видите, что на этот раз мы не шутим?

Входит герцог в монашеском одеянии, как прежде.

Герцог

Я узнал, что ты скоро покидаешь этот мир. Мое милосердие повелевает мне напутствовать тебя, утешить и помолиться вместе с тобой.

Бернардин

Брось, монах! Я всю ночь пропьянствовал, и мне нужно время, чтобы приготовиться к смерти как следует. Да пусть мне хоть мозги из головы дубинами вышибут — не согласен я сегодня помирать, и дело с концом.

Герцог

Смерть неизбежна. Я молю тебя — Ты о пути подумай предстоящем.

Бернардин

Клятву даю: никому не удастся меня уговорить> чтобы я согласился умереть сегодня.

Герцог

Но выслушай…

Бернардин

И не подумаю. Если вам нужно мне что-нибудь сказать —

милости прошу ко мне в нору; я сегодня из нее и шагу

не сделаю.

Уходит.

Акт IV, сцена 3.

Именно по причине совершенной нечувствительности Бернардина герцог милует его в конце пьесы. Почему же к нему проявляют большую снисходительность, чем к Луцио? Потому что он отважен, правдив и не молит о пощаде или мягком обращении. С точки зрения правосудия казнить его так же бессмысленно, как убить бешеную собаку. Другой выход: отпустить его на волю. Можно предположить, что, потрясенный милосердием, он вернется в общество другим. Во всяком случае, страх не сделает его законопослушным.

Сложные случаи — источник дурных законов. Клавдио — пример сложного случая. Он сожительствует с Джульеттой, но благоразумно не женится на ней, с оглядкой на приданое. Сравните его действия с поведением Анджело в отношении Марианы: Анджело бросает Мариану, когда та теряет приданое. С позиций строгой нравственности, если бы Клавдио любил Джульетту сильнее, он бы подождал или отказался от приданого. В пьесе мы находим три вида нарушений заповеди "Не прелюбодействуй". Во-первых, Клавдио любит и хочет жениться, но сначала грешит с возлюбленной. Во-вторых, Луцио посещает бордели. В-третьих, Анджело принуждает или пытается принудить других ко греху. Так как каждый случай неповторим, закон вступает в противоречие с самим собой. Сложные случаи — источник дурных законов, но не существует закона без сложных случаев. В пьесе в каждом из них смертную казнь заменяет бракосочетание. Для Клавдио и Джульетты свадьба желанна и несет радость. Луцио, блудодей, не хочет брака и считает его наказанием худшим, чем смерть, хотя мнение его может перемениться. Брак или восстанавливает равенство, или же предвещает нечто иное, что можно достичь через страдания. Искупление Анджело не то, что он думал, — не смерть, а женитьба на Мариане.

Герцог, похоже, все время сует нос не в свои дела. Почему так происходит? Потому что он не только персонаж, но и сама Вена, зеркало, в котором учатся узнавать себя другие персонажи. Он — наставник, помогающий персонажам переносить страдания и выйти из них другими.

Изабелла выглядит в наших глазах ханжой, поскольку она отказалась пожертвовать девственностью ради жизни Клавдио. Однако обратимся к елизаветинцам. Обет целомудрия предполагает обязательство перед Богом, а выполнить обязательство перед Богом важнее, чем исполнить то, что, как ему кажется, хочет ваш ближний. Сегодня нам трудно понять эту мысль. Изабелла пыталась принять послушание, что стало бы ее обетом. Представьте себе иную ситуацию. Вообразите, что Анджело — вражеский агент, угрожающий Изабелле смертью ее брата, если она не выдаст ему планы секретной авиабазы. Возможно, тогда вы поймете ее и скажете, что она поступила правильно, сдержав обет.

Шекспир вводит в характер Изабеллы несколько предостерегающих ноток. Первая — это ее тщеславие и, возможно, страх перед искушением, который она проявляет, призвав монахинь ордена Св. Клары, исключительно строгой общины, к еще большей воздержанности:

О нет, я б не желала больших прав:

Скорей, хотела б я устава строже

Для общины сестер Блаженной Клары.

Акт I, сцена 4.

Второе предостережение — ярость, с которой она отказывает брату. Она не говорит просто: "Нет, не стану". Она восклицает:

… О, зверь!

О, низкий трус, бесчестный, жалкий трус!

Моим грехом ты хочешь жизнь купить?

Не хуже ль это, чем кровосмешенье?

Жизнь сохранить свою ценой позора

Своей сестры?..

Умри! Погибни! Знай, что, если б только

Мне наклониться стоило б, чтоб гибель

Твою предотвратить, — не наклонюсь!

Я тысячи молитв твердить готова,

Чтоб умер ты. Но чтоб спасти тебя —

Ни слова не скажу я!

Акт III, сцена 4.

Анджело привлекает Изабеллу как мужчина, и актриса, исполняющая ее роль, должна уметь это показать. В начале пьесы ей кажется, что у нее призвание к монашеской жизни, а в конце она понимает, что это не так. Сама религиозная восторженность Изабеллы свидетельствует о ее неготовности принять послушание. И герцог, который был ее исповедником, чувствует себя вправе сделать ей предложение.

