Сочинитель

Сочинитель

Трудно найти в русской литературе писателя и поэта, кто бы создал такое число ярчайших и с одного прочтения на всю жизнь запоминающихся литературных героев, чем Иван Андреевич Крылов. Он свободно может потягаться в этом и с Николаем Васильевичем Гоголем, и с Федором Михайловичем Достоевским, и даже со Львом Николаевичем Толстым. Однако если величие вышеназванных творцов понято и признано во всем мире, то сила гения Крылова еще далеко не полностью оценена даже на его родине, в России.

Дедушка Крылов известен подавляющему большинству наших соотечественников как великий русский баснописец-сказочник; его литература – детское чтение, и не более. И только малая часть настойчивых читателей добирается до познания высот Крылова-философа, Крылова-политика, Крылова-богослова.

Еще только начиная работу над этой книгой и обдумывая сверхзадачу, я сразу понял, что в центре ее будет стоять вытащенный Иванам Андреевичем на свет Божий Сочинитель. Только он должен красной нитью пройти через всю концепцию данного труда, поскольку фактически именно под его единым обличием скрыты все авторы литературных героев, о которых нам довелось здесь рассуждать. И не важно, любимы эти писатели нами или отторгаемы, светлые ли они личности или темные, неприятные, – все они есть Сочинитель и при самых благих намерениях творят его вселенское дело.

Но прежде – об авторе басни «Сочинитель и разбойник».

Сразу оговорюсь: Иван Андреевич Крылов – один из самых таинственных и неизвестных писателей XIX в. Феномен баснописца заключается в том, что он всегда был вроде бы на виду, но когда начинаешь знакомиться с его биографией, возникает впечатление, что никто Крылова толком-то и не знал, и рассказывают о нем преимущественно легковесные анекдоты.

Иван Андреевич Крылов (1768–1844) родился в семье штабс-капитана драгунского полка, а затем председателя магистрата в Твери Андрея Прохоровича Крылова. Отец умел сносно читать и писать, но никогда никаким наукам не учился. Так же и сына в науки отдавать он не пожелал, но дома мальчик имел возможности читать большую отцовскую библиотеку и даже изучил несколько языков. Помимо книжных знаний, если верить современнику писателя, Иван прошел крепкую житейскую школу – он «посещал с особенным удовольствием народные сборища, торговые площади, качели и кулачные бои, где толкался между пестрою толпой, прислушиваясь с жадностью к речам простолюдинов».[233]

Когда мальчику пошел десятый год, его записали на гражданскую службу подканцеляристом Калязинского нижнего земского суда, а затем перевели в той же должности к отцу, в тверской магистрат. Правда, работать по-настоящему Ивану не пришлось, и оклад он, соответственно, не получал. По законам того времени Крылову просто требовалась выслуга лет, чтобы получить более высокий чин.

Через год отец умер, и семья осталась на руках матери, которая в 1782 г. вместе со старшим сыном отправилась в Петербург – хлопотать об увеличении пенсии. В столице к Крыловым отнеслись с пониманием – пенсия была повышена, а пятнадцатилетнего Ивана взяли на службу в петербургскую казенную палату уже канцеляристом.

Видимо, еще в детстве Иван Андреевич увлекся литературой и театром. Уже в 1784 г. он принес свое первое произведение – либретто оперы «Кофейница» – столичному книгопродавцу и типографу Б.Т. Брейткопфу. «Опера, в которой слова сочинены ребенком, показалась доброму Брейткопфу любопытным явлением. Он согласился купить ее и предложил автору вознаграждение в 60 рублей. Крылов не соблазнился деньгами: он взял от него столько книг, сколько их приходилось на эту сумму».[234]

Увлечение театром продолжалось у Крылова много лет, но успех пришел к нему только в 1800 г., когда в столице поставили оперу «Американцы». Либретто было написано Иваном Андреевичем, а музыку сочинил известный тогда композитор Е.И. Фомин.

