3

3

Пушкинский юбилей был столетием смерти, и потому история последней его дуэли естественно была у всех на языке. Об этом больше всего писалось, а в Польше литературная газета «Вядомости Литерацке» поместила главу о дуэли из книги Вересаева в переводе Ю. Тувима, в этом же году печатала долгое время ту же историю в передаче Гроссмана[621]. Поэтому польский зритель тут уж никак не может считаться неподготовленным.

Вспомним еще раз в общих чертах, как это было.

Взбешенный поведением Дантеса, продолжающего и после женитьбы на Екатерине Гончаровой преследовать его жену, Пушкин послал оскорбительное письмо Геккерену-старшему, которого считал главным виновником интриги. На письмо это ответил вызовом Дантес.

Перед дуэлью Пушкин был оживлен, весел, появлялся в обществе, занимался делами «Современника». В день поединка он встал в 8 ч., вымылся весь, одел всё чистое, потом долго писал. Из дома вышел в час дня и направился на свидание с Данзасом, бывшим его секундантом. На место дуэли они выехали в 4 часа. По дороге встретили много знакомых, возвращавшихся с катанья на Горах. На Дворцовой набережной им встретилась в экипаже Пушкина, но она не узнала их по своей близорукости. Прекрасная «Психея», Натали была близорука и раскоса, за что Пушкин называл ее «моя косая Мадонна»[622].

Дантес стрелял в 11 шагах. Пуля раздробила Пушкину кость верхней части ноги у соединения с тазом, глубоко вошла в живот и там остановилась. Пушкин, как известно, раненый лежа стрелял в Дантеса, пробил ему руку и смертельно бы ранил, если бы пуля, пройдя через руку, ослабленная, не скользнула по пуговице от панталон. Дантеса спасла пуговица. От раны ноги Пушкина были парализованы. Его внесли в карету[623]. Домой его привезли в 5 ч. и положили на кушетке в кабинете. Он благословил детей, исповедался и причастился у священника. Николай I, узнав о близкой смерти поэта, прислал с доктором Арендтом записку, в которой обещал позаботиться о жене и детях Пушкина. Пушкин невыносимо страдал и умер на третий день около 3-х ч. дня.

Вместо этой всем известной истории, достаточно, повторяю, трагичной и потрясающей, Ивашкевич ищет эффекта воистину кинематографического. Это уже не пьеса, но разыгранный на сцене фильмовый сценарий.

Он строит сложную интригу. Николай I, чтобы незаметно увезти к себе Пушкину с маскарада (?), распускает слух, что появится на балу в костюме Аполлона. Но вместо себя заставляет явиться в этом костюме Дантеса. Пушкин, предупрежденный анонимным письмом, что он должен бояться Аполлона, и думая, что Аполлоном одет Николай I, срывает с него маску. Между ним и Дантесом происходит объяснение, причем Пушкин оскорбляет его действием. В ту же ночь назначена дуэль. Сцена эта представляет прихожую в доме Пушкиных. Со свечой бродит Александра Гончарова, ища сестру. Но Натали нет в спальной. Александрин узнает о дуэли. Она поклонница Пушкина и связана с ним близкими отношениями (что, кажется, действительно имело место)[624]. За стенами вьюга, хлопает, оставленная открытой, наружная дверь. Является Натали прямо из дворца после измены. Ей денщик Дантеса приносит прощальное перед дуэлью письмо барона. Она в отчаянии. Является жена Дантеса, и между нею и Натали происходит сцена ревности. Александрин упрекает сестер в том, что они ссорятся из-за какого-то офицеришки, когда «Пушкин... Пушкин в опасности». Вводят Пушкина. Он прощает жену, просит привести детей: «Так надо, как Борис Годунов» (!). Входит Николай?I. Пушкин, поддерживаемый Натали и Александрин, стоя, бросает последние упреки царю. На совет умереть как подобает христианину говорит вроде того, что, мол, он понял: здесь Бог служит сильным. Потом падает и умирает...

Резюмируя сказанное, остается повторить, что в погоне автора за «сценичностью», дешевым эффектом, кинематограф убил театр. Ивашкевичем был взят добротный реалистический тон. Там, где он украсил действительность своей фантазией, где он преувеличил некоторые ее черты, начиналось его толкование жизни. И как бы ни было оно тенденциозно, мы готовы были согласиться с ним и поверить художнику. Фальшь началась там, где рисунок стал неправдоподобен. Фальшь тем более ощутимая, что правда о смерти Пушкина стала общим достоянием, как правда вопиющая и трагическая без прикрас. Искусственная красивость не украсила, но оскорбила ее. Она спала с нее как мишура. И не только правды жизненной, но и художественной правды не осталось.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.