Дело сделано, человека нет

Дело сделано, человека нет

Смерть Владислава Галкина – публичная драма. Это вам уже не частный случай, а нечто вроде гибели гладиатора на арене римского цирка. Под рев толпы.

Что-то жутковато-нарочитое есть в этой смерти. Предельно обнажился тот факт, что быть популярным артистом сегодня – это что-то совсем иное, чем полвека назад и даже два десятилетия назад.

И раньше актеры пили и буянили. К примеру, много чего рассказывают о любимце народа Петре Мартыновиче Алейникове, с которым, кстати, по актерскому типу у Галкина есть большое сходство: взрывной темперамент, простодушие, редкая органичность, огромное обаяние. Но долгое время люди ничего конкретного о своих кумирах не знали – так, слухи-сплетни. Теперь о любом проступке мгновенно узнают миллионы. Судят. Выражают мнение. Выносят приговор.

За пьяную драку в баре на Садово-Кудринской в прошлом году Владислава Галкина осудили массы – и они же сегодня содрогнулись, когда их безжалостный приговор был приведен в исполнение. Реальный суд оказался куда милосерднее и справедливее, чем суд толпы, явно не удовлетворенной небольшим условным наказанием.

Логика была такая: Васю или Петю за подобное поведение упекли бы за решетку. За что актеру послабление делать? Чего вообще с ними, скоморохами, цацкаться? Изображают героев, а сами!

Что ж, хочется спросить: судьи из толпы, вы теперь довольны?

Нет, опять недовольны, ищут виноватых. Винят бармена, который вовремя не налил Галкину сто граммов и тем спровоцировал дебош. Винят жену, которая ушла. Друзей, которых не оказалось рядом. Самого актера, который не остановился в алкогольном полете. Да и саму русскую жизнь как она есть. Вот только Америку и евреев на этот раз не приплести – а так весь набор!

Но, как верно написала в инете одна женщина: «Теперь хоть суди, хоть ряди – дело сделано, человека нет».

И точно в старину – бабы завыли, мужики хмуро чешут в затылках, что-то бормоча про водку проклятую и вообще житья нет…

«Просто мужик устал», – искренне вздохнул один из анонимных комментаторов. Будто и не про Галкина, а про миллионы русских мужиков. Которые ни сами с собой, ни со своей землей справиться не могут.

Мужик устал!

Исторически устал.

Сам от себя. От беса, который в нем сидит. От огромной и беспощадной своей земли, которая ни кровью, ни слезами напитаться все никак не может. Тут каким богатырем ни родись – к сорока превратишься в мочало…

А ведь в личности Галкина вроде бы не было ничего фатального, обреченного – плоть от плоти своей земли и своего времени, он воплощал характернейшие черты русского парня-удальца. Саня-Санёк, как зовут героя Галкина в «Дальнобойщиках». В минуту опасности, на войне или в схватке со злодеями – отважен и лих. В миру – жаден до жизни, плут, озорник и греховодник. Притом улыбка до ушей и ямочки на щеках. «Знаем мы эти ямочки!», как говорят у Чехова. И работа есть, и денежки водятся, и женщины любят – чего тебе еще, парень, живи да радуйся!

И вот вместо прекрасной, цветущей жизни – ужас, мрак и горе.

Люди пытаются понять, что случилось, догадываясь, что колокол прозвонил не только по Галкину, но по всей земле, – и понять не могут. Мы гибнем, потому что пьем, и пьем, потому что гибнем, – проклятый порочный круг, который можно разорвать силой воли, а откуда взять силу воли?

Вы можете со мной не согласиться, но, по моему ощущению, талантливые мальчики, рожденные в 70-х, – в основном несчастное поколение (о девочках другая история – женщины не так зависят от времени). Их детство прошло в застое, утратившем звонкие мелодии 60-х годов, их молодость пришлась на большой развал, а нажитой исторической стойкости у них не было. Будь ты, к примеру, каким хочешь актерским гением – где ты нашел бы место в чудовищном кино 90-х? Одинокие печальные мальчики, попавшие в социальные джунгли, научились носить маску и играть по новым правилам, но переехало-то их колесом неслабо. Сейчас уже совсем другие народились кадры – с детства понимают про формат, пиар и гонорар. А Галкин, в 1981 году сыгравший Гека Финна у Говорухина, явно готовился к совсем иной жизни, нежели та, что нам всем потом выпала.

Это так – груз времени велик. Но он давит на всех. Что все-таки может человек, сам человек?

Однажды я видела Владислава Галкина на драматической сцене. В интересном антрепризном спектакле по «Братьям Карамазовым» он играл брата Митю. Играл великолепно и очевидно с полным душевным совпадением. Ведь и чудесный, благородный Митя Карамазов собой не владеет, его душа извергает столько страстей, что воля и разум попадают в их плен. Легко обуздать душу, когда от природы она смирная, маленькая, чувств отпущено крохи, а огромную, страстную душу укротить – на это способны разве праведники, и то через большие страдания. Я тогда подумала: жаль, что Галкин не играет в театре постоянно, но будничная служба в государственном театре была ему, наверное, никак не по натуре.

Натура эта была такова, что для благотворного развития ему требовалось постоянно укрощать, смирять себя, гасить слишком сильные эмоции, – но профессия-то его требовала как раз противоположного, поймите трагический парадокс! Если бы он еще был ремесленником, играл в «пол-ноги» – а он был сильным, страстным актером, выкладывающимся на всю катушку. Хроническое нервное перевозбуждение, как можно догадаться, изматывало актера каждодневно. Моральное осуждение публики за срыв – осуждение, с которым он сам был согласен, – добило окончательно. Сказалась обычная наша жестокость, неспособность к суждению мягкому, гибкому, уклончивому. Нет – всегда рубим сплеча (я это и к себе в полной мере отношу). На основании одного поступка или одной фразы даже выносим приговор о человеке в целом, чего делать ведь нельзя. Тем более сейчас, когда любой может свое суждение сделать гласным. Когда публичный цирк жадными глазами смотрит на новых гладиаторов…

Хоронили актера в тот момент, когда его лицо, снятое для сериала «Котовский», красуется во всех телевизорах страны. Сериал этот, конечно, такая же дешевая самодеятельность, как и все прочие визуальные продукты нашего времени. Ни диалога энергичного написать, ни свет в кадре поставить – как будто истории кино вообще не было, начисто смыто из памяти. Но Галкин и тут хорош – и понятно, что движет его героем.

Не может Котовский жить в быту, скучными буднями, смиренной работой. Ему нужно всегда поджигать кровь азартом, приключением, игрой – и тут бандитский налет, запретная любовь или вихри революции равнозначны как возбудители чувства жизни.

И этот поиск возбуждения при ослаблении или отсутствии общих правил жизни, строгих запретов, уместных наказаний – самая ужасная опасность для наших мужчин.

Им нужно какое-то торможение – а они постоянно возбуждают себя. Литрами алкоголя, интимными связями, бешеной скоростью на дорогах, сверхъестественной алчностью.

Как разъяренные слоны, бегут навстречу смерти – не окликнуть, не остановить! Сплошь Котовские. А души при этом у многих живые, совесть неубитая – вот и мучаются так, что не позавидуешь.

Вспомните страдальческие глаза Галкина на суде – врагу не пожелать такого.

Страданием, писал Достоевский, все очищается. Очистилась и эта яркая, больная жизнь – жизнь человека, который не только творчеством, но и самой своей смертью потряс людей и заставил их думать.

Мир и покой его несчастной душе.