4

4

В «Литературном Критике» в мартовском номере этого года появилась статья В. Александрова «Частная жизнь» - кропотливый, подробный анализ книг Пастернака. Анализ с явной обличительной задачей, а может быть и - заданием. После этого анализа Пастернаку оставалось либо умолкнуть, либо, раскаявшись в своем буржуазном естестве, начать писать фельетоны по рецепту Демьяна Бедного.

Александров подходит к поэту во всеоружии формалистической критики. Он проникает в тайны его сложного стиля, добывая из этих глубин то, что кроется под блестящею замысловатою поверхностью. Для этого служит и род метафор, и излюбленные поэтом метафорические сопоставления. Вот по этим-то ассоциациям Пастернака критик и добирается до его интимного мира, в котором находит, по базаровской терминологии, мещанина, занятого своею частною жизнью, в годы «великого совета». Последнее же, как известно, равносильно государственной измене.

От какой-нибудь дождевой капли, тяжесть которой поэт сравнил с тяжестью запонки[514], от пыли, которая «глотала дождь в пилюлях»[515], от палисадника, растерявшего в солнечный день «по траве очки»[516], - критик делает заключение, что для Пастернака весь мир сошелся на его комнате. Даже выйдя в сад, он видит кругом предметы своего мещанского обихода: запонки, пилюли, очки... И критик очень рад, когда ему удается найти «выразительное» для Пастернака стихотворение, написанное просто:

...Зимой мы расширим жилплощадь,

Я комнату брата займу.

В ней шум уплотнителей глуше,

И слушаться будет жадней,

Как битыми днями баклуши

Бьют зимние тучи над ней[517].

К концу статья переходит в наставительный тон. В. Александров учит Пастернака, как надо писать стихи, чтобы, говоря иносказательно, они отвечали поэтике Демьяна Бедного.

И уж если кто здесь бедный, то именно Пастернак - живой «певец пернатый»[518], которому предложено категорически стать заводным соловьем.

В условиях подсоветской России самое трагическое для подлинного писателя состоит в том, что ему нельзя молчать. Поэты взяты на учет, они должны служить социальному строительству, они - чиновники комиссариата пропаганды. Молчание для них равно государственному преступлению. Положение какого-нибудь белого раба на каналостроительных работах в этом отношении тысячекратно лучше. От него требуется работать лопатой, про себя же в это время он может думать о чем угодно. Писатель же не смеет даже оговориться ненароком какой-нибудь контр-революционной метафорой, изобличающей его истинную «фашистско-мещанскую» природу.

Кажется, и одного поверхностного взгляда достаточно для того, чтобы понять, что на большевицком бесплодном линолеуме никакому цветку истинного творчества не процвести. А если и процветет случайно (как было с Есениным, Пастернаком, Заболоцким первых его дерзаний), то его немедленно выполют руками советских Базаровых, зане такое цветение «не по плану» и является безусловным беспорядком в их материалистическом отвлеченном мире.

Меч, 1937, №?43, 7 ноября, стр.6.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.