Враги

Враги

В своем ответном письме Пушкин прямо назвал подлинных авторов анонимного пасквиля — голландского посланника Геккерна и его приемного сына Жоржа Дантеса.

Полное имя барона Геккерна — Якоб Теодор Борхардт Анна ван Геккерн да Беверваард. В 1826 году он назначается голландским посланником при императорском дворе в Петербурге. Войдя сразу в высший петербургский свет, Геккерн стал скандально известен своими давними беспорядочными гомосексуальными привязанностями, склонность к ним он приобрел еще в юности, когда служил юнгой на кораблях дальнего плавания. Похоже, порочной страсти к особям своего пола он и не думал скрывать, а «коллекционирование» мальчиков едва ли не открыто продолжал и в Петербурге. Товарищ Дантеса по службе в Кавалергардском полку А. В. Трубецкой впоследствии рассказывал, что «Геккерн был педераст, ревновал Дантеса и потому хотел поссорить его с семейством Пушкина. Отсюда письма анонимные и его сводничество». Затем Трубецкой переходит к воспоминаниям о Дантесе: «Не знаю, как сказать: он ли жил с Геккерном, или Геккерн жил с ним. В то время в высшем обществе было развито бугрство. Судя по тому, что Дантес постоянно ухаживал за дамами, надо полагать, что в сношениях с Геккерном он играл только пассивную роль».

В 1833 году, находясь проездом в Германии, на каком-то постоялом дворе Геккерн случайно познакомился с «мечущимся в горячке от простуды» Дантесом. Юноша был вдвое младше барона. Геккерн буквально вылечил его, днем и ночью ухаживая за несчастным больным. А затем привез в Петербург и усыновил. Об их интимной близости знал весь Петербург.

В истории с роковой дуэлью Пушкина и Дантеса Геккерн сыграл самую отвратительную роль. Судя по всему, он был инициатором и главным исполнителем интриги, приведшей к гибели поэта. Это подтверждается и вердиктом военного суда, где разбиралось дело о дуэли между Пушкиным и Дантесом. Там сказано, что «министр барон Геккерн, будучи вхож в дом Пушкина, старался склонить жену его к любовным интригам с своим сыном» и «поселял в публике дурное о Пушкине и его жене мнение насчет их поведения». Если верить петербургскому фольклору тех преддуэльных дней, таким образом старый Геккерн решил отомстить Пушкину за то, что тот якобы самым решительным образом отклонил оскорбительные домогания Геккерна и отказался стать его любовником.

В 1837 году Геккерн вынужден уехать из России.

Приемный сын голландского посланника Жорж Дантес был отпрыском родовитой роялистской семьи. Он родился во Франции, в семье богатого эльзасского помещика. После революции 1830 года ему пришлось покинуть Францию. В 1833 году, благодаря случайному знакомству с Геккерном, Дантес оказался в России. Вскоре он усыновляется Геккерном, с присвоением нового имени, баронского титула и с правом на наследство. Неожиданное изменение фамилии гвардейского поручика с Дантеса на Геккерна вызвало мощную волну мифотворчества. Над этим откровенно смеялись не только в аристократических салонах, но и в солдатских казармах. Рассказывают, что солдаты Кавалергардского полка, где служил Жорж Дантес, коверкая непонятные иноземные фамилии, говорили: «Что сделалось с нашим поручиком, был дантист, а теперь вдруг стал лекарем».

Дантес-Геккерн

Что касается самого факта усыновления, то надо особо отметить, что оно произошло при живом отце Дантеса. Более того, с его письменного согласия. Это странное обстоятельство породило несколько легенд о происхождении Дантеса. По одной из них, Дантес — отпрыск самого короля, по другой — Геккерн некогда был в тайной, незаконной связи с матерью Дантеса, и с тех пор считал Жоржа своим сыном. Между прочим, родовые связи Дантеса и в самом деле были столь же сложны, сколь и обширны. Так, по одной из ветвей он состоял в родстве с русским дворянским родом Мусиных-Пушкиных, приходясь внучатым племянником графине Елизавете Федоровне Мусиной-Пушкиной, урожденной Вартенслебен. Елизавета Федоровна была замужем за графом Алексеем Семеновичем Мусиным-Пушкиным, тот, кстати, в свою очередь, доводился шестиюродным братом Наталье Платоновне Мусиной-Пушкиной, бабушке Натальи Николаевны, жены Пушкина.

