А из нашего окна…
А из нашего окна…
Что-то в последнее время везет мне на притчеобразные истории.
Вот, не далее как позавчера под вечер вознамерился я зайти в собственный подъезд на предмет вертикального взлета к железной двери в бело-зеленой стене (именно так выглядит вход в мою квартиру). По дороге к лифту образовался у меня попутчик, дяденька очень средних лет, не то чтобы потрепанного, но потертого вполне вида; в состоянии скорее похмельном, чем нетрезвом. Таких угрюмых мужичков в любом подъезде пруд пруди, очень типичный московский персонаж.
Будучи счастливым обитателем последнего этажа, оказавшись в лифте со случайным попутчиком, я, как правило, жизнерадостно сообщаю ему, что еду на самый верх, дабы означенный попутчик мог самостоятельно манипулировать кнопками. Так было и на сей раз.
— Так вы на последнем этаже живете? — завистливо вздохнул мой попутчик. — Из ваших окон, наверное, всю Москву видно! Вот бы посмотреть…
Я вежливо ответил, что всю Москву не видно, конечно, но кое-что разглядеть в ясную погоду можно: Университет, к примеру… А потом запоздало удивился: неужели мой спутник ни разу в жизни не поднимался на двенадцатый этаж дома, в котором живет? Нет, говорит, не поднимался. Чего, дескать, мне на двенадцатый этаж ездить, если я на пятом живу?! На том мы и расстались, поскольку лифт как раз остановился на означенном пятом этаже.
Спутник мой отправился домой дохлебывать свою остывающую судьбу, разбавленную, вероятно, вчерашним борщом и обязательным ежевечерним пивом, а мы с лифтом поехали дальше; при этом я, кажется, тоже гудел и дребезжал от напряжения.
Очень уж поучительной оказалась история моего соседа, который хочет посмотреть на Москву из окна двенадцатого этажа, завидует счастливчикам, кои могут проделывать это ежедневно, но при этом ни разу в жизни не поднимался выше своего пятого — хотя, казалось бы, что может быть проще?! Нажать кнопку с цифрами 12 вместо привычной кнопки с пятеркой; вернуться домой, к судьбе, борщу и пиву, на несколько минут позже, чем обычно, всего несколько минут придется затратить на исполнение желания, почти мечты, черт побери!
Метафора столь прозрачна, что расшифровывать ее вряд ли требуется. Замечу лишь, что не следует высокомерно взирать на нелепую проблему нелепого моего соседа: все мы, ясен пень, в одной лодке. Памятуя об этом, я теперь поднимаюсь домой пешком, задерживаясь у окна на каждом этаже. И не потому даже, что привычный пейзаж удивительным образом меняется по мере смены окон, а просто потому, что окно есть вещь, наиболее пригодная для глядения сквозь него1. Других причин не требуется, правда?
2000 г.
Более 800 000 книг и аудиокниг! 📚
Получи 2 месяца Литрес Подписки в подарок и наслаждайся неограниченным чтением
ПОЛУЧИТЬ ПОДАРОКДанный текст является ознакомительным фрагментом.
Читайте также
Взгляд из окна
Взгляд из окна Евгений. Лукин. СЛЕПЫЕ ПОВОДЫРИ. — М.: АСТ, 2000. — 384 с. — 15 000 экз. — (Звездный лабиринт).То, что этот небольшой роман является приквелом повести «Миссионеры», угадывается сразу, даже не потому, что две эти вещи заключены в один переплет. Например, угадать, что
2. «Печаль сидела у окна…»
2. «Печаль сидела у окна…» Печаль сидела у окна, Вдруг смерть с ней поравнялась… — Зачем скитаешься одна? — Но смерть не отозвалась. Прошла сурова и нема, Прошла, окутав дали, И вдруг нагрянула зима, Владычица
123. «В белом зале окна алы…»
123. «В белом зале окна алы…» В белом зале окна алы. Свет зари и лунный свет. В трудном роздыхе вокзала Я дремлю уж много лет. Дней моих тишайший пепел. Зыбь усталая зениц. На карнизах ночь и небыль Небывалых дней и лиц. Дни и лица… Непомерны Голоса их позади. Позабытые
182. «Где окна стрельчаты, грозны колонны…»
182. «Где окна стрельчаты, грозны колонны…» Где окна стрельчаты, грозны колонны, Где в полумраке образа слышны, Где тонет в сводах глубина вселенной Покорством муки, благостью вины, Там под свечами трепетные жены — Их руки непомерным сведены — Там гроб греховный плоти
207. «За окна — лето одолело…»
207. «За окна — лето одолело…» За окна — лето одолело — Поник и умер первый лист. Благоуханны смерть и смелость. В огромных рамах шелест, шелест. Закат глубок. Закат лучист. Поют зеленые верхушки, […………………] Еще текут твои теплушки, Палят еще ночные пушки — Подземный
ОКНА
ОКНА Еще когда только строился дом, окна поссорились. И хотя давно позабыли из-за чего возникла ссора, до сих пор не смотрят друг на
«Герой нашего времени»
«Герой нашего времени» Вопрос 3.19 Григорий Александрович Печорин нам сообщает: «Я стал читать, учиться – науки тоже надоели…»Что отвратило Печорина от
«И кресло у окна наискосок…»
«И кресло у окна наискосок…» И кресло у окна наискосок, И в тишине залетный ветерок, И солнце цвета спелого томата В счастливой завершенности заката… Родной, незабываемый уют Медлительных, несчитанных минут. …В окно плывет вечерняя прохлада И свежий запах политого
У окна
У окна Ночная птица в зарослях выводит Короткие спадающие гаммы. Пастельный месяц из-за клена всходит. Мир заключен в оконный вырез рамы. …На полюсе справляют новоселье Зимовщики на плавающей льдине. Туристы с корабельного похмелья Бредут гурьбою к праздничной
Лексикон: рецензия на роман Г. Майринка «Ангел Западного Окна»
Лексикон: рецензия на роман Г. Майринка «Ангел Западного Окна» Роман «Ангел Западного окна» встретил у критиков конца двадцатых годов очень прохладный прием. Литературоведы ругали его за расплывчатость замысла и композиции, за нарушение художественного баланса,
Плоды нашего труда
Плоды нашего труда Когда Кришна учил Арджуну, что у нас есть право на наш труд, но не на плоды нашего труда, он советовал воину найти свое место, а не оглядываться на окружающих. Мы должны делать нашу работу ради нее самой, а не ради богатства, внимания или аплодисментов.Но
ПЕСНИ НАШЕГО ВЕКА
ПЕСНИ НАШЕГО ВЕКА Ответы на вопросы фирмы JVCЛев Александрович, Вы много рассказывали о вашем первом знакомстве с песнями Окуджавы. А были ли в Вашей жизни песни, пришедшие как бы сами по себе, без имени автора? Что это были за песни, и как происходило Ваше с ними
Не из нашего муравейника
Не из нашего муравейника Джон Уиндем. Ступай к муравью. В книге «Миры Джона Уиндема», том 5. Рига: ПолярисВладимир Высоцкий и Джон Уиндем не дожили до эпохи всеобщей политкорректности и потому не знали, что существуют темы, кои воспитанный человек предпочтет не