Однако в то время в обществе Крылова больше знали как сатирика. В 1789 г. писатель издавал ежемесячный сатирический журнал «Почта духов» (делался он в виде переписки гномов с волшебником Маликульмульком и высмеивал преимущественно Н.М. Карамзина и его единомышленников). Журнал продержался восемь месяцев и имел 80 подписчиков. С января 1792 г. Иван Андреевич приступил к изданию журнала «Зритель», который со следующего года стал называться «Санкт-Петербургский Меркурий». Подписчиков было уже 170 человек, и журнал просуществовал ровно год. После закрытия «Меркурия» Крылов уехал из столицы, скитался по городам России, служил секретарем князя С.Ф. Голицына и домашним учителем у его детей. Далее наступило время легенд – в 1803 г. поэт вышел в отставку и на какое-то время исчез из поля зрения биографов. Поговаривают, что он выиграл в карты большую сумму и отправился в путешествие.

Только в 1805 г. Иван Андреевич появился в Москве, где показал И.И. Дмитриеву свой перевод двух басен Лафонтена – «Дуб и Трость» и «Разборчивая невеста». Прочитав рукопись, Дмитриев воскликнул:

– …это истинный ваш род; наконец, вы нашли его![235]

Вернувшись в Петербург, Крылов вскоре сблизился с А.Н. Олениным, по протекции которого поступил в 1808 г. на службу в Монетный департамент.

А в 1809 г. вышло первое издание басен И.А. Крылова, всего 23 произведения, преимущественно оригинальные. С этой книги и началась бессмертная слава великого баснописца.

В 1810 г. А.Н. Оленин забрал Крылова к себе: первоначально поэт был назначен помощником библиотекаря в Императорской публичной библиотеке.

С выходом в свет в 1811 г. второго сборника басен Ивана Андреевича, куда вошли 18 произведений, из которых 15 были авторские, а три – переводные, Крылов вошел в ряд величайших баснописцев всех времен и народов, причем европейская слава пришла к нему уже при жизни. Всего Иваном Андреевичем было написано 205 басен.

Басня «Сочинитель и разбойник» создана в 1817 г. как итог раздумий поэта над европейскими событиями времен Великой французской революции и наполеоновского нашествия на Россию (великий патриот нашего Отечества, Иван Андреевич очень тяжело переживал эту кровавую трагедию простого русского народа).

Крылов искал причину столь мрачной смуты в умах народов целого континента. И пришел к выводу, что возникла она как результат многолетней деятельности так называемых французских просветителей, которые несут гораздо большую ответственность за массовые убийства и муки народов, чем те же Робеспьер, Дантон, Сен-Жюст или Наполеон Бонапарт со всеми его маршалами вместе взятыми.

Главным героем своей басни Иван Андреевич сделал отца-идеолога современной мировой демократии, талантливого философа, гениального писателя, но заодно и весьма безнравственного и духовно грязного во всех отношениях человека – Вольтера. Еще со времен Екатерины II в среде молодых европеизированных дворянчиков было модно преклоняться перед этим «мудрым» французским старцем и слыть в обществе вольтерьянцем. Не изменилась ситуация и после нашествия Наполеона. Так что басня «Сочинитель и разбойник» стала смелым вызовом Крылова сразу нескольким поколениям отечественных аристократов (в том числе и многим будущим декабристам), под впечатлением громкой красивой фразеологии потерявшим последние способности мыслить самостоятельно.

В наши дни басня эта не только не утратила свою актуальность, но и приобрела совершенно иной, более глубокий смысл, отчего столь живо используется в современной политической полемике. И виновник этому – Сочинитель. Однако прежде, чем перейти к разговору о нем, единственный раз сделаем исключение в нашей книге и предложим перечитать произведение автора целиком, тем более что басню «Сочинитель и разбойник» публикуют нечасто и далеко не во всех изданиях Ивана Андреевича ее можно найти.

СОЧИНИТЕЛЬ И РАЗБОЙНИК[236]

В жилище мрачное теней

На суд предстали пред судей

В один и тот же час: Грабитель

(Он по большим дорогам разбивал,

И в петлю, наконец, попал);

Другой был славою покрытый Сочинитель:

Он тонкий разливал в своих твореньях яд.

Вселял безверие, укоренял разврат,

Был, как Сирена, сладкогласен

И, как Сирена, был опасен.

В аду обряд судебный скор;

Нет проволочек бесполезных:

В минуту сделан приговор.

На страшных двух цепях железных

Повешены больших чугунных два котла:

В них виноватых рассадили,

Дров под Разбойника большой костёр взвалили;

Сама Мегера их зажгла

И развела такой ужасный пламень,

Что трескаться стал в сводах адских камень.

Суд к Сочинителю, казалось, был не строг;

Под ним сперва чуть тлелся огонёк;

Но там, чем далее, тем боле разгорался.

Вот веки протекли, огонь не унимался.

Уж под Разбойником давно костёр погас:

Под Сочинителем он злей с час? на час.

Не видя облегченья,

Писатель, наконец, кричит среди мученья,

Что справедливости в богах нимало нет;

Что славой он наполнил свет

И ежели писал немножко вольно,

То слишком уж за то наказан больно;

Что он не думал быть Разбойника грешней.

Тут перед ним, во всей красе своей,

С шипящими между волос змеями,

С кровавыми в руках бичами,

Из адских трех сестёр явилася одна.

«Несчастный! – говорит она, —

Ты ль Провидению пеняешь?

И ты ль с Разбойником себя равняешь?

Перед твоей ничто его вина.

По лютости своей и злости,

Он вреден был,

Пока лишь жил;

А ты… уже твои давно истлели кости,

А солнце разу не взойдёт,

Чтоб новых от тебя не осветило бед.

Твоих творений яд не только не слабеет,

Но, разливаяся, век от веку лютеет.

Смотри (тут свет ему узреть она дала),

Смотри на злые все дела

И на несчастия, которых ты виною!

Вон дети, стыд своих семей, —

Отчаянье отцов и матерей:

Кем ум и сердце в них отравлены? – тобою.

Кто, осмеяв, как детские мечты,

Супружество, начальства, власти,

Им причитал в вину людские все напасти

И связи общества рвался расторгнуть? – ты.

Не ты ли величал безверье просвещеньем?

Не ты ль в приманчивый, в прелестный вид облёк

И страсти и порок?

И вон опоена твоим ученьем,

Там целая страна

Полна

Убийствами и грабежами,

Раздорами и мятежами

И до погибели доведена тобой!

В ней каждой капли слёз и крови – ты виной.

И смел ты на богов хулой вооружиться?

А сколько впредь ещё родится

От книг твоих на свете зол!

Терпи ж; здесь по делам тебе и казни мера!» —

Сказала гневная Мегера

И крышкою захлопнула котёл.

1816 г.

Сегодня под Сочинителем обычно понимают либо безбожника, ввергшего общество в безверие, либо либерального демократа, служившего идеологической ширмой для развала нашего Отечества – СССР. Обе точки зрения правомерны, но образ крыловского Сочинителя значительно шире и многостороннее.

Речь идет о человеке, одаренном тем или иным талантом, но не желающем нести ответственность перед миром и людьми за свои деяния. Такие «творцы», полагая себя «учителями жизни», обычно прикрываются примитивным пониманием знаменитой тютчевской цитаты:

Нам не дано предугадать,

Как слово наше отзовется… —

и настаивают на праве творческой личности иметь по любому вопросу собственную точку зрения, отвергая при этом любые нормы общественной жизни, выработанные тысячелетним опытом совместного жития людей и утвержденные во имя выживания человека в этом мире. Впрочем, это и есть одна из основополагающих идей мировой демократии.

Сочинитель – талантливый разрушитель единства всех во имя индивидуальной прихоти, прикрытой могуществом данного ему свыше таланта. Немногие понимают истинный талант, но слишком многие падки на проповедующий физиологию себялюбия талант. И как это ни печально, в целом творчество преимущественно на последнем и зиждется, какими бы благодетельными словами и призывами оно не прикрывалось.

Однако басня Крылова несет в себе еще более важную, прямо не высказанную идею – ветхозаветную заповедь «не сотвори себе кумира»!

Творческая личность, сколь бы значительной и замечательной она нам ни казалась, не может быть «учителем жизни», «совестью эпохи», «идеалом, по которому стоит мерить жизнь свою». Подверженный сиюминутности, творец в лучшем случае является только зеркалом своего времени, отражая достижения и заблуждения окружающей его действительности. При этом, как ни печально, он безответственен перед поверившими ему, ответственен только перед Всевышним и порою несет такую ахинею, что потомкам потом совестно за их прославленного предка.

В заключение скажу, что каждый литературный герой, о котором рассказано в этой книге, вслед за его создателем является лишь отражением своей эпохи, но в том-то и заключается гениальность писателя, что со сменой эпох новые читатели могут увидеть в когда-то сотворенном зеркале книги свое время совершенно иное, незнакомое и, скорее всего, нежелательное ее автору.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.