3

У меня в то время уже начинались странные состояния отсутствия на людях. Ощущал я себя - плотность и масса тела, голос, воля - лишь в одиночестве. На людях же я исчезал, не только как имя, человеческая мера, но просто как слышимый голос и ощутимая - видимая форма. На улицах налетал, случалось, на прохожих: мне казалось, что они должны пройти сквозь меня. В обществе, когда оканчивалась вся обрядовая механическая сторона встречи, я делался неподвижен. Я мог застыть внезапно на полуслове, полужесте - всё равно никто не слышит и не видит. Потом, когда это зашло слишком далеко, мне пришлось упорно учиться (неграмотные так учатся чистописанию) двигаться, говорить, смотреть «как все люди». Тогда уже я должен был преодолевать двойную преграду - и свои состояния, и отношение людей, которые действительно перестали принимать меня в расчет.

Такое состояние чуть ли не впервые (если не ошибаюсь) я ощутил, идя прямо на Масловского, ощутил отчетливо, безошибочно. Смягчилось оно только тем, что Масловский посторонился, давая мне место, и потом, медленно взглянув на меня, заговорил. Я отвечал. Я был видим и слышим и всё время это как бы испытывал, проверял.

Поразили меня (впервые тогда же - это было третье открытие в тот день: первое - не о чем говорить человеку с собою, второе - я болен отсутствием и третье - руки Масловского)... Белые (уже начало в воздухе густеть, облака облились золотом), крепкие, с синими сплетениями жил, вздувающими холеную блестящую кожу; с каким-то ужасным серебряным кольцом с черепом на левом безымянном. На виду у всего мира они покоились на круглом набалдашнике тяжелой трости (тоже с каким-то серебряным пояском и монограммами) и потом в течение разговора вращали его, обнимая и лаская самодовольно друг друга. Год спустя я понял (оказывается, я не переставал о них думать) всю их трагичность.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.