Симферополь, пятый Доминион, Имаджика

Симферополь, пятый Доминион, Имаджика

Клайв Баркер. Имаджика. Жуковский: Кэдмэн

Конечно, англичане есть англичане: образованный народ, просвещенные мореплаватели и все такое. Это с одной стороны. А с другой – точь-в-точь как мы: ленивы и нелюбопытны. Возьмем, к примеру, Клайва Баркера. Будь он немножко пограмотней – так ему бы в жизни не пришло в голову сочинять свою тысячестраничную «Имаджику». Потому что сюжет, разверстанный аж на два тома тяжеловесного британского занудства, давным-давно гораздо более компактно изложил наш бывший земляк (а ныне – соотечественник Амброза Бирса, Уильяма Фолкнера и Стивена Кинга) Василий Павлович Аксенов в известном романе «Остров Крым». В этой книжке, если помните, возникал некто Лучников, который все не верил, будто аксиомы хороши только в школьных учебниках математики, и страстно мечтал отдать жизнь за торжество таблицы умножения. Дурашке казалось, что все так элементарно. Целое лучше части. Объединяйся с себе подобными и радуйся на здоровье. В финале, разумеется, глупость Лучникова провоцировала смертоубийственный результат. Старцы из Политбюро плотоядно потирали ручки, тоталитарная щука целиком заглатывала жалкого демократического карасика, а герой со слезами на глазах отплывал на ковчеге к горизонту. (Хотя по законам справедливости упомянутый герой обязан был бы с изменившимся лицом бежать к пруду и с криками «Ты сам этого хотел, Жора!» повторять подвиг Бедной Лизы.)

Британец Клайв Баркер не нашел ничего лучшего, как воспроизвести ту же душещипательную историю. Правда, фантазия у англичанина оказалась пожиже аксеновской, и завертеть фабулу вокруг отколовшегося острова Крым ему (островитянину, между прочим!) не удалось. Роль Крыма здесь сыграла вся наша Земля. Согласно баркеровской космогонии наша планета является лишь пятой частью (Пятым Доминионом) некоего сложного пространственно-временного образования под названием Имаджика. И если в четырех остальных Доминионах царят колдовство, магия, бардак и тирания, то Земля отделена от этого беспредела надежной стеной из заклятий, которую в незапамятные времена воздвигли не то умные люди, не то милосердные боги. Только в бреду можно было представить себе, что найдутся идиоты, которые – во имя абстрактного единства – решатся сокрушить эту стену. Тем не менее некто маэстро Сартори (в миру заурядный копиист-мазилка Джон Фьюри Захария по прозвищу Миляга) с удовольствием наступает на лучниковские грабли. Персонаж Аксенова ратовал за так называемую Идею Общей Судьбы. Сартори-Миляга готовит катаклизм во имя абстракции под названием Примирение Доминионов. Миляге, видите ли, до слез обидно за железный занавес, поделивший этот мир в пропорции четыре к одному. Сам он между прочим обладает возможностью и безо всякого Примирения шнырять по всей Имаджике взад и вперед. Но ему, вероятно, так охота, чтобы хищные нуллианаки могли бы свободно приехать на экскурсию и осмотреть Тауэр, а бледные английские клерки – взглянуть на потусторонний град Паташоку. С первых же страниц умный читатель догадывается, что у 1/5 Имаджики чертовски мало шансов благотворно повлиять на оставшиеся 4/5: скорее всего в результате Примирения тут начнется такая борьба за мир, что камня на камне не останется. Более того, многочисленные люди и нелюди по ходу сюжета неоднократно предупреждают маэстро Милягу, что Земля как-нибудь проживет без такой вот Общей Судьбы. Тщетно! Герой горит таким желанием воссоединить детей разных народов, что пренебрегает любыми правилами техники безопасности. Само собой, фанатизм Миляги незаметно и искусно направляет его папаша Незримый, который – в отличие от старцев из Политбюро – обладает-таки магической силой, но, как и аксеновские старцы, надеется с помощью заговора подстричь Пятый Домининон под одну гребенку с остальными четырьмя, а затем, развлечения ради, стереть всю Имаджику с лица Вселенной.

Клайву Баркеру можно было бы простить его невольный плагиат лишь в одном случае: если бы катастрофа состоялась и магическому реализму перешиб бы хребет реализм критический. В этом случае произведение было бы хоть и вторичным по отношению к «Острову Крым», но внутренне логичным. Однако любитель хеппи-эндов все-таки возобладал в потомке просвещенных мореплавателей: мир, который автор строил на протяжении тысячи страниц, писателю стало просто жалко разрушать. Еще жальче было все отыгрывать назад и отказываться от милой сердцу идеи интеграции и примирения щуки с карасиком. Поэтому, несмотря на заговор папаши и всевозможные трагические последствия, Доминионы-таки объединились. Жертв и разрушений – вопреки предшествующим сюжетным наворотам – почти не наблюдалось. Папаня-заговорщик погиб. Экскурсанты из Паташоки смогли теперь взглянуть на Тауэр. Белокурые друзья ожили, рыжие враги приказали долго жить. Устроив счастье всего человечества (и нечеловечества), воодушевленный Миляга отправился в странствие. Благодаря попустительству автора этот персонаж так и не понял, что даже очень хорошие математические аксиомы нельзя безнаказанно переносить в область политики, ибо это чревато резней безо всякой магии.

Страшно подумать, что в ходе своих странствий прекраснодушный Миляга может теперь случайно забрести в Крым.

1995