Вороватый славный парень

Вороватый славный парень

А. Константинов, А. Новиков. Мент: Роман. СПб.: ИД «Нева»; М.: ОЛМА-ПРЕСС («Русский проект»)

...А ведь у профессора Мориарти тоже были дети – белокурая дочка, похожая на ангела, и ясноглазый сынок с упрямым рыжим чубчиком. И была у Мориарти старая мама, умиравшая долго и тяжело, так что весь дом пропах больницей. И еще у Мориарти по осени ныли шрамы и мучила бессонница: вспоминалась далекая юность, когда толстый английский «бобби», похожий на свинью, впервые ни за что отлупил дубинкой бедного итальянского эмигранта...

Всех этих душещипательных подробностей из жизни суперпреступника мы не найдем у Конан Дойла. И слава богу, что их нет: воспитательная роль многотиражной приключенческой беллетристики, на которой благополучно выросло уже не одно поколение читателей, велика именно оттого, что такая литература заведомо чужда амбивалентности. Здесь все проще и прямее, чем в реальности. Зло и добро четко разведены по полюсам; добро обязано восторжествовать, подлость и злодейство должны быть строго наказаны. Есть гнусный преступник и белоснежный сыщик, компромисс невозможен. И это не просто законы жанра, это его фундамент. При первых, самых легких, сейсмических толчках нравственного релятивизма фундамент разрушается напрочь, и жанр проваливается в тартарары.

Увы, еще в середине 90-х разрушением жанра в России занялся – не без своекорыстной помощи издателей – уралец Евгений Монах. Он одним из первых сделал урку положительным персонажем, оправдав все его гнусности трудным детством и влиянием зоны. Почти одновременно с Монахом разномастных жиганов принялись усиленно облагораживать Владимир Шитов и Виктор Доценко, Виктор Пронин и Евгений Сухов – так что лагерные сидельцы стали выглядеть едва ли не Робин Гудами. Как только зло поменяло знак с «минуса» на «плюс», как только превратилось в «добро с кулаками» (и с наколками на кулаках), настала пора подкопаться под фундамент жанра с противоположной стороны – восславить «грязного копа». То есть обратить в романтического героя такого служителя закона, который живет по воровским «понятиям». Именно этим занялись Андрей Константинов с Александром Новиковым в романе «Мент».

Скажем сразу – высоким (или даже средним) образцом художественности данное сочинение не назовешь. Оба соавтора, видимо, писали книгу попеременно, вырывая друг у друга дымящееся перо, поэтому на красоты стиля внимания тут не обращается – как написалось, так написалось. Вот образчик публицистического отступления: «Со сладострастным писком совокупляющихся мышей хари выползли на свет из подворотен, подсобок магазинов и начальственных кабинетов». Вот прелюдия любовной сцены: «С глубоким вздохом встретились бокалы, метнулись пузырьки газа, коралловые губы оставили след на ободке...»

По совести говоря, вздох бокалов представить еще труднее, чем мышиный писк хари, выползающей на свет, но не будем придирчивы. Отдадим должное авторам. На первых десятках книжных страниц традиционная жанровая схема как будто воспроизводится точно, даже слегка утрируется. Студент питерской «Техноложки» Александр Зверев идет работать в органы – не по разнарядке обкома ВЛКСМ, но по зову сердца. Ибо служитель органов – «тот, кто всегда на острие. Тот, кто рискует. И в любой момент может получить удар ножом в спину или заряд картечи в упор. Тот, кто пашет за полторы сотни в месяц и не спрашивает про сверхурочные... Они действительно были кастой». В таком же газетно-публицистическом стиле авторами представлена и команда противника: «Какие-либо представления о морали, нравственности, совести у них отсутствовали напрочь. Это был изначально грязный, омерзительный мир, и даже представления о так называемой блатной романтике здесь отсутствовали. Их ценности были примитивны. Убоги. Пещерны. Здесь думали только о деньгах».

Противопоставив касту рыцарей правопорядка куче отбросов общества, авторы вместе с героем делают два парадоксальных вывода. Первый: со скотами в человеческом обличье можно бороться только скотскими методами. Второй: рыцари имеют право материально вознаградить себя за самоотверженный труд по очистке общества – не всю же жизнь корячиться без сверхурочных!

Грань перейдена. Авторы ненавязчиво внушают читателям оруэлловскую мысль о том, что хотя все у нас равны, некоторые (которые стоят на страже законности) могут быть равнее других. Имеют право. Заслужили горбом. И подобно тому, как «энергичные» ворюги у Шукшина подводили под свое воровство «экономическую базу», Константинов с Новиковым подпирают грядущее преступление Саши Зверева «идеологической платформой». Стилистика газеты «Завтра», на которую явно ориентируются авторы, тут подходит наилучшим образом. «Растерявшаяся от динамики перемен партийная и советская номеклатура утратила благодушие и важность. Им на пятки наступали молодые циничные доценты и завлабы, – объясняют диспозицию романисты. – В стране установилась истерическая атмосфера вседозволенности». Так почему же милиционерам нельзя то, что можно завлабам? Вопрос риторический. Если все берут, то почему же самоотверженной касте западло немножечко урвать?

Впечатляет сцена разговора главного героя с главной героиней. «Сейчас я вижу государство, которое грабит собственный народ. Проводит “шоковую терапию”, отбирая у стариков сбережения, а у молодых будущее», – с гражданской скорбью обращается Зверев к своей любимой и будущей подельнице, судье Насте, и продолжает свой народно-патриотический ликбез: «Если бы деньги отдали людям, у которых они украдены... Если бы они пошли на увеличение зарплаты учителям, библиотекарям, ученым, да в конце концов ментам. Но они будут съедены огромным госаппаратом, разворованы, растрачены... Самым обездоленным все равно не достанется ни копейки...» Напоследок приводится самый ясный аргумент: «Ведь эти деньги смогут изменить всю нашу жизнь. Мы сможем решить квартирный вопрос...»

Ох, неправ был Воланд, неправ. Это обычных людей квартирный вопрос портит, а борцов против скверны только закаляет. И Саша с Настей крадут бандитские деньги. И попадаются. И Саша отправляется в зону, где экс-мент становится таким классным лагерным авторитетом, что упомянутые вначале уркаганы Монаха, Шитова, Пронина и прочих могут только позавидовать.

Крайности смыкаются – этого и следовало ожидать. Кстати, и продолжения тоже. Оно обещано и непременно будет: разве можно оставлять такого хорошего человека за колючкой?

2000

Данный текст является ознакомительным фрагментом.