3

Что же, была ли ошибочна в корне сама задача или неправильна была ее постановка? Трудно ответить. Ясно одно: Скит от нее отказался, Скит капитулировал. Произошло худшее: Скит не капитулировал в целом, он раскололся на капитулировавших и оставшихся на прежнем пути. Тут прошла глубокая трещина, и часть прежней плавучей льдины, на которой спаслись скитники среди сурового океана современности, отделившись, быстро относится на запад - к Парижу.

Парижские веяния, захватившие Прагу, очевидны. Не только в опрощении стиля, освобождения от языка метафор, но в самых интонациях, в самой конструкции стиха.

Как, напр., напоминают «Может быть» Мансветова, –

Может быть, только птицы...

Может быть, всё мертво.

Может быть, всё простится,

Может быть, ничего.

стиль Адамовича, например, такие строки:

Из голубого океана,

Из голубого корабля,

Из голубого обещания,

Из голубого... la-la-la...[476]

И Алла Головина, первая (после своего переезда в Париж) отказавшаяся от общего стиля Скита, дала здесь пронзительно грустное, как бы прощальное стихотворение, в котором говорится о том, что

Еще вести покорный стих

Перо привычно продолжало,

Но было творческое жало

Изъято из стихов моих...

Уже не ранящие строки

К руке слетали тяжело.

И вот душа ее «порою уже предчувствует беду» –

И на таинственной черте,

Уже не поднимая взгляда,

Слабеет от чужого яда

И видит сны о немоте...

Т.е. то же знакомое обессиливающее, разъедающее как кислота, обволакивающее словесной тканью отрешение, отчаянье, усталость. Поистине, для Скита - «чужой яд». Отсюда равно близко и к философии ненужности, призрачности искусства, - мысли, - слова, наконец, - отжившее, и к формуле Адамовича: стихи - слабое, «лунное дело», «пишите прозу, господа».

Меч, 1937, №?27, 18 июля, стр.6.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.