В 1834 году Дантес зачислен корнетом в Кавалергардский полк, а через год, в январе 1835 года, производится в поручики. Если верить фольклору, столь стремительной карьере способствовала якобы подстроенная кем-то из доброжелателей «случайная» встреча Дантеса с самим Николаем I в мастерской известного в то время французского художника-баталиста Адольфа Ладюрнера. Его мастерская находилась в Зимнем дворце, и Николай любил иногда туда захаживать. Говорили, что Дантес произвел на императора «глубокое впечатление».

Сделаем небольшое отступление. Согласно всем советским и постсоветским справочным источникам, Дантес заслуживает единственной аттестации: убийца Пушкина. Однако, несмотря на очевидную справедливость такой оценки, нам кажется, что она, как любое единственное и категоричное мнение, не может претендовать на исчерпывающую полноту. Неписаный кодекс дуэльной чести, существовавший в дворянской среде XIX века, не оставлял выбора в ситуации, когда гвардейского офицера вызывали на дуэль. В то время права драться на дуэли были лишены только великие князья и женщины. Не принять вызов считалось оскорбительно не только для объекта вызова, но и для всего профессионального сообщества, к которому тот принадлежал. Другое дело, поведение во время самой дуэли, конечно же, зависевшее от ее непосредственных участников. Результатом этого поведения могло быть и примирение, и выстрел в воздух, и, Бог знает, что еще. Нельзя забывать и о втором участнике той роковой дуэли — Пушкине. Не секрет, что Пушкин, всю жизнь играючи направо и налево разбрасывавший вызовы на дуэль, вполне мог оказаться жертвой одной из них и вообще не дожить до знакомства с Дантесом.

Вовсе не претендуя на оригинальность подобной точки зрения на роковую дуэль, повторимся, что мы рассуждаем исключительно о самой дуэли, в результате которой Дантес навеки был заклеймен как убийца Пушкина. То есть, только о событии, произошедшем на Черной речке во второй половине дня 27 января 1837 года, а не о всей преддуэльной ситуации, в ней Дантес бесспорно сыграл самую неблаговидную и отвратительную роль. Так думали даже друзья Пушкина, исключительно дружелюбно относившиеся к поэту. Например, Софья Николаевна Карамзина письменно просит своего брата: «Будь великодушен и деликатен. Он (Дантес) уже достаточно наказан». Да и сам Андрей Николаевич Карамзин, находясь за границей, свел с Дантесом, к тому времени высланным из России, «светски дружеские отношения». Н. А. Столыпин, родственник М. Ю. Лермонтова, считал, что «как всякий благородный человек, он (Дантес) не мог не стреляться».

Впрочем, и на этот счет существовали мнения самые разные, и «благородство» Дантеса, его пресловутое рыцарство, зачастую подвергалось серьезным сомнениям. Так, некоторые утверждали, что на самом деле анонимное письмо преследовало обыкновенную месть Наталье Николаевне. Будто бы Дантес пообещал ей это во время злополучного свидания у Полетики, если она не согласится на его домогания (о свидании рассказано чуть ниже).

Тем не менее и после дуэли Дантеса принимали в обществе, ему не отказывали в рукопожатии, ему, наконец, просто сочувствовали. За исключением сравнительно немногочисленного круга близких пушкинских друзей такое отношение к Дантесу было едва ли не единодушным, что бы мы ни говорили о той давней трагедии сегодня. Не случайно в Петербурге популярна легенда о самопожертвовании Дантеса, который ради спасения чести любимой женщины навечно закабалил себя женитьбой на ее сестре. По утверждению многих современников, хорошо знавших Дантеса во время его дальнейшей жизни во Франции, он часто, возвращаясь к событиям 1837 года, вполне искренне считал себя «орудием судьбы». Правда, одновременно с этой легендой ходила и другая. Дантес-де, привыкший к легким победам, получив категорический отказ от Натальи Николаевны во время их встречи на квартире Полетики, решил жестоко отомстить несговорчивой женщине, придумал «план отмщения» и претворил его в жизнь.

