Рустем Латыпов Экзистенция, застывшая в рифме, или Евразийский ответ постмодерну

Рустем Латыпов

Экзистенция, застывшая в рифме, или Евразийский ответ постмодерну

Скучная сутолока жизни, когда работу в учреждении сменяют лекции в аудиториях… А вокруг чертовым колесом кружатся цены на тарифы ЖКХ, бензин и детский садик. «ПОСТбытие», определяющее «ПОСТсознание». В условиях, когда даже любимая профессия политолога становиться хобби, трудно уделять время литературе, в том числе ее «высшему пилотажу» – поэзии. Тем более что и сама поэзия, кажется, умирает – говорят, что на парижском съезде поэтов это признали сами поэты. А стоит ли удивляться? Ведь хрупкая хризантема поэзии расцвела в тиши «болдинских» усадеб «золотого века» русской литературы, благоухала в атмосфере клубных вечеров и горячих костров студенческих стройотрядов, романтике археологических экспедиций советской эпохи. Но ядовитые миазмы «евроремонтных» офисов, затхлая атмосфера постсоветских «контор» несовместимы с жизнью творческого пера. «Пью… сделай «Дью» – вот «поэзия» эпохи рекламных слоганов, сорняков-мутантов, заполонивших запустевшую ниву русского стихосложения. Кто-то открывает Америку, подражая Пушкину или Ахматовой, от творчества иных нестерпимо смердит диссидентщиной. Но я не охотник до бессмыслиц…

Общий универсум пессимизма вокруг судеб стихотворного жанра разрушил случайно попавший в руки скромно изданный сборник «Крылья режут спину» молодого уфимского поэта Рустема Мирсаитова, одного из основателей клуба современных литераторов «Фантасофия». Раскрыв книгу поздним вечером, чтобы «проглотить пару-тройку виршей на сон грядущий», я отложил ее только под утро, перелистнув последнюю страницу. Несколько позже также проглоченная за один вечер поэтическая икебана «Там, где я тебя люблю…» закрепила сложившееся впечатление об интригующе-амбициозных целях, заявленных автором.

Пожалуй, первое, что эпатирует в этих стихах искушенного читателя, – полное отсутствие компромиссов, полутонов, политкорректной жеманности и гнусного мещанского ханжества. Вселенская Правда выше частных истин и переходящих логик, а потому пить ее надо неразбавленную, как это и предусматривает «путь кшатрия», бусидо «воина-поэта»:

А если ты!

Да-да… Именно ты:

не воин, не монах и не бард —

значит, негодяй или раб негодяя.

Значит, ты мой личный враг

и за линией фронта лежишь

в чужом мне окопе-ряду.

(«Я жду, это должно случиться»)

Поэт Мирсаитов поднимает самурайское восстание против удушающего, самодовольного мещанства, горделиво именуемого «потребительским обществом»:

я не могу любить людей

глядя на рожи наглых клерков

работающих корпоративно

в незатейливости дней

мобильно

поигрывающих новинками телефонов

пьющих разрекламированный кофе терпкий…

обидно…

(«Я не люблю, я ненавижу Вас, но все же…»)

«Вселенский «Макдоналдс» должен быть разрушен» – таков смысловой рефрен гражданской поэзии Мирсаитова. Но прежде всего он должен быть ниспровергнут в наших душах:

Я вещь в стране с моралью «Бойцовского клуба».

Я винтик с наличием разума – карта разменная.

Но я все же мечтаю, пока «не дал дуба»,

Сделать в России рифмой «инъекцию» внутривенную.

(«Я вещь в стране с моралью «Бойцовского клуба»)

Мирсаитов беспощаден к продажным политикам, «собчакообразным» тусовщикам и самопровозглашенным «звездам» – нечисти, объявившей себя элитой, «излюбленным героям невнятных хроник»:

Я плачу, глядя на мужчин в костюмах измятых

с замусоленными мозгами

из бесцветных политических ТВ-шоу

на парламентских заседаниях трясущих свои мандаты

с криками и воплями «все будет хоро-шоу»…

(«Я не люблю, я ненавижу Вас, но все же…»)

Стальной молот поэзии Рустема сокрушает химеры «массовой культуры», срывая фиговый пиар-листок последней, за которым ничего нет, кроме неизлечимого убожества и смердящей деградации рассудка.

Гражданские и философские мотивы творчества автора изящно дополняет его завораживающе-мистическая лирика. В ней – воскресшие в памяти образы первой любви, загадочная глубина речных плесов нашего детства, девственная чистота башкирской природы, в которой оживают эпические герои «Урал-батыра». Читайте, читайте Мирсаитова, его стихи не просто правдиво отражают наше настоящее, они сама жизнь, экзистенция, застывшая в рифме:

Ты наших душ неистовые склоки

В туманном киселе лесных озер

Решила утопить…

В речной протоке

Похоронить их безнадежный спор…

(«Наших душ неистовые склоки»)

Что бы там ни говорили, но творчество каждого поэта национально. Однако, читая Мирсаитова, трудно понять, душа какого народа воплотилась в звенящую рифму. В каждой строке – задумчивая грусть башкирского курая и лирика русской души, бесшабашное жизнелюбие Омара Хайяма и утонченная эстетика Басе, глубина Корана и Библии, куртуазный маньеризм и эпатажизм, рубаи и хокку. Некоторые поэтические произведения поэта можно принять за авторский перевод Гарсиа Лорки, в иных чувствуются мотивы Блока и Брюсова или рубленый стиль Маяковского. Их мог написать башкир, русский или испанец. В этом аспекте поэзия Мирсаитова – поэтический «золотой мост», объединяющий «спирито» востока и «рацио» запада. Вместе с тем, Рустем далек от примитивной синкретичности, в его рифме звучит Дух Евразии, а совсем не постмодерн, как считает А. Леонидов (Платон мне друг, но истина дороже!). Это стихи, бросающие вызов пошлости, объединяющие народы, дающие ответ на вечные вопросы, дарующие надежду, – в этом весь Мирсаитов, нравится это кому-либо или нет.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.