П.И. Мельников-Печерский «Гроза». Драма в пяти действиях А.Н. Островского

П.И. Мельников-Печерский «Гроза». Драма в пяти действиях А.Н. Островского

<…> Мы не станем разбирать прежних произведений даровитого нашего драматурга – они всем известны и об них много, очень много говорено в наших журналах. Скажем только одно, что все прежние произведения г. Островского представляют темное царство безвыходным, неприкосновенным, таким царством, которому не будет конца. Безответно, почти даже безропотно смотрят жертвы самодурства на свои страдания и так сильно легло на них влияние «Домостроя»¹, что они не только не стараются свергнуть с себя давящее их иго, но даже ни делом, ни словом не заявляют протеста против семейного деспотизма и невежества. Все они, как мы заметили, проходят школу самодурства, и как бы сознавая законность его, учатся, как самодурничать, когда для них, украшенных серебристым волосом, придет черед самодурничать. Безвыходное состояние среднего общества из области темного царства, безвыходное и для грядущего поколения, производит на читателя самое тяжелое впечатление, вносит в душу его мрачное, отчаянное страдание, столь свойственное каждому человеку, находящемуся не только под гнетом, но даже под каким бы то ни было влиянием темного царства патриархально-семейного деспотизма и вместе с тем не имеющего ни сил, ни возможности разбить эти оковы, если не для себя, то хоть для детей, для внуков своих. В «Грозе» не то, в «Грозе» слышен протест против самодурства, слышен из уст каждой жертвы, даже разгульная Варвара протестует не только словом, но и делом: она бежит из дома матери, свергая с себя оковы патриархального деспотизма, несмотря на то, что ей позволялась свобода для грубых, но зато единственных в ее быту наслаждений. Но всего сильнее, по нашему мнению, протест Кулигина: это протест просвещения, уже проникающего в темные массы домостройного быта. Но обратимся к драме,

<…>

Из вводных побочных лиц драмы особенно замечательны Феклуша и Кулигин.

Странница Феклуша – личность характеристическая, знакомая всем и каждому, живавшему в Москве, а особенно в местностях, богатых монастырями, женскими общинами и раскольническими скитами. Она говорит свысока, поучительным тоном, хотя и несет вздор да чепуху, любит распространяться на счет врага рода человеческого, которого видит и в локомотиве железной дороги, и в трубочисте на крыше. Феклуша ни в чем не причастна к ходу действия драмы, но она необходима для нее, как олицетворение тех понятий, которые для Кабанихи и прочих самодуров, жрецов домостройного алтаря, затемняют святую религию любви и свободного духа, искаженную на русской почве татаро-византийскими плевелами², таким густым бурьяном разросшимися по телу любезного нашего отечества. Тунеядство, попрошайничество, суеверие, ханжество, сплетни, перенос вестей из дому в дом – вот отличительные свойства наших многочисленных Феклуш, под черным платком скрывающих всякую мерзость душевную. И эти Фекл уши, олицетворяющие зло, лицемерие и грубое невежество, уважаются нашим народом; он верит их нелепым россказням от простоты души и считает даже их праведными. Впрочем и сами Феклуши не затрудняются придавать себе такое название. Так и у г. Островского, Феклуша без церемоний говорит в начале второго действия: «Это, матушка, враг-то из ненависти на нас, что мы жизнь праведную ведем». Под внешним лицемерным смирением этих Феклуш скрывается дух злобы и лжи, тлетворно веющий на наше общество. Пора, давно пора русской сатире казнить пред всенародными очами этих проповедниц невежества и самодурства. Великое зло кроется в этих ханжах, одетых в черные свитки и наметки, как бы для того, чтобы видели все в платье их вывеску служения черному духу лжи и злобы. Честь и слава г, Островскому: он первый сделал попытку выставить этих своеобразных русских Тартюфов³ на позорное осмеяние народа! Хотя Феклуша по-видимому и лишнее лицо в драме, но «Грозам много бы потеряла, если б в ней не было Феклуши!

Но если в русском народе и много таких уродливых явлений, <…> как Феклуша, то нередки и светлые самородные русские явления, которые свидетельствуют о могучем духе нашего народа, народа, который как ни портили в течение столетий – все-таки не могли совершенно испортить. Эти отрадные явления также не переводятся на русской земле; они теперь глохнут и забиваются господствующим в среднем и низшем сословиях самодурством, как семейным, так и общинным; но, не смотря на то, служат ручательством за великую, прекрасную будущность нашего отечества. Когда совершится всех занимающее теперь великое дело⁴, и русский народ, освободясь от крепостного права, получит права человеческие, когда оградится в русском царстве доселе не огражденная от насилия всякого рода самодуров личность человека, и как естественное следствие того, явится незнаемое еще на русской земле уважение закона, когда, наконец, разольется повсюду свет истинного общечеловеческого просвещения – тогда эти светлые личности будут привольно развиваться и из среды нашего умного, здорового духом и сильного мыслью народа выйдет дивный строй людей гениальных. Да, велика, прекрасна будущность нашей милой родины – и все ее величие, вся красота ее теперь, – еще как алмаз в грубой коре, кроется в нашем народе, полном нерастраченных, не промотанных еще на рынке роскоши, пустоты и тщеславия духовных сил.

Выставляя одну из светлых личностей, не переводящихся в нашем народе, г. Островский с высоким поэтическим тактом противопоставил темной личности Феклуши светлую личность Кулигина,