Мистер Холмофф за табльдотом

Мистер Холмофф за табльдотом

Сергей Сидорский. Осознание ненависти. М.: Эксмо (серия «Русский бестселлер»)

Бестселлер – не жанр, но лишь свойство уже вышедшей книги, определяемое опытным путем. Преодолена некая количественная планка (допустим, полмиллиона экземпляров в обложке) – стало быть, бестселлер. Если же допечаток не потребовалось, да и книги из стартового тридцатитысячника уныло таращат золоченые буковки-глазки со всех уличных прилавков – то извините. Фокус не удался. С этой точки зрения, выпуск в серии «Русский бестселлер» неапробированных книг неизвестных авторов-соотечественников есть род элементарного шаманства. Как если бы родители, кровно заинтересованные в счастливом будущем отпрысков, пришивали бы к распашонкам только что рожденных чад аккуратные бирочки с надписями типа «Лауреат Нобелевской премии», «Великий полководец» или, на худой конец, «Гениальный писатель».

Впрочем, оставим эту маленькую хитрость на совести издательства «Эксмо». Поговорим о самом потенциальном бестселлере Сергея Сидорского.

Действие романа разворачивается в уединенном пансионате недалеко от моря. Какое именно море автор имел в виду – Черное, Балтийское или, скажем, море Лаптевых – до конца произведения прояснить так и не удается, поскольку зловещие события в пансионате сводят на нет нормальные желания купаться и загорать (или, предположим, заниматься подледным ловом близ заснеженных торосов). Главный герой романа, частный сыщик Александр Холмов, прибывает в пансионат с целью развеяться, отдохнуть от ратных дел и культурно провести отпуск с невестой Женей. Однако проницательный читатель уже с первых страниц догадывается, что культурный отдых Холмову не светит. Во-первых, достоверно известно, что на третьем, нежилом, этаже пансионата водится злобное привидение старой графини. Во-вторых, в самом начале романа сверкает молния, гремит гром, и у невесты Жени нехорошие предчувствия. В-третьих, фамилии хозяев и обитателей пансионата (почти всех!) выглядят весьма подозрительно и более всего напоминают наспех придуманные псевдонимы провинциальных актеров прошлого века: Марта Дворская, доктор Энский, Элла Иннокентьевна Блиссова, супруги Кличевы и т. п. Очевидно, первой жертвой должен стать постоялец с фамилией, вызывающей мало подозрений, – Можаев. Это и происходит на первых страницах книги. Как и следовало ожидать, убийство заставляет сыщика Холмова насторожиться. А уж после второго злодеяния он почти убежден: убийца находится в доме. И хотя Шурик Холмов – не Шерлок Холмс, а пришедший ему на подмогу здешний милиционер Шердаков – не Эркюль Пуаро, оба героя совместными усилиями к трехсотой странице вычисляют злодея.

Автор книги, справедливо полагая, что главное в любом детективе – тайна, берет на вооружение один-единственный эпитет и не выпускает это оружие из рук до самого конца романа. «В облике незнакомца, в его взгляде было что-то таинственное». «Странный дом имел притягательно-таинственный, но несколько мрачноватый вид». «Пройти мимо этой таинственной, манящей к себе двери она уже не смогла». «Хозяйка пристально посмотрела на него. – А вы таинственны, полковник!» «Мне нравится ваш дом. В нем что-то таинственное, завораживающее». И так далее. В произведении также имеют место «ореол таинственности», «таинственные шаги», «таинственный шепот» и даже «таинственный аромат» (из кухни, где готовится обед). Чтобы раскрыть тайну, требуются не только все мастерство частного сыщика, но и необходимые милицейские атрибуты капитана Шердакова: пистолет, «проницательные глаза» и «лукавая усмешка». Как и положено в детективе, любой капитанский жест может быть исполнен глубокого смысла, и автор произведения всегда честно об этом напоминает. «Шердаков покачал головой и потянулся за сигаретой. В этом невинном жесте было отчаянье обреченного на вечное непонимание мужчины». К сожалению, сообразительный убийца не относится к числу вечно непонимающих и расшифровывает с налета любые милицейские жесты. Именно поэтому расследование в романе длится очень долго, а тот факт, что между первой и второй жертвами – перерывчик небольшой, лишь усугубляет мучительную паузу второй части произведения. Даже злодей злодействует с некоторой ленцой, догадываясь, видимо, что возмездие придет только в финале, а пока можно расслабиться.

Не надо быть великим сыщиком, чтобы догадаться: Сергей Сидорский, скорее всего, в детективном жанре дебютант. Но главная беда даже не в конкретной неудаче конкретного автора. И не в том, что издательство априори определяет в разряд бестселлеров произведения заведомо десятистепенные – то есть, по сути, морочит читателя. Роман «Осознание ненависти» прежде всего стал убедительным доказательством нежизнеспособности классической детективной схемы в духе Агаты Кристи на нашем материале. И новейший опус С. Сидорского, и прежние произведения отечественных авторов, созданные в таком ключе («Три дня в Дагезане» Павла Шестакова, «До остановки – три часа» Эдуарда Бабкина и др.), оказались не в состоянии адекватно воспроизвести традиционный расклад: замкнутое пространство (гостиница или пансион), ограниченный круг подозреваемых, камерная интрига и финальное разоблачение. Весь наш образ жизни, невзирая на наступающий капитализм, протестует против подобных книжных схем. Уже с большой натугой можно представить у нас частный пансионат с табльдотом, вышколенной прислугой и хорошей кухней. И совершенно невозможно представить, чтобы этот оазис забугорного образца мог быть отрезан от окружающего мира. Ибо для построения замкнутой выгородки данное заведение пришлось бы помещать в глухую деревню, в пустыню или в тайгу – что моментально заставило бы любого читателя усомниться в умственных способностях как хозяев, так и постояльцев означенного пансионата. Более того. Любое замкнутое пространство в отечественном детективе (кроме, естественно, тюремной камеры) выглядит донельзя искусственно. Социум, еще совсем недавно занимавший шестую часть всей суши, пока не в силах избавиться от гигантомании; клаустрофобия и по сей день свойственна нашей ментальности. Можно сколько угодно пытаться вырастить собственных Агат Кристи, однако это еще очень долго будет адекватно попыткам превратить тайгу в аккуратный английский газончик. И если американский триллер (особенно времен сухого закона и Великой депрессии) легко переносится на нашу почву и сидит как влитой, то камерные сюжеты тетушки Агаты в наших камерах лучше и не стараться воспроизводить. Масштабы не те.

1995

Данный текст является ознакомительным фрагментом.