В современном фольклоре роковая предопределенность трагического исхода выражена в анекдоте: Дантес бесконечно долго целится и никак не может выстрелить. «Дантес! — нетерпеливо восклицает секундант, — кто за тебя стрелять будет? Пушкин?»

Дантес прожил долгую жизнь. Во Франции ему сопутствовала слава «бесстрашного бретера, застрелившего Пушкина». Скандальная с нашей точки зрения репутация человека с клеймом убийцы Пушкина на его родине приобрела совершенно иной оттенок. В Национальном собрании, членом которого Дантес состоял, его избирают в «арбитры парламентских дуэлей». Но сам он в глубине души, видимо, считал иначе. Самым страшным наказанием за это убийство, по его мнению, стало рождение младшей дочери Леоны Шарлотты. Пушкин ей приходился родным дядей по матери. Девушка всю свою сознательную жизнь боготворила Пушкина, «в буквальном смысле слова, молясь на его портрет». Она специально выучила русский язык, чтобы читать Пушкина в подлиннике, а во время одной из семейных ссор беспощадно бросила в лицо отца: «Убийца!» Скончалась Леона Шарлотта, будучи душевнобольной, в 1888 году.

Все дальше в прошлое уходят те драматические события. Имя Дантеса становится нарицательным. При этом стираются обыкновенные черты собственно человека, и на их место заступают некие отвратительные и страшные мистические знаки..

Одно время всеобщей популярностью пользовалась легенда о том, что Пушкин стал жертвой всемирного масонского заговора.

Здесь надо сделать небольшое отступление. Появление первых масонских, или по-французски франкмасонских, лож в Петербурге исследователи относят к концу 1740-х годов. Во всяком случае, как утверждают литературные источники, к середине XVIII века их «было уже немало». С 1787 по 1822 год, когда император Александр I их официально запретил, в столице насчитывалось до двадцати различных масонских лож. Все они имели замысловатые экзотические названия. Существовали такие ложи, как «Розенкрейцерская», «Умирающего Сфинкса», «Пламенеющих друзей», «Великая ложа Астрея» и так далее.

Появление масонства в России вообще, и в Петербурге в частности, фольклор связывает с именем Петра I. Первая масонская ложа, по преданию, основана им в Кронштадте, после возвращения из заграничного путешествия 1717 года. Якобы именно он вывез тогда из Европы масонский статут. Может быть, поэтому у русских масонов в XVIII веке Петр I пользовался необыкновенным уважением. На своих собраниях они даже распевали «Песнь Петру Великому», сочиненную Державиным.

Между тем отношение к масонству в России было неоднозначным. Его то разрешали, то запрещали. Не жаловали масонов и в простонародной среде. Молва утверждала, что на их собраниях творится что-то нечистое. Слово, производное от «франкмасона», — «фармазон», очень скоро превратилось в откровенное ругательство. Правда, это связано еще и с тем, что доступ в масонские ложи был строго ограничен и оговаривался многочисленными условиями, среди них не на последнем месте стояли древность рода, высокое общественное положение и богатство. Среди петербургских масонов встречаются имена общественных и государственных деятелей, крупных военных чиновников и даже членов царской фамилии. По преданию, император Павел I еще в бытность свою наследником престола «келейно принят в масоны» сенатором И. П. Елагиным. Елагин считался одним из виднейших деятелей русского масонства. О нем говорили самые невероятные вещи. Даже после смерти Елагин оставался в центре внимания городского фольклора. Так, легенды утверждают, что при вскрытии его склепа в Александро-Невской лавре могила сенатора оказалась пустой. Если верить фольклору, и Александр I чуть ли не в течение десяти лет состоял членом одной из масонских лож.