Анджело начинает с мысли о том, что закон против блуда — хороший закон, хороший для него самого и для других. Остальным кажется, что ему легко соблюдать этот закон, ибо Анджело бесстрастен. Все они заблуждаются: у Анджело особое отношение к закону. Он хочет оставаться безбрачным, однако существует разница между стремлением к целибату его и Изабеллы. Изабелла жаждет принять обет целомудрия во имя любви к Богу и к ближнему; Анджело стремится к безбрачию из гордыни, из нежелания уподобляться слабому Луцио. Его настигает страшная месть. Он восхищается целомудрием эстетически, он завидует Изабелле как более сильной натуре и вожделеет ее, дабы присвоить, поглотить ее целомудрие. В Анджело показано различие между "сверх-я" и совестью. Он обладает первым, но не вторым. Он стремится проявить верховную власть, выступая судьей других, и сам оказывается втянут в историю с Изабеллой, в которой становится источником сознательного, умышленного зла, — неправдоподобного, будь Анджело менее могущественным. Когда вам хочется быть добрым во имя силы, вы рискуете стать гораздо хуже.

Анджело расторг помолвку с Марианой, когда она лишилась приданого. Тем сильнее Мариана любит его: она влюблена в идею несчастливой любви — то, что ей нравится печальная музыка, удачная находка Шекспира. Андже- ло должен научиться любить личность, а не абстрактное понятие, любить Мариану и принимать обычные человеческие слабости. Мариана должна научиться любить Анд- жело как мужа, а не как романтическую, жестокую фигуру в отдалении. Обоим нужно опуститься на землю, от абстрактного к конкретному, к любви, к реальным людям.

Но довольно о правосудии, перейдем к авторитету. Существует три разновидности авторитета: эстетический, этический и религиозный[129] Эстетический авторитет основывается на понимании того, что между людьми существуют необходимые различия, либо постоянные, как ум, красота и здоровье, либо преходящие, как богатство и власть. Мы видим, как герцог и Эскал применяют "эстетическую" власть, осуществляя общественный надзор за преступниками, такими как Клавдио и Бернардин, и мы видим превосходство Изабеллы над Анджело. Эстетический авторитет требует от человека большей ответственности, с точки зрения самооценки и милосердия к бесправным. Тюремщик и Эскал выполняют эту обязанность, Анджело — нет. Лица, обладающие эстетическим авторитетом, искушаемы желанием воспринимать его в этических категориях. Эстетически "слабые" люди, казалось бы, должны восхищаться эстетически "сильными", но в действительности они или завидуют им, как Луцио возмущается герцогом, или же стремятся присвоить их превосходство, как в случае Анджело и Изабеллы.

Этический авторитет зиждется на случайном превосходстве. Родители, к примеру, знают больше, чем дети, и должны учить их, точно так же как дети, в конечном итоге, могут приобрести знания большие, чем у родителей, и сами стать их учителями. Человек, обладающий этическим превосходством, склонен воспринимать это превосходство эстетически, беречь его и не делиться. Этически "слабый" человек нередко пребывает в праздности, уклоняется от ответственности и во всем полагается на других — он также воспринимает себя эстетически.

Религиозный авторитет проявляется в прощении. Игрек причинил зло иксу. Игрек виновен. Икс не должен быть настолько "сильным" эстетически, чтобы преступление утратило эстетическую достоверность, например, когда нищий крадет медяк у миллионера. Герцог смягчает наказание Луцио, потому что его клевета слишком банальна. Игрек не должен быть настолько ничтожным этически, чтобы не осознавать своего проступка, например, клептоманом или светлокожим бедняком, поносящим негров. Виновный должен признать, что совершенный им проступок есть зло, что он совершил его по собственной воле, и потребовать для себя наказания. Анджело в конце пьесы совершенно справедливо сосредоточивается на своем преступлении и требует наказания:

Не длите же позора моего,

Примите за допрос мое признанье:

Судите и приговорите к смерти,

Вот милость, о которой я прошу.

Акт v, сцена i.

Человек, которому причинили зло, должен, в свою очередь, отыскать все смягчающие обстоятельства, не отрицая вины обидчика. Так, заглядывая в будущее, Мариана говорит:

… Ведь праведником часто

Становится раскаявшийся грешник.

Кто не грешил — не каялся. Быть может,

Раскается и муж мой?

Акт v, сцена i.

Так и Изабелла, обращаясь к герцогу с мольбой, находит смягчающие обстоятельства в справедливости, которую Анджело проявлял в прошлом:

… Я думаю, — я верю, —

Что искренним в своих делах он был,

Пока меня не встретил. Если так,

Оставьте жизнь ему.

Акт V, сцена i.

Однако извинительные обстоятельства не снимают с Анджело вины, и Анджело искренне раскаивается. Быть прощенным тяжелее, чем наказанным. Многие многообещающие примирения не удаются, так как люди готовы прощать, но не быть прощенными.

Луцио может исправиться только из чувства самосохранения, и это самое большее из того, что способен предложить мирской город себялюбия. Есть много зол, с которыми не должен, да и не может иметь дело закон мирского города. Закон ищет справедливого общества, но это не означает, что он может создать совершенный город. Доколе

люди живут в земном городе, городе себялюбия, то, по словам Клавдио:

… за неумеренной свободой

Нас цепи ждут. Томимы грешной жаждой,

Как крысы, что отравы обожрались,

Мы жадно пьем — и, выпив, умираем.

Акт I, сцена 2.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.