4. Понятие стиля дневника

4. Понятие стиля дневника

Как жанр нехудожественной прозы дневник обладал оригинальной системой словесных форм. В XIX в. они окончательно сложились и дифференцировались.

Для анализа стилевых закономерностей дневника первостепенное значение имеет вопрос о функции слова в повествовательном пространстве записи. В сравнении с другими жанрами нехудожественной прозы – мемуарами, письмом – дневник в стилистическом отношении заметно уступает. Письмо и мемуары были рассчитаны на читателя, и поэтому в задачу их авторов входило донести информацию до адресата в приемлемой форме. Дневниковеды писали главным образом для себя. Поэтому семантика и стилистическая окраска не имели в дневнике такого соотношения, как в жанрах, ориентированных на читателя. На первом плане было содержание и только потом – выражение. Выделение приоритетов со временем стало закономерностью, системой.

О принципиальной разнице между стилями дневника и жанров, рассчитанных на читателя, убедительно сказал Л. Толстой: «То, что читают и списывают мои дневники, портит мой способ писания. Хочется сказать лучше, яснее, а это не нужно. И не буду. Буду писать, как прежде, не думая о других, как попало»[273].

Отсюда вытекала первая особенность дневникового слова – его слабая стилистическая обработанность в литературном отношении. Зато оно отличалось повышенной достоверностью, реалистичностью по отношению к слову стилистически выверенному. Оно точнее передавало состояние автора или сущность явления. Спорным является вопрос о том, лучше ли с точки зрения документальной точности стали дневники Жихарева, Никитенко и других авторов, которые впоследствии работали над слогом своих ранних тетрадей. То, что их читабельность улучшилась, не вызывает сомнений. Но дневник – документ более высокого реалистического порядка, чем, например, мемуары. Его главная ценность заключается не в форме, а в содержании.

Второй стилевой особенностью дневника является динамика «чужого» слова в его языковой структуре. В течение века удельный вес «чужого» слова неизменно повышался. Разнообразнее становились его источники. Вместе с численным ростом менялась грамматическая форма «чужого» слова. Она эволюционировала от несобственно-прямой речи в дневниках первой половины века (Жихарев, Пушкин, Муханов) к развернутым монологам третьей четверти века (Полонский) и многоголосию в дневниках рубежа XIX – XX вв. (Короленко, Гарин-Михайловский).

Усиливалась роль различных форм печатного и письменного слова – газет, телеграмм, правительственных документов, чужих писем и дневников.

Повествовательная форма дневника утрачивает единство. Описания в путевом дневнике сочетаются с рассуждениями научного и общественно-политического содержания (Гарин-Михайловский). Повествование тесно переплетается с анализом профессиональных проблем (Перетц, Ламздорф). Рассуждения на отвлеченные темы встраиваются в рассказ о повседневных делах и заботах.

Слово в его эстетической функции, напротив, все реже используется авторами. Оно находит заменитель в эмоционально окрашенной лексике, граничащей с ее нелитературными пластами (Короленко).

Все названные изменения – и качественного и количественного порядка – имели место в рамках специфической системы словесно-речевых форм дневника. Преобладание той или иной формы зависело, как отмечалось, от функции дневникового слова. Здесь функцию следует понимать в широком и узком смысле.

Под функцией в широком смысле слова подразумевается основное предназначение дневниковой записи, в отличие от словесной функции мемуаров или письма. Функция в узком смысле предполагает наличие в языковой структуре дневника словесных доминант. Среди таковых выделяются три группы стилистически окрашенных слов: информативное слово, аналитическое слово и слово эстетически нагруженное. В этом отношении все дневники делятся на четыре группы. В трех из них стиль основывается на одной из названных доминант, четвертая представляет собой смешанную стилевую форму.