«Русские Записки»

«Русские Записки»

За рубежом начал издаваться новый толстый журнал. Собственно, нового в нем разве что одно название. Состав редакции «Русских Записок» совпадает с редакцией «Современных Записок», да и по внешнему виду, и по именам сотрудников, и по распределению материала оба названные журнала ничем один от другого не отличаются. Секрет появления «Русских Записок» объясняет тире, связывающее внизу заглавной страницы два слова: Париж-Шанхай. Париж дал налаженный редакционный и технический аппарат. Дальний Восток - деньги. Вопреки уверениям редакции (в предисловии, открывающем книгу, говорится о живом сотрудничестве Дальнего Востока, об освещении дальневосточных проблем), по-видимому, роль Дальнего Востока кончается субсидированием издания. Из дальневосточных авторов в журнале представлен один Арсений Несмелов, помещавший свои стихи и в «Современных Записках». Причина отсутствия этого живого сотрудничания объясняется достаточно исчерпывающе в статье, помещенной в конце книги: «Эмигрантские писатели на Дальнем Востоке». Тут подробно на примерах объяснено, что никаких русских писателей на Дальнем Востоке (кроме разве одного Арсения Несмелова) нет. Несмотря на более легкую жизнь, чем в Европе, несмотря на русский воздух дальневосточных городов, несмотря даже на большое количество книг, там выходящих, - настоящая литература на Дальнем Востоке отсутствует. Автор статьи объясняет это явление тем, что литературная эмиграция устремилась на Запад, что на Востоке не оказалось ни одного большого писателя старого поколения, который бы имел влияние на подрастающие таланты, а также отсутствием настоящей литературной критики и духовного общения с европейскими литературными центрами[493]. Как бы то ни было, участие Дальнего Востока в новом журнале, по-видимому, останется, как и в первой книге «Русских Записок», платоническим. В предисловии редакция не объясняет, какие именно круги дальневост. эмиграции дают средства на издание. Но если предположить, что круги эти литературные, то едва ли у них хватит надолго великодушия издавать парижан. Парижская же редакция никогда не пойдет на компромисс и не станет печатать образцы «местной» дальневосточной литературы, отличительные признаки которой (цитирую статью из «Русских Записок»): «отсутствие художественного вкуса и чутья, небрежность отношения к своей работе и к своему читателю».

По размерам «Русские Записки» толще «Современных», однако материал в журнале менее разнообразен. Читателю здесь предоставляется главным образом статейный материал. Художественная проза сводится к пьесе Алданова «Линия Брунгильды», впервые здесь появляющейся в печати. Пьеса эта уже шла на русской сцене в Париже и о ней много писалось. Трудно по тексту судить, насколько она сценична, но как литературное произведение читается она с интересом. В драматической форме негде развернуться Алдановскому юмору, его философической иронии; настоящий Алданов здесь загнан в ремарки, которые при постановке на сцене исчезнут для зрителя.

Следующей по порядку вещью дана глава из книги Бунина «Освобождение Толстого». Книга эта, по-видимому, ничего не прибавит к славе Бунина. Предлагаемая вниманию читателя глава содержит в главной своей части анализ отношения Толстого к смерти. Бунин почему-то придает большое значение мнению о Толстом Алданова и полемизирует с последним. Язык Бунина, нашего лучшего современного стилиста, здесь вял и бесцветен, ход рассуждений его лишен динамики; да и оригинальных взглядов на Толстого-моралиста Бунин не высказывает.

Отдел стихов открывается прекрасной поэмой Ант. Ладинского - «Поэма о дубе». Дуб как символ давно уже занимал воображение Ладинского. Во всех выпущенных им сборниках можно найти стихи, посвященные этому романтическому древу. Теперь Ладинский попытался синтезировать разбросанные в них мысли в отдельной поэме.

Поэма начинается противопоставлением, «как в школьной басне Лафонтена», судьбы перед бурей тростника и дуба. Но поэт предпочитает гибель дуба.

Средь молний и орлиных сил...

... Предпочитаю шаг нелепый,

Любви трагической золу,

И дуб, разбитый небом в щепы,

Шум черных платьев на беду!

Ладинский - романтик, это мы давно знали, но никогда еще он не отваживался на такой откровенный романтический пафос. Вместе с тем поэма его полна образов, внезапных вспышек мыслей и ассоциаций, искусных стилистических вариаций, свидетельствующих о большом мастерстве.

Довид Кнут дал два стихотворения, всё в том же романсном роде, в который он провалился с тех пор, как отказался от своей первоначальной библейской темы. Хороши по своей искуснейшей простоте и мелодичности стихи Л. Кельберина:–

Смерть на дудочке играет,

Ветер песенку поет.

Белый парус выплывает,

Тоже к берегу плывет... и т.д.

После него стихи Ю. Софиева бледны и многословны. Арс. Несмелов напечатал «Песни об Уленспигеле». Рядом со стихами парижан от этих «песен» веет каким-то старомодным холодком и кажутся они не оригинальным произведением, а переводом.

Сразу же за стихами начинаются статьи, расположенные без видимого порядка. Тут с большой любовью написанная и потому с интересом читаемая статья К. Давыдова о перелетных птицах, и статья на «актуальную» тему Н. Бердяева «О фанатизме, ортодоксии и истине», и статья о смертной казни Мих. Осоргина, и статья о французской Генеральной Конфедерации Труда и правительстве Блюма[494], и политическая статья М. Вишняка[495] и т.д. Закрывается номер «Дальневосточным обозрением», в которое входят статьи: События в сев. Китае, Русская эмиграция на Дальнем Востоке и Эмигрантские писатели на Дальнем Востоке.

Меч, 1937, №?32, 22 августа, стр.6. Подп.: Г.Николаев.