В 1822 году вышел указ Александра I о запрещении масонских лож. В 1826 году он подтвержден новым императором Николаем I, после чего масонство, как общественное явление, в Петербурге вроде бы исчезло. Во всяком случае, официально. Однако мысль о всемирном масонском заговоре, ставившем своей главной задачей уничтожение лучших умов великого русского народа, никак не давала покоя «истинным патриотам». И легенда о гибели Пушкина в результате такого заговора вполне отвечала их дремучему сознанию.

Легенда дожила до нашего времени. В 1970-х годах она нашла отражение в околонаучных публикациях правого толка. Смысл этой черносотенной легенды сводился к тому, что Пушкина во время его пребывания в Кишиневе действительно приняли в масонскую ложу «Овидий». Однако надежд всемирной масонской сети не оправдал, и так как стал «неподкупным голосом и эхом русского народа», то был объявлен отступником.

Честь стать орудием масонской мести выпала Дантесу, и тот, «исполняя инструкции зарубежного центра», затевает интригу с женой поэта. Помешать заговору полиция не может, так как возглавляется масонами Бенкендорфом и Дубельтом. Они же после роковой дуэли уничтожают все компрометирующие мировое масонство документы, а Дантес, успешно выполнив задание, возвращается во Францию. В награду он еще получает и звание сенатора.

Однако вернемся к преддуэльным событиям 1836 года. Одну из самых зловещих ролей в истории с роковой дуэлью сыграла Идалия Григорьевна Полетика. Появление на свет обладательницы такого редкого для России экзотического имени связано с романтическими страницами биографии известного русского дипломата, светского льва и неисправимого волокиты графа Григория Александровича Строганова. Достаточно сказать, что читающая публика считала его одним из прообразов байроновского Дон-Жуана.

В бытность послом в Испании этот русский Дон-Жуан влюбился в жену камергера королевы Марии I португальскую красавицу графиню д’Эга. К чести Строганова, надо сказать, что после смерти жены графа влюбленные обвенчались. Но дочь их, названная именем одной из почитаемых в Испании католических святых Идалией, появилась все-таки задолго до брака и потому считалась побочной, незаконнорожденной. В свете ее стыдливо называли «воспитанницей» Григория Александровича. Ее полное имя было Идалия-Мария. Фамилия же ей досталась от мужа, полковника Кавалергардского полка А. М. Полетики.

Граф Г. А. Строганов состоял в двоюродном родстве с матерью жены Пушкина Натальи Николаевны. Таким образом, Идалия и Наталья Николаевна — троюродные сестры. Кроме того, они считались близкими приятельницами. С Дантесом Идалия была не только дружна, но, как говорили в свете, была в него влюблена. Впрочем, и в Пушкина тоже.

В жизни Пушкина Идалия Полетика сыграла самую неблаговидную и роковую роль. Всячески поощряя ухаживания Дантеса за Натальей Николаевной, она устроила 2 ноября 1836 года на своей квартире свидание Натальи Николаевны с Дантесом, о котором тут же (не без ее же участия!) стало известно Пушкину. Это положило начало известным трагическим событиям, закончившимся дуэлью и смертью поэта.

Многие пытаются отыскать корни коварного поведения Полетики в ее совершенно необъяснимой ненависти к Пушкину, возникшей при жизни поэта и продолжавшейся всю долгую жизнь Идалии. Странным образом ее ненависть распространялась на пушкинское творчество, на памятники ему, буквально на все, что с ним связано. Известна легенда о том, что более чем через пятьдесят лет после смерти Пушкина, в 1888 году, узнав об открытии в Одессе одного из первых в России памятников поэту, она, живя в то время в Одессе и будучи уже далеко не молодой женщиной, отправилась к памятнику только затем, чтобы прилюдно плюнуть к его подножию. И, говорят, собиралась даже поехать в Москву, где тоже собирались открыть памятник поэту, чтобы сделать то же самое. Даже к концу своей долгой жизни, в 1889 году, когда посмертная слава Пушкина, казалось бы, достигла своего апогея, Полетика называла его рифмоплетом. Загадка ее ненависти становится предметом специальных исследований, в то время как фольклор предлагает свои варианты ответов.

Согласно одному преданию, Пушкин как-то смертельно обидел Идалию, когда они втроем — он, она и Наталья Николаевна — ехали в карете на великосветский бал. Некоторые рассказчики добавляют при этом одну существенную деталь. В карете было не трое, а двое: Пушкин и Идалия. И в эту злосчастную поездку Идалия сделала попытку сблизиться с Пушкиным. А тот отказался. Будто бы это и привело пылкую женщину в бешенство.

Согласно другому преданию, Пушкин однажды написал в альбом невзрачной Идалии любовное стихотворение и, хотя на улице было лето, пометил его первым апреля. Об этом и вправду бестактном поступке стало известно в свете, и Полетика уже никогда не смогла простить Пушкину подобной безжалостной насмешки. Организованная ею встреча Натальи Николаевны и Дантеса была якобы ее местью за обиду. Причем поступок Идалии был поистине коварным. Дело в том, что приглашение предполагало исключительно личную встречу Натальи Николаевны и Идалии в доме последней. И только когда Наталья Николаевна прибыла к Полетике, она поняла всю подлость и гнусность затеянной интриги. В совершенно пустой гостиной она застала ожидающего ее Дантеса.

Надо сказать, что через много лет после гибели Пушкина ненависть этой странной женщины к Наталье Николаевне усилилась еще больше. Дело в том, что в 1844 году вдова поэта вышла замуж за генерала Ланского, а тот, как утверждает молва, был в свое время любовником Идалии Полетики. По этому поводу современники ядовито злословили, что генерал, наконец, «бросил п о л и т и к у и обратился к поэзии», то есть, попросту говоря, в переводе с иносказательного на светский язык сплетен и пересудов, бросил жену полковника Полетики и обратился к вдове поэта Пушкина. Было отчего ненавидеть.

Остается добавить, что Идалия Полетика вместе с чувством ненависти и злорадства к Пушкину до конца своей жизни сохранила прекрасные отношения с Дантесом. В письмах к нему она уверяла Дантеса, что он не должен чувствовать за собой никакой вины за случившееся. И если кто-то и виноват в трагедии 1837 года, то только сам Пушкин.

Кроме широко известных фамилий Геккерна, Дантеса и Полетики, виновных в развязывании грязной интриги против Пушкина, следует назвать еще несколько имен. При этом необходимо особо оговориться, что непосредственные исполнители злосчастного пасквиля до сих пор достоверно неизвестны. В разное время ими считались разные люди. Это были и князь И. С. Гагарин, и князь П. В. Долгоруков, и князь А. В. Трубецкой. Все они принадлежали к так называемому племени петербургской «золотой молодежи», для которых злая мистификация, пошлый розыгрыш или непристойный обман значили не больше чем светская забава или веселое развлечение. Они были циничны, и последствия подобных развлечений ими просто не просчитывались. Ситуация усложнялась еще и тем, что в описываемое нами время подобные мистификации в Петербурге стали модными. Любители острых ощущений сочиняли самые смешные и нелепые свидетельства, дипломы и удостоверения на звания обжоры, глупца, обожателя, покинутой любовницы, дамского угодника, неверного мужа, обманутой жены и так далее и тому подобное. Вот и диплом, посланный Пушкину и его ближайшим друзьям, сохранял ту же стилистику: «Кавалеры первой ступени, Командоры и Рыцари светлейшего Ордена Рогоносцев, собравшись в великий капитул под председательством достопочтенного гроссмейстера Ордена, его превосходительства Д. Л. Нарышкина, единогласно назначили г-на Александра Пушкина заместителем гроссмейстера Ордена Рогоносцев и историографом Ордена».

Как мы уже отметили, такие или подобные им тексты вполне укладывались в общую логику развлечений избалованной петербургской знати. Например, накануне своей свадьбы с Екатериной Гончаровой сам Дантес, обыгрывая название популярного спектакля «Безумный день, или женитьба Фигаро», с хохотом разбрасывал направо и налево каламбуры типа «Безумная осень, или женитьба Жоржа де Геккерна». Иногда такое поведение, возможно и извинительное в юношеском возрасте, не проходило и с годами и откладывало отпечаток на всю жизнь подобных сочинителей.

Но если подростковый задор и находил оправдание среди определенной части общества, то такое же поведение взрослого человека подвергалось всеобщему остракизму. Чтобы было понятно, что собой представляли мерзавцы, с которыми столкнулся Пушкин в трагические преддуэльные месяцы, расскажем об одном из них.

Сделаем маленькое отступление. Второй сын Павла I великий князь Константин Павлович в 1820 году, будучи наместником царства Польского, развелся со своей первой женой, великой княгиней Анной Федоровной, и женился на польской графине Жанетте Антоновне Грудзинской, возведенной после этого императором Александром I в княжеское достоинство под фамилией Лович. Но скандальный морганатический, то есть неравнородный, брак не позволял Константину оставаться наследником русского престола, и поэтому в январе 1822 года, более чем за три года до кончины Александра I, он отрекся от царского трона в пользу своего брата Николая Павловича. Однако акт отречения не обнародовали, и все это время он держался в строжайшей тайне.

Таким образом, с 20 ноября до 14 декабря 1825 года, то есть со дня смерти Александра I до официального восшествия на престол Николая I и официального оглашения отречения от престола Константина Павловича, в России был период междуцарствия. Он сопровождался нервной перепиской между Петербургом и Варшавой, где в то время находился Константин и тревожным ожиданием результатов выяснения семейно-династических отношений между двумя братьями.

Повторимся, ни официальных уведомлений, ни каких-либо указаний на этот счет издано не было. Общество находилось в полном неведении. Вот почему, едва в Петербурге узнали о смерти Александра I, как в витринах магазинов появились портреты нового императора Константина Павловича, а на Монетном дворе приступили к чеканке монеты с изображением Константина. За короткий период междуцарствия выпустили шесть пробных монет. Они ожидали высочайшего утверждения. Понятно, что с окончанием междуцарствия вопрос о новом металлическом денежном знаке отпал сам собой. В тираж монеты не запустили. Сегодня эти исторические шесть пробных монет являются уникальной нумизматической редкостью, известной под названием «Константиновский рубль». Историки прекрасно знают и обладателей этих редких монет.

Среди них оказался и князь А. В. Трубецкой, в 1860-х годах увлекшийся нумизматикой. События развивались с детективной скоростью. Трубецкой, находясь в то время за границей, сообщает известным петербургским нумизматам, что в далеком 1825 году все шесть монет были доставлены в Варшаву и хранились во дворце великого князя Константина Павловича, но во время Польского восстания 1830–1831 годов их похитили и теперь они находятся в его распоряжении. Далее Трубецкой называет чудовищную сумму, за которую он готов продать эти реликвии.

Вскоре, однако, специалисты этот обман разоблачили. Оказалось, что это было обыкновенным мошенничеством. Трубецкой, желая всерьез поправить свое финансовое положение, просто заказал копии монет у какого-то французского ювелира.

Другой не менее скандальной фигурой в петербургском аристократическом обществе пушкинской поры, замешанной в деле с гнусным пасквилем, слыл молодой, двадцатилетний князь Петр Владимирович Долгоруков. Он, по свидетельству многих современников, не питал к Пушкину ни личной неприязни, ни тем более ненависти. Но будучи отчаянным повесой и вращаясь в порочном кругу барона Геккерна, был не прочь пошутить и повеселиться. Многие вспоминают, как во время светских раутов Долгоруков любил вставать за спиной Пушкина и поднимать над его головой пальцы, «растопыривая их рогами». При этом второй рукой недвусмысленно указывал на Дантеса. Совсем уж безобидными в глазах посвященных эти выходки не были. Многие знали, что в душе юного князя жила родовая обида всех Долгоруких на всех Романовых, обошедших их в борьбе за русский престол еще в начале XVII века. А в деле с пресловутым дипломом Долгоруков чутко уловил связь перечисленных в дипломе лиц с Николаем